Леонид Зорин - Варшавская мелодия
ВИКТОР. Обидно, что я не в Москве родился. По крайней мере, был бы свой угол.
ГЕЛЯ. Я охрипла. Я не знаю, как буду разговаривать.
ВИКТОР. Совсем не охрипла. Голос как голос.
ГЕЛЯ. Ты не знаешь, меня лечили два дня. Меня закутали в два одеяла. Потом мне давали чай с малиной. Потом аспирин. Потом я пылала. Как грешница на костре. Потом я не выдержала и сбросила с себя все. Это был восторг. Я лежала голая, ела яблоко, Вера играла на арфе — все было, словно в раю.
ВИКТОР. Жаль, меня там не было.
ГЕЛЯ. Старая история. Стоит создать рай, появляется черт. Ты и так во всем виноват. Из-за тебя я потеряю голос и погублю свою карьеру. Певица не может быть легкомысленной.
ВИКТОР. Ты никогда не была легкомысленной.
ГЕЛЯ. Альбо ты управляешь своим темпераментом, альбо он управляет тобой.
Виктор наклоняется и целует ее в щеку.
Браво, браво.
ВИКТОР. Могу повторить. (Стараясь скрыть смущение.) А который час?
Геля смеется.
Что тут смешного?
ГЕЛЯ. Я заметила, человек интересуется временем в самый неподходящий момент.
ВИКТОР (хмуро). Не знаю. Не обращал внимания.
ГЕЛЯ. Слушай, я тебя развеселю. Один раз отец нагрузил телегу большой копной сена. В этой копне были спрятаны евреи. Я должна была довезти их до другого села. И только меня отпустил патруль — мы не проехали даже два шага, — из копны высовывается голова старика, в белой бороде зеленая травка, и он спрашивает: который час? Матерь божья, я еще вижу патруль, а ему нужно знать — который час?
ВИКТОР. Ты меня очень развеселила. Тебя убить могли. Или — хуже…
ГЕЛЯ. Что может быть хуже?
ВИКТОР. Ты знаешь сама.
ГЕЛЯ (мягко, не сразу). Ты чудак, Витек.
ВИКТОР. Перестань. Какой я чудак?
ГЕЛЯ. Зачем ты злишься? Я люблю чудаков. С ними теплее жить на свете. Когда-то в Варшаве жил такой человек Франц Фишер, мне о нем рассказывал отец. Вот он был чудак. Или мудрец. Это почти одно и то же. Знаешь, он был душой Варшавы. Она без него осиротела.
Голос, усиленный микрофоном: «Вызывает Варшава. Кабина шесть. Варшава на проводе — шестая кабина».
Это — меня.
Голос: «Варшава — кабина шесть».
Подожди, я — быстро. (Убегает.)
Виктор закуривает. Ждет. Голос: «Вызывает Прага — кабина два. Прага на проводе — вторая кабина.
Вызывает София — кабина пять. София, София — пятая кабина». Виктор тушит папиросу. Возвращается Геля.
ГЕЛЯ. Как было хорошо слышно. Как будто рядом.
ВИКТОР. С кем ты говорила?
ГЕЛЯ. Витек, разве ты не видишь, я хочу, чтоб ты мучился и гадал.
ВИКТОР. Ты сама мне сказала, что мать уехала к тетке в Радом.
ГЕЛЯ. Ты знаешь, Радом — это удивительный город. Его называют — столица сапожников. Когда-нибудь я поеду в Радом и мне сделают такие туфли, что ты тут же пригласишь меня в Гранд-отель.
ВИКТОР. Если она в Радоме, с кем же ты говорила?
ГЕЛЯ. О, трагическая русская душа. Она сразу ищет драму.
ВИКТОР. Если пани предпочитает комедию, она может не отвечать.
ГЕЛЯ. Я еще не пани. Я панна. Альбо паненка.
ВИКТОР. Прости, я ошибся.
ГЕЛЯ. И я ошиблась. Я думала, у нас будет такой легкий приятный роман.
ВИКТОР. Не самая роковая ошибка.
ГЕЛЯ (смиренно). Добже. Я сознаюсь. Успокойся. Это был молодой человек.
ВИКТОР. Как его зовут?
ГЕЛЯ. Какая разница? Предположим, Тадек.
ВИКТОР. А фамилия?
ГЕЛЯ. Езус Кристус! Дымарчик. Строняж. Вечорек. Что тебе говорит его фамилия?
ВИКТОР. Я хотел знать твою будущую, вот и все.
ГЕЛЯ. Для концертов я оставлю свою. Ты будешь посетить мои концерты?
ВИКТОР. Посещать.
ГЕЛЯ. Посетить, посещать, — какой трудный язык!
Короткая пауза.
Витек, а если я говорила с подругой? Такой вариант тоже возможен.
ВИКТОР. Почему я должен верить в такой вариант?
ГЕЛЯ. Хотя бы потому, что он более приятный. Который час?
ВИКТОР. Действительно, в самый неподходящий момент.
ГЕЛЯ. Я же тебе говорила. О, как поздно. Скоро двенадцать. Или лучше — скоро полночь. Так более красиво звучит. Более поэтично. В полночь общежитие закрывают и девушек не хотят пускать.
ВИКТОР. Пустят. Я тебе обещаю.
ГЕЛЯ. Идем, Витек. Ты проводишь меня до дверей и скажешь мне: до свидания. Это прекрасное выражение. Так должны прощаться только влюбленные, правда? До свидания. Мы прощаемся до нового свидания. Несправедливо, что точно так же прощаются все. Влюбленных постоянно обкрадывают.
ВИКТОР. Это идиотизм — сейчас прощаться. Просто неслыханный идиотизм. А что, если я пойду к тебе? Попрошу эту Веру, чтоб она побряцала на арфе.
ГЕЛЯ. Нет, все-таки ты чудак. Такое мое счастье — отыскать чудака. После войны их почти не осталось. Должно быть, их всех перестреляли.
ВИКТОР. Честное слово, иду к тебе в гости. Не прогоните ж вы меня. Может, еще напоите чаем. Ну? Решено?
ГЕЛЯ (смеясь). У тебя сейчас вид, как в поговорке… пан или пропал?
ВИКТОР (почти серьезно). Пан пропал.
Свет гаснет. Снова — свет. Музей. Статуи и картины.
ГЕЛЯ. Только что была Москва и — вот… В каком мы веке? Витек, это чудо. Ты веришь в чудеса?
ВИКТОР. Все в мире — от электричества.
ГЕЛЯ. Ты ужасно шутишь, но я тебе прощаю за то, что ты меня сюда привел.
ВИКТОР. Что делать, если некуда деться.
ГЕЛЯ. Витек, не разрушай настроения.
ВИКТОР. Из нас двоих я — разумное начало.
ГЕЛЯ. Это новость для меня. Смотри, какая красавица. Ты бы мог ее полюбить?
ВИКТОР. Красавиц не любят, любят красоток.
ГЕЛЯ. Ты невозможен. Она прекрасна.
ВИКТОР. Уж очень несовременна. Лед.
ГЕЛЯ. Мы тоже будем несовременны.
ВИКТОР (беспечно). Когда это будет!
ГЕЛЯ. Скорей, чем ты думаешь. Вспомни, что пишет Хайям.
ВИКТОР. А что он пишет?
ГЕЛЯ. «Еще умчался день, а ты и не заметил».
ВИКТОР. И далее он говорил: по этому поводу выпьем.
ГЕЛЯ. Здесь — хорошо. Ты отлично придумал.
ВИКТОР. У меня светлая голова.
ГЕЛЯ. Мне жаль, что ты не был в Кракове. Я бы водила тебя в Вавель.
ВИКТОР. А что это — Вавель?
ГЕЛЯ. Это древний замок. Там похоронены все польские короли. И многие великие люди. Словацкий, Мицкевич.
ВИКТОР. Все-таки это занятно, правда? Поэты плохо живут с королями, а хоронят их вместе.
ГЕЛЯ. Видишь, Витек, музей действует и на тебя. Ты стал очень… как это… глубокомысленный.
ВИКТОР. Я всегда такой.
ГЕЛЯ. В Вавеле еще лежит королева Ядвига. Она была покровительница университета, и все ученицы до сих пор пишут ей записки.
ВИКТОР. Что же они там пишут?
ГЕЛЯ. «Дорогая Ядвига, помоги мне выдержать экзамен». «Дорогая Ядвига, пусть мне будет легче учиться».
ВИКТОР. Ты тоже писала?
ГЕЛЯ. О, когда я приехала в Краков, я сразу побежала к Ядвиге.
ВИКТОР. Хотел бы я прочесть твою записку.
ГЕЛЯ. Я тебе скажу, если ты такой любопытный. «Дорогая Ядвига, пусть меня полюбит учитель математики».
ВИКТОР. И как, Ядвига тебе помогла?
ГЕЛЯ. Должно быть, помогла, я сдала экзамен.
ВИКТОР. Слушай, у меня родилась идея.
ГЕЛЯ. Надеюсь, ты шутишь.
ВИКТОР (кивая на статую). Спрячемся за этого типа и поцелуемся.
ГЕЛЯ. Я говорила, ты сегодня… в ударе.
Они заходят за статую и целуются.
Какая прекрасная идея.
ВИКТОР. Дежурная, по-моему, спит.
ГЕЛЯ. Я боялась, что здесь будут экскурсии. Я очень не люблю экскурсии, это мой недостаток. Правда, ничего не надо объяснять? Пускай люди думают сами.
ВИКТОР (быстро целует ее). Пока дежурная не проснулась.
ГЕЛЯ (прислонясь к статуе). В крайнем случае, нас защитит наш атлет.
ВИКТОР. Мы сами себя защитим.
ГЕЛЯ. Но он очень сильный. Смотри, какие у него мышцы.
ВИКТОР. Видишь, что значит заниматься спортом.
ГЕЛЯ. Я знаю, знаю, — у тебя под кроватью две гири.
