Ноэл Кауард - Обнаженная со скрипкой
Колин. Какого черта вы все суете ему папиросы?
Клинтон (ошеломленный). Папиросу?! Боже!.. Простите, Себастьян. До свидания. (Быстро уходит).
Памела (после короткой паузы). Какой-то ненормальный!
Себастьян. Нет, мадам, просто энтузиаст. Он прослушал курс психиатрии в Йеле.
Памела. Что такое Йел?
Изобэл. Это университет в Америке, дорогая. Похож на Кэмбридж, только совсем в ином роде.
Колин. Лучше бы он прошел курс хороших манер.
Джейкоб. Не надо было впускать его, Себастьян. Я очень недоволен.
Колин. Он, наверно, не поскупился на чаевые.
Джейн (возмущенно). Оставь, Колин!..
Себастьян. Не в моих привычках брать чаевые, сэр.
Джейн. Я в этом уверена, Себастьян.
Себастьян. Благодарю вас, мисс.
Джейн. Где вы научились так хорошо говорить по-английски?
Себастьян. В Борнемуте, мисс. Я служил там несколько лет назад.
Джейн. В какой-нибудь семье?
Себастьян. Некоторые из моих обязанностей можно бесспорно назвать семейными. Не угодно ли вам подкрепиться, господа?
Джейн. Признаться, мне бы хотелось чего-нибудь выпить. День был такой утомительный.
Себастьян. Шампанского, мисс?
Джейн. Да, пожалуй. Это было бы неплохо.
Колин. Очень неплохо. Шампанское! Откуда оно взялось?
Себастьян. Мистер Сородэн подарил мне на рождество. Мне хочется внести свою скромную лепту в ознаменование этого печального, но исторического события. (К Изобэл). Надеюсь, мадам поймет, какие чувства мной сейчас владеют…
Изобэл. Право… я и не знаю, что сказать… Спасибо, Себастьян. Дай мне мою сумку, Памела, милая… Нельзя же в таком виде пить шампанское, надо хоть шляпу снять.
Себастьян (откупоривает бутылку и наполняет бокалы). Позвольте убрать с бутылки черный бант. Это все Мари-Селест придумала. У нее богатая фантазия.
Изобэл снимает шляпу и, держа перед собой ручное зеркальце, поправляет прическу.
Джейн (подавая Изобэл шампанское). Вот, мама, это тебя подкрепит.
Изобэл. Сомневаюсь, Джейн. Шампанское я плохо переношу. Последний раз пила я его на свадьбе бедной Этти. Помнишь, Колин? Потом я несколько дней болела.
Джейкоб. Может быть, вам просто не повезло.
Изобэл. Действительно, тогда как-то все складывалось неудачно.
Джейн. И вы тоже должны выпить, Себастьян.
Себастьян. Благодарю вас, мисс, сочту за честь.
Джейкоб. Да, конечно. Налейте ему, Колин.
Колин наливает.
Себастьян. Прошу разрешения произнести тост.
Колин. Господи! (Подает Себастьяну бокал).
Джейн. Замолчи, Колин. Просим, Себастьян.
Себастьян (поднимая свой бокал). Подымаю бокал в память о моем хозяине Поле Сородэне! Это был человек мужественный, обаятельный, с тонким чувством юмора, человек, который — до той минуты, пока смерть не погасила блеска его глаз, — неизменно умудрялся в полной мере наслаждаться жизнью и вместе с тем оставался героем для своего лакея. Мадам, леди и джентльмены! За Поля Сородэна! (Одним глотком осушает свой бокал, бросает его на пол и быстро уходит).
Памела (после короткой паузы). Ну… знаете… Какая нелепая выходка!
Изобэл. Может быть, немного театральная, но, дорогая, ведь он в конце концов иностранец.
Памела. Все равно я не выношу его, совершенно не выношу. При одном взгляде на него меня бросает в дрожь.
Джейн. А мне он нравится.
Памела. Что же в нем может тебе нравиться, Джейн?
Джейн. Он не лишен обаяния, по-моему.
Колин (презрительно). Обаяния?! Пройдоха! Я бы ему и гроша не доверил.
Джейн. Никто ему и не собирается доверять. И совсем не обязательно грубить. Папа как будто любил его.
Изобэл. Боюсь, что твоему бедному отцу часто нравились сомнительные личности.
Джейн. У нас пока нет оснований сомневаться в Себастьяне. Мы знаем его только два дня.
Колин. Достаточно взглянуть на него. Мне знакомы такие типы. Проныра.
Джейн. Мне понравилось то, что он сказал о папе.
Изобэл. Я знаю, милая Джейн, что с годами у тебя создалось романтическое представление об отце.
Джейн. Он действительно был романтик.
Изобэл. У тебя, конечно, вполне современные взгляды, и потому ты не видишь ничего дурного в той безалаберной жизни, которую он вел.
Джейн. У гениев особый подход к жизни— не такой, что у обыкновенных людей.
Изобэл. Не хочу с тобой спорить, но думаю, что ты могла бы проявить хоть немного сочувствия к своей бедной матери, а не отдавать его полностью человеку, который обманул ее и превратил-ее жизнь в ад.
Колин. Правильно, правильно!
Джейн (улыбаясь). Мама, милая, это совсем не так! Ты жила с отцом ровно шесть лет. Допустим, твоя жизнь с ним была нелегкой, но ведь это продолжалось недолго. А потом ты ни в чем не нуждалась…
Изобэл. Я не собираюсь продолжать этот спор. Он совершенно неуместен сейчас — не надо забывать, что нас всех привело сюда…
Джейн. Вы любили моего отца, Джейкоб?
Джейкоб. Его воздействие на мир искусства, в котором живу и я, было огромно; его влияние трудно переоценить.
Джейн. Но вы-то сами любили его? Как человека, я хочу сказать. Радовались вы при мысли, что встретитесь с ним, будете вместе обедать? Он был человеком веселым, привлекательным, интересным собеседником?
Джейкоб. Он умел быть таким — стоило ему только пожелать.
Памела. Но его картины!.. Сознаю, что я невежественна и, конечно, ничего не понимаю в искусстве, но все-таки — что на них изображено? Никогда я не могла понять этого.
Джейкоб (подходит к Памеле, важно). Посетите галерею Тэйта, милая, и посмотрите «Портрет Марджори» Сородэна. Постойте перед ним спокойно, вникните в него. Стойте час, два, а если понадобится — и три…
Памела. Три часа? Не слишком ли долго?
Джейкоб. Иной раз нужна целая жизнь, чтобы достойно оценить подлинное произведение искусства.
Колин. «Портрет Марджори» — та самая картина, где только одни круги и точки?
Джейкоб. «Портрет Марджори» — вершина периода «Кругов» в творчестве Сородэна. Один из немногих истинно великих образцов современной живописи во всем мире.
Колин. Но почему это портрет? Никакой это не портрет. Ни на кого и ни на что он не похож.
Джейкоб (терпеливо). Это абстрактное представление Сородэна о женщине по имени Марджори.
Памела. Марджори… а фамилия?
Джейн. Какое это имеет значение?
Джейкоб. Факт остается фактом, что в 1936 году галерея Тэйта заплатила за «Портрет Марджори» три тысячи фунтов. Сейчас он стоит втрое дороже.
Колин. Ну, это выше моего понимания — вот все, что я могу сказать!
Джейкоб. Гениальное творчество Сородэна делится на три главных периода. Первый, известный ныне под названием «Неистового», продолжался с 1927 до начала тридцатых годов. Его выставка вызвала тогда большой шум. В залах раздавались насмешливые возгласы и свист. Какой-то пожилой критик даже ударил зонтиком по одному из полотен. Некая дама из Демойна, штат Айова, лишилась сознания, и ее отвезли в больницу.
Изобэл. Несчастная! В ту же больницу поместили бедную Эдит Каррингтон, когда у нее появилась какая-то странная сыпь.
Джейкоб. Период «Кругов» был одновременно и прогрессом, и регрессом. В мрачные годы войны Сородэн не поддерживал со мной связи. Я даже думал, что он умер. Только когда он вернулся в Париж в 1946 году, я понял все значение той внутренней войны, которую он вел со своим собственным гением, войны, кончившейся для него величайшей победой. Так возник «Ямайский» период.
Колин. Все эти толстые негритянки?
Джейкоб (резко). Да, все эти толстые негритянки, вся эта первобытная простота и великолепный колорит. Первая картина, которую он показал мне в знаменательный день нашей встречи, находится сейчас в Лувре.
Джейн. «Девушка с плодом хлебного дерева»?
Джейкоб. Нет, «Мальчик с бананом». «Девушка с плодом хлебного дерева» — в Праге.
Изобэл. Открытки с ее изображением мы разослали на рождество в позапрошлом году — помнишь, Колин? Тетя Фрида отослала открытку обратно и написала на ней красными чернилами: «Неприлично».
