Валентин Катаев - Том 7. Пьесы
Доктор. То есть как… для чего борьба?
Завьялов. А так, очень просто: для чего борьба?
Доктор. Для того, чтобы люди в конце концов, в результате борьбы, стали здоровыми, сытыми, свободными, счастливыми.
Завьялов. Правильно! Короче говоря: идет борьба за нового человека, за человека будущего. А что такое человек будущего? Человек будущего — это высоко развитая личность, с большой буквы! Глубоко интеллигентная индивидуальность, освобожденная от всех условностей, свободная, счастливая, вечно юная.
Доктор. Ну, вот вы уже начали читать свою лекцию: «свободная», «вечно юная»! Все это прекрасно, я с этим не спорю, но без борьбы в настоящем мы не добьемся этого в будущем.
Завьялов. Почему? Вы меня удивляете. Что касается лично меня, то я, например, уже ощущаю это будущее. Для меня лично оно уже настоящее. Сегодня, сейчас, здесь… Борьба? Разумеется, борьба. И лично я борюсь. Борюсь за свободу чувств, за свободу передвижения.
Доктор. Позвольте… Но если все начнут так рассуждать и действовать, как вы, тогда что же получится? В один прекрасный день все советские служащие схватят чемоданы и бросятся на острова Тихого океана. А кто же тогда будет служить? Кто останется на производстве? Кто будет строить заводы, лечить, учить, кормить, пахать, сеять?
Завьялов. Зачем же все? Я не сказал — все. У каждой индивидуальности своя форма борьбы. Нельзя же всех обкорнать под одну гребенку. Каждому свое, дорогой доктор. Пусть рабочий работает, учитель учит, колхозник сеет, инженер строит, лекарь лечит. Это их форма борьбы, так сказать — дорога. Но есть личности, переросшие свою среду, свой класс, люди высокого интеллекта, широких горизонтов, люди смелой и новой мысли. У них другая дорога. Дорога цветов.
Доктор. Да, но согласитесь, что это несколько преждевременно.
Завьялов. Наоборот! Несмотря ни на что, вопреки всему, ломая старые формы! В этом настоящий бунт, настоящая борьба, настоящая революция духа!
Доктор. Сверхчеловек… Ницше… Юберменш…
Завьялов. Как вы сказали? Ницше? Юберменш? Ах да, совершенно верно, очень хорошо! (Быстро достает записную книжку и записывает.) Сверхчеловек. Ницше… Так. Спасибо! Да. Освобожденный человек, юберменш, смело и гордо идет по дороге цветов.
Маша. Кстати, о дороге цветов. В котором часу закрывается каток?
Завьялов. В одиннадцать. А что?
Маша. Ты пришел значительно позже.
Завьялов. Провожал девушку.
Доктор. Это иногда полезно.
Маша. До пяти часов утра?
Завьялов. Нет, я потом еще долго гулял. Я обожаю ходить ночью по Москве. Тишина. Пустота. Чистота. Сияние. Как в будущем. (Распечатывает письмо, читает.) Не понимаю. Забавно! (Маше.) Посмотри. (Дает ей письмо.)
Доктор. Письмо от поклонницы?
Маша. От этой самой.
Завьялов. Не понимаю.
Маша. Не интересуюсь чужими письмами.
Завьялов. Вот чудачка! Да нет, ты прочти. Анекдот. Послушайте…
Маша (читает). «Завьялов! Вы мне нравитесь. Я слышала по радио ваш доклад о человеке будущего. Я вполне разделяю ваши взгляды. Вы отрицаете семью. Я тоже. Любовь должна быть свободной. Это факт. Вы — новый человек. Я тоже. Говорят, я недурна. Вы тоже. Приходите в гости. Мой муж не ревнив. Итак. Вера Газгольдер».
Завьялов. Какой мужественный стиль!
Доктор. Популярность, популярность!
Лаутская. Вера Газгольдер? Наверное, какая-то авантюристка!
Маша. Возьми эту гадость. Кто она? Это та самая?
Завьялов. Какая «та самая»?
Маша. Ну, твоя… новая. Комсомолка…
Завьялов. Нет, что ты! Ничего похожего. Как ты могла подумать? Танька — очаровательное существо. Настоящая пролетарская девушка. В лучшем смысле этого слова. Молодая, красивая. Здоровая, крепкая, работяга. Вы знаете, товарищи, ей девятнадцать лет, а она уже чем-то там заведует у себя на фабрике. У нее даже есть два помощника. Девчонке девятнадцать лет, а уже два помощника. Настоящий новый человек!
Маша. Воображаю. Ты что, в нее влюблен?
Завьялов. Это нескромный вопрос.
Маша. Вот бы ты на ней и женился, если она уж такой новый человек, тем более молоденькая, хорошенькая и так далее. Только имей в виду — все эти девушки будущего обожают выходить замуж. Хлебом не корми. Доктор, хотите кофе? Поля, дайте доктору кофе.
Завьялов. Фу, как тебе не стыдно! Ни с того ни с сего облаяла чудесную девушку. Я уверен, что она бы тебе очень понравилась, если б вы познакомились.
Маша. Не имею ни малейшего желания.
Завьялов. Но почему же? Вот хочешь, я тебе ее нарочно приведу?
Маша. Еще этого недоставало! Нет уж, пожалуйста. Можешь путаться со своими «пролетарскими» девушками, где хочешь, а в мой дом не смей их приводить.
Завьялов. То есть как это: в «мой дом»?
Маша. А так, очень просто. Это мой дом! Я здесь хозяйка. Берите, доктор, хлеба. Вы, наверное, с утра ничего не ели?
Доктор. Признаться.
Завьялов. Это просто глупо.
Маша. Может быть. Я ж известная дура. Но пока еще у нас, слава богу, нет твоего «будущего общества». Пока у нас, слава богу, еще существует семья, есть мужья и жены, есть ревность, дети и прочие посторонние примеси. И перестанем об этом говорить. Доктор, почему вы не берете масла? Я вам намажу.
Доктор. Признаться…
Завьялов. Ох, как здесь душно жить, до чего душно!
Маша (дает мужу счета). Пожалуйста.
Завьялов. Что это? Счета? За электричество и за квартиру? Хорошо!
Маша. Что «хорошо»?
Завьялов. Я сказал — хорошо.
Маша. Надо платить.
Завьялов. А что, разве в доме нет денег?
Маша. Нету.
Завьялов. Ладно. Подождут.
Маша. Ждать не будут.
Завьялов. Подождут. Ничего не произойдет.
Маша. Нет, произойдет. Выключат свет. Домоуправление подаст в суд.
Завьялов. Ой, боже мой! Ну, как это может быть, чтобы в пролетарском государстве вдруг лишили света и выселили из квартиры работника умственного труда за неплатеж? Не бывает!
Маша. Очень просто.
Завьялов. Да никогда этого не будет! Подождут.
Маша. Ну, посмотришь. Только я вовсе не желаю из-за тебя оставаться в темноте и жить на улице. И вообще больше в доме нет денег, имей это в виду. Тебе всегда надо напоминать. Мне это наконец надоело!
Завьялов. Вы видите, доктор? У меня голова болит. Фу, до чего здесь темно, и тесно, и мерзко! Ей-богу, я задыхаюсь в этой атмосфере. И этот дурак еще играет.
Слышится сверху неуклюжие звуки фортепьяно — «Вальс Джульетты».
Я не могу в таких условиях заниматься умственным трудом. Мне здесь тесно. Физически тесно. Понимаешь? Меня здесь все давит. Понимаете, доктор, как это ужасно — писать о будущем и барахтаться вот во всем этом! И полное непонимание вокруг, полнейшее! Это пытка.
Маша. Ваня, ради бога!
Завьялов. Оставьте меня. Мне надо кончить книгу. (Уходит.)
Маша. У меня голова болит.
Явление IVТе же, без Завьялова.
Доктор. Ну, ничего! Милые бранятся — только тешатся.
Маша. Еще чашку кофе?
Доктор. Мерси! Сатис эст[12]. Вы, главное, не расстраивайтесь, Машенька. В наше время у всех неважные нервы. Вы не обижаетесь, что я вас называю «Машенька»?
Маша. Что вы, дружок! У меня к вам самые нежные чувства.
Доктор. Это очень хорошо. Нуте-с! Как говорится, на что жалуетесь?
Маша. Да все то же.
Доктор. Ага!
Маша. Кроме того, второй день адская головная боль, какая-то слабость, вечером немножко температура, тридцать семь и четыре, ночью потею.
Доктор. Ага!
Маша. Гриппчик?
Доктор. Правильно. В наше время у всех небольшой гриппчик. И что же вы предпринимаете против него?
Маша. На ночь аспирин.
Доктор. Верно.
Маша. Сижу дома, никуда не выхожу.
Доктор. Правильно.
Маша. Язык показать?
Доктор. А ну его к черту! Не стоит.
Маша. Я все-таки покажу.
Доктор. Ну, если хотите, покажите.
Маша (показывая язык). Язык довольно чистый. Правда?
Доктор (утвердительно). Эге!
