Будимир Метальников - Алешкина любовь. Простая история.
— Потому не взяли, что об вас подумали, — хмуро заметила Сашка. — Ежели всех принимать, так у вас никого и не останется.
— А у нас и так, почитай, никого не осталось. Мужики, которым должностей не осталось, все разъехались.
Сашка шумно вздохнула. Данилов снова взглянул на нее. Сашка виновато улыбнулась, развела руками: что, мол, поделаешь, придется брать.
— Ничего. Надо думать, Александра Васильевна захочет вам помочь? — снова посмотрел он на Сашку.
Та кивнула.
В это время лампочка под потолком замигала. Погасла, зажглась. Снова погасла.
— А, будь они неладны! — проворчала женщина в темноте. — Цельный вечер мигает. Чинят, чинят, никак не починят. Сейчас я вам лампочку засвечу…
Она загремела в темноте чем-то… В это время свет снова зажегся. Женщина поставила на стол керосиновую лампочку.
— Ну вот. Коль опять погаснет, зажгете… А теперь, не обессудьте, на ферму мне пора. Сторожихой я там.
— Как, вы уходите? — забеспокоилась Сашка.
— Может, мы тогда у соседей ваших посидим? — предложил Данилов.
— Да чего вы? — замахала женщина руками. — Сидите! Куда из тепла иттить? А когда пойдете — дверь на щеколдочку замкнете, и вся недолга…
— Не запираете? — удивился Данилов.
— А чего у нас брать-то? Веник старый? Ну до свиданьица… Может, еще когда заедете, милости просим! — слегка поклонилась она от двери.
— До свиданья, — попрощался Данилов.
— Спасибо вам, — сказала Сашка.
Женщина ушла.
— Симпатичная бабка, — кивнул на дверь Данилов.
— Да… годочков на пять постарше меня будет, — усмехнулась Сашка…
Данилову стало неловко.
— Ну, чего уж прибедняться! Вам можно хоть завтра под венец, — постарался он пошутить.
Сашка зябко поежилась, натягивая поплотнее пиджак на плечи.
— Женихов нет, — запоздало ответила она, подсаживаясь к столу. — Был когда-то один, да прогнала. Он и уехал.
— Гордая, должно быть! — улыбнулся Данилов.
— Была когда-то негордая, — задумчиво ответила Сашка.
Данилов пристально посмотрел на нее, потом полез в карман за папиросами. И как только он чиркнул спичкой, свет погас. Он прикурил и стал держать спичку в руке. Оба они задумчиво смотрели на огонь. Потом спичка погасла.
— Зажечь лампу? — спросил Данилов.
— Как хотите, — тихо сказала Сашка.
Данилов погремел спичками и… положил их на стол.
— Ну? Что же вы молчите? Давай разговаривать, — сказал он, и в голосе его зазвучало беспокойство.
— Давай, — откликнулась Сашка так же тихо.
И снова настала тишина. В темноте вспыхнула папироса.
— Примете их к себе? — спросил Данилов.
— Придется, — не сразу ответила Сашка. — Трудновато будет наших уговорить. Ну, да ничего. Глаза боятся, а руки делают…
Наступила пауза.
— Андрей Егорыч, а вам обязательно надо уезжать? — тихо спросила Сашка. — Разве нельзя отказаться?
— А ты можешь отказаться от этого колхоза?
Сашка опять вздохнула. В темноте слышно было, как шуршали спички в коробке, который Данилов задумчиво переворачивал на столе.
Сашка медленно протянула руку и дотронулась до его руки, в которой он держал коробок. Данилов замер, потом послышался тихий хруст — коробок сломался в его руке.
Он протянул другую руку и положил на Сашкину.
И в это время загорелся свет.
Оба тотчас же отдернули руки и отвернулись, боясь встретиться глазами.
Данилов взволнованно встал и заходил по комнате.
Сашка сидела, низко опустив голову. Данилов вдруг резко повернулся к ней, словно хотел что-то сказать, и… свет опять погас. Только быстро и нервно вспыхивал в темноте огонек папироски.
— Зажечь лампу? — тихо спросила Сашка, нашаривая на столе коробку спичек.
— Как хотите, — отрывисто сказал Данилов.
И Сашка замерла на месте, глядя на этот огонек.
Вот он медленно двинулся по комнате. Вперед, назад. Вперед, назад. Остановился. Опять двинулся вперед. Снова остановился и… медленно стал приближаться к ней.
И когда Данилов остановился, вплотную подойдя к ней, она невольно встала ему навстречу.
И тут снова зажегся проклятый свет!
Оба одновременно взглянули на лампочку: он с бешенством, она в отчаянии.
Потом их глаза встретились. Сашка смотрела на него неотрывно, слегка подавшись вперед. А в глазах Данилова читалась какая-то борьба. Он то жадно смотрел ей в глаза, то на мгновение опускал взгляд, и по скулам его непрерывно двигались желваки.
А когда пауза стала слишком долгой, Сашка поняла: если человек так медлит, вряд ли он решится. А если все же решится, то непременно пожалеет потом об этом. И тогда она, легонько вздохнув, сказала будничным голосом:
— Ну хватит! Согрелась я. Пожалуй, идти пора, может, помочь надо Мише.
Данилов помолчал мгновение, и… кивнул головой. Сашка направилась к дверям. Данилов за ней. Когда она вышла, он погасил за собой свет.
И снова трясется по дороге «газик». Данилов и Сашка молчат.
Машина въехала в деревню. Остановилась у Сашкиного дома. Оба молча вышли из машины и направились к крыльцу.
— Ну прощайте, Андрей Егорыч! — сказала Сашка, останавливаясь и протягивая руку.
— Ну почему же «прощайте»? — пробормотал Данилов. — Не завтра ведь уезжаю, увидимся еще.
— Нет, — качнула головой Сашка. — Не увидимся. Много добра вы сделали для меня, Андрей Егорыч. Спасибо вам за все! — Она слегка поклонилась ему. — Хороший ты мужик, умный… сердечный… — Тут она приблизилась к его уху и докончила: — А не орел! Нет! — и убежала в избу.
Данилов усмехнулся и невесело, как бы с упреком, покачал головой: то ли упрекая себя, то ли Сашку.
Потом он снова сел в машину, и она тронулась.
Они уже выехали в поле, как вдруг он схватил шофера за плечо…
— Остановись, Миша!
Машина стала. Шофер оглянулся на него.
— Забыли чего?
— Да. Сейчас, одну минутку. Посвети-ка фарой.
Данилов вышел из машины, стал перед фарой, достал тетрадь из полевой сумки и стал что-то писать в ней.
…Сашка сидела за столом, подперев голову руками и держась за щеки.
Василиса, возясь у печки, ворчала:
— Язык, что ли, проглотила! Ну, чего молчишь? Рассказала бы хоть, где была, чего видела…
Сашка как будто не слыхала ее,
— Вот они, нынешние-то, — продолжала Василиса. — Нет чтоб матерь родную уважить, поговорить со старым человеком…
Вдруг открылась дверь, и вошел шофер.
— Вот, Андрей Егорыч просил передать вам, — подал он ей сложенный листок.
— Где он? — вскочила Сашка. — Что он сказал?
— Ничего. Просто велел отдать. Он меня там ждет. До свиданья! — И шофер вышел.
Сашка развернула листок. Это была рекомендация в партию.
«Я, Данилов Андрей Егорович, член КПСС с 1941 года, партбилет № 038426, рекомендую в члены КПСС Потапову Александру Васильевну. Я знаю ее как человека, глубоко преданного делу строительства коммунизма…».
Дальше Сашка не смогла читать. Глаза ее заволоклись слезами, и она бессильно опустилась снова за стол.
— Ты чего?! Что стряслось? — забеспокоилась Василиса.
— Дура я! Баба! — всхлипнула Сашка, закрывая лицо.
И вот снова пришло лето. Оглушительно чирикают воробьи на новеньком скотном дворе. К куче навоза подошел Гуськов и с увлечением принялся раскапывать навоз в поисках червей. Он не сразу заметил появление Сашки с Лыковым. И, так как бежать было поздно, он на четвереньках подобрался к старой бочке и спрятался за ней.
Однако Сашка все-таки увидела его. Она подошла к бочке. Оказалось, что Гуськов, даже сидя за бочкой, продолжал копать червей.
Сашка присела, так же как и он, на корточки.
— Попадаются? — серьезно спросила она.
— Ничего. Идет дело, — невозмутимо отозвался Гуськов.
— Эх, Гусек, Гусек! — вздохнула Сашка, подымаясь. — И когда ты только за ум возьмешься?
— А что? — Гуськов тоже поднялся.
— Не понимаешь? — с какой-то горечью спросила Сашка. В это время мимо проехала машина. Сашка машинально проследила за ней и слегка оживилась: — Ну, хочешь на шофера выучиться? Сереге с Петькой осенью в армию идти, так все равно надо им замену готовить. Хочешь?
— Не могу, — крутнул головой Гуськов.
— Почему?
Гуськов вместо ответа шагнул и дохнул на нее. Сашка невольно отшатнулась, замахала руками.
— Да-а, — протянула она. — Отвыкать придется!
— Не пойдет! — коротко ответил Гуськов и пошел прочь.
— Нет, врешь! — яростно закричала вслед Сашка. — Еще как пойдет! Я теперь с тебя с живого не слезу! Я из тебя человека сделаю! Попомни это!
И, рассерженная, вернулась к Лыкову, которого оставила перед этим.
— Ну, чего ухмыляешься? — сердито буркнула она, заметив на его лице усмешку. — Не веришь, что из него толк выйдет?
