Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
— Не может быть!
Раздвигается занавес. Многие рвут друг у друга газету, некоторые читают, наваливаясь гурьбой у столиков. Многие повскакали с мест. Несколько человек, мужчин и дам, вбегают на ступеньки с газетой.
— Экстренный выпуск…
— Покажите…
— Покажите!
— Не мешайте…
— Да читайте.
— Читайте же!
Вскакивают на стол. Вот.
— Покушение…
— Наркомы бежали из Кремля подземным ходом…
Общее недоумение и напряженный вопрос.
— Что?
Читает дальше.
— Поезд Троцкого взорван.
Общий взрыв радости.
— Ур-ра!
Читает дальше.
— Слушайте, слушайте…
— Смертельно ранен…
Возгласы.
— Да кто же, кто?..
Читает.
— Ленин…
Всеобщий неудержимый шум и взрывы радости, и все погружаются в чтение газеты. На авансцену выбегают БИРЖЕВИКИ.
2-й БИРЖЕВИК. Перестарался, мерзавец. Все, что слишком, — плохо. Завтра на бирже будет паника. Мелкие вкладчики подымут вой. Хорошенькое дело.
1-й БИРЖЕВИК. Мелюзга не в счет.
2-й БИРЖЕВИК. Самый опасный элемент. Докопаются.
1-й БИРЖЕВИК. Ба… В истории революционного движения уже бывало, что самый смелый план бунтарей натыкался на божественное провидение. Чудесное избавление при Борках{45} — факт. Будет еще одно чудесное избавление… при Кремле.
2-й БИРЖЕВИК. Вот это хорошенькое дело!
Хохочут и уходят. АДМИРАЛ и КРУТОЯРОВ вбегают с газетой в руках.
КРУТОЯРОВ. Умер… Царство ему… тьфу! (Крестит рот, целуется со встречными.) Потрясающее известие. Карандаш, бумаги.
Из толпы угодливо подают — кто карандаш, кто убегает за чернилами.
Где Аргутинский? Необходимо разослать срочные телеграммы.
Кто-то из толпы вбегает с чернильницей, ручкой и бумагой.
Он сейчас будет составлять списки кандидатов в министерство.
Подавая КРУТОЯРОВУ письменные принадлежности с низким поклоном.
Ваше сиятельство!
КРУТОЯРОВ быстро что-то пишет.
В ТОЛПЕ. Ур-ра… Тише… Тише… Кадеты выставляют своих кандидатов… Долой…
КРУТОЯРОВ на авансцене. Встает, жестом водворяет тишину. Торжественно.
КРУТОЯРОВ. С Божьей помощью Россия спасена.
В ТОЛПЕ. Ур-ра.
Шум, смех, взвизги, музыка. КОКО появляется издали с газетой в руках.
КРУТОЯРОВ. Но раньше, чем произнести имена новых избранников, призванных Божьей волей, мы должны провозгласить «Да здравствует…».
КОКО (подойдя к авансцене и все еще не отрываясь от газеты. Взволнованно). «Советская Россия…»
Немое возмущение и недоумение.
КРУТОЯРОВ. Что?
КОКО (отрывая глаза от газеты). «…признана великими державами».
КРУТОЯРОВ (возмущенный, почти с кулаками). Что? Что?
КОКО (показав газету). Из Лондона. «В последнюю минуту. Нам телеграфируют…»
КРУТОЯРОВ. Что?
Вырывает газету. Уткнулся в нее. АДМИРАЛ через его плечо старается заглянуть в ту газету. Читают.
На эстраду выбегают ТАНЦОВЩИЦА, NANETTE DE LANCLOS, этуаль со своими Кавалерами. Этуаль, размахивая газетой, вскакивает на стол. Кричит: «À bas les большевик!.. Conspies, conspies!..[127] Долой… Долой Советы!»
В толпе новый взрыв восторга. Стуча в такт песне, кричат: «В Москву, в Москву!»
ЭТУАЛЬ поет и танцует на столе под аккомпанемент всей толпы.
И Врангель — вот опора,
Надежда — Милюков…
Погибла красных свора,
И сорван гнет оков.
Конец вопросам «Кто же?»
Долой сомненья жуть.
В Москву, в Москву, о Боже!
Открылся белым путь.
Ур-ра!..
Некоторые из публики танцуют вокруг столиков.
КРУТОЯРОВ (встает. Газета падает из его рук. Растерянно смотрит вокруг). Так… так… так… (Вдруг яростно потрясает кулаками.) Да остановитесь же… Эй, вы там, канканирующая политика, Ленин…
Падает. Его подхватывают.
Общий возглас: Жив??
Все замирают.
Занавес.
Действие третье
Гостиная в старинном барском деревянном доме. Широкая стеклянная дверь в задней стене выходит на террасу, откуда открывается вид в парк. По обеим сторонам задней двери — окна. Дверь и окна настежь раскрыты. Много света и воздуха. В правой и левой стенах на авансцене — двери во внутренние комнаты. Такие же двери симметрично расположены в глубине сцены. Тут же, у дверей, ширмочки, образующие уютные углы. По обеим сторонам входных дверей — плакаты: «Строго воспрещается курить и плевать на пол», «Просят руками не трогать». На столах, в комнате и на террасе лежат срезанные цветы и березовые ветки.
Явление первое КОРНЕЙ, потом ПРОХОРКОРНЕЙ то входит, то выходит, перенося мебель из одной комнаты в другую, и, устанавливая ее, обметает пыль. За сценой сначала близко, потом все удаляясь, поют хором:
Мы кузнецы, и друг наш молот,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи (2 раза){46}.
Мы кузнецы отчизны милой,
Мы только лучшего хотим,
И мы недаром тратим силы,
Недаром молотом стучим, стучим, стучим (2 раза).
КОРНЕЙ (ворча). «Тратим силы…» Уж до чего разоряются, страсти господни. Большие и малые шляются цельный день с папироской в зубах.
За сценой:
Мы светлый путь куем народу,
Свободный труд для всех куем.
КОРНЕЙ. Охти мне, как трудятся… Лодыри! Тьфу, глаза бы не глядели.
За сценой продолжают петь.
ПРОХОР входит с двумя вазами. Подпевает.
И за желанную свободу
Мы все погибнем, все умрем! Умрем! Умрем!
КОРНЕЙ. Слобода… к слободе бы да розгу хорошую, вот тоды дело бы вышло.
ПРОХОР. Розгу, дедушка Корней, вместе с крепостным правом в год твоего рожденья схоронили.
КОРНЕЙ. Здря, поторопились!
ПРОХОР. Поторопились! Соскучился по нагайке?
КОРНЕЙ. Оттого и порядок был. Мужик без кнута, на што он годящий человек?
ПРОХОР. Э-эх, дедушка. Родился ты крепостником, и теперь ты все тот же раб. И раб добровольный. Худший из рабов. Октябрьская революция сделала тебя не только хозяином земли, но и хозяином судьбы своей. «Хозяином мира».
КОРНЕЙ (ворчит, передразнивая). «Мира…» «Судьбы…» Ой, Прошка, не гляди высоко, нос запорошишь. Слышь — один над миром хозяин есть — бог.
ПРОХОР. Бо-ог? Вот мы распорядки евойные и отменили.
КОРНЕЙ. Ну, ты, богохульник, заводская шпана, замолчи. Землю сколько хошь погань, а бога не трожь. Русский человек только верою и силен да церковью.
ПРОХОР (смеется). Что же ты за бога так заступаешься? [Аль сам за себя не постоит?] Ты ему теперь заступник, а не он тебе?
КОРНЕЙ. Бога, говорю, оставь. [Не гневи его.
ПРОХОР. А то разразит меня на месте?
КОРНЕЙ. На этом месте аль другом. А только бо-ог, он все видит да не скоро скажет.] У-у, нехристи! Стеньки Разины!{47}
ПРОХОР. Стенька Разин за народ стоял, и в лучшем виде.
КОРНЕЙ. Одно слово — большаки. Бога не боятся, отца с матерью не почитают. Только мы, крестьяне, еще о боге помним.
ПРОХОР. Как же — божьи человеки. И во имя его пресвятое голодным рабочим и детям в хлебе отказывали, зато горшки с золотом и керенками{48} в подпол замуровывали. Потом свечку в церковь поставишь — и снова чист душой, аки агнец. И дешево, и без греха.
КОРНЕЙ. А ты — немец, бусурман, интернационал… Есть ли крест на тебе? Покажи спервоначалу, а потом разговаривай.
ПРОХОР. А вы, мужички, божьи подданные, как на помещиков с дрекольями да с вилами пошли, крестики поснимали? Чего, дедушка, приумолк да мошек стал отгонять?
