Юрий Поляков - Время прибытия

Все в жизни, наверно, возможно:
Когда-то и я, может быть,
Любить научусь осторожно,
Без боли, без страха любить.
В минуты прощанья и встречи,
Предательство даже открыв,
Я буду спокойно беспечен,
Насмешливо нетороплив.
Смогу и любовь, и утраты
Принять,
          безмятежность храня…
И с этой поры
                 никогда ты
Не сможешь
               так мучить меня!

Расходимся сдержанно,
                           честь по чести,
«Условия» обговорив меж собой.
И завтракаем пока еще вместе,
А все остальное —
                     давно вразнобой.
Но чтобы сдержанней сердце стучало,
Допустим,
             что не было прожитых лет,
Допустим,
             разрыв – это наше начало:
– Так, значит, в субботу на Сретенке?
                                              – Нет.

Приходит время горевать —
И, словно сердцу вторя,
Мне вспоминается опять
Мелодия «Love story».
Давно уж фильм забыли тот:
Другие
         интересней!
А вот мелодия
                  живет —
Наверно, что-то есть в ней:
Тот элегический настрой,
Тот холодок по коже,
Который для души порой
И радости дороже…
Так и любовь.
                Уйдет – зови,
Уже не отзовется.
И лишь история любви,
Как песня,
            остается.

Закрываю глаза и чувствую
Душный запах ее волос,
Вспоминаю улыбку грустную,
Нежно-требовательный вопрос:
– Ты меня не разлюбишь?
Правда же?
– Как ты можешь!
                      Конечно, нет! —
Я носил на свиданья ландыши
(За полтинник – большой букет)
И в кино до конца
                     выдерживал
Производственные боевики:
Все сеансы в ладонях
                          удерживал
Две ее тонкоперстных руки.
У подъезда,
              уже на прощание,
Мы стояли с ней обнявшись.
Я такие
         давал обещания —
Не исполнить за целую жизнь!
Сердце в сладких мучениях корчилось,
А душа была счастьем полна,
Но понятно,
             чем все это кончилось:
Разлюбила меня она!
Как смотрел я на мир с отчаяньем
И пойти был на все готов,
Обойду я пока молчанием:
Это —
       тема других стихов.
Почему ж мне с улыбкой вспомнилась
Та мальчишеская беда?
Потому что кончилась молодость.
К сожалению,
                  навсегда…

В переходе метрополитена
В час, когда народ спешит домой,
Два потока встречных непременно
Нас столкнут когда-нибудь с тобой.
Мы под шум толпы о всяком-разном
Поболтаем несколько минут:
– Как на личном фронте?
– Все прекрасно!
– А дела служебные?
– Идут…
– Ты прости…
– Да что ты! Все забыто…
– Ты пойми!
– А кто меня поймет?..
Тут прохожий нас толкнет сердито:
Это, мол, не сквер, а переход!
Я затороплюсь и неуклюже
Телефон попробую узнать,
Неудачно пошучу про мужа,
Попрошу увидеться опять…
Ну а ты,
          улыбчиво печалясь
(Хочешь в грусть, а хочешь, в радость верь),
Скажешь:
– Мы удачно повстречались:
Я тебя забыть смогу теперь…

А вот – пожелтелый блокнот
В красивой обложке тисненой.
Страница, другая…
                      А вот —
И номер ее телефона.
Сомнений на пару минут:
А что там?
             А как она встретит?
– Такие у нас не живут, —
Неласковый голос ответит.
Наверно, ошибка?
                     Опять
Вращается диск:
                   – Извините…
– Вам что? Сорок раз повторять?
И больше сюда не звоните…
А ты по «09» проверь.
Но девушка медлит с ответом…
И думай, что хочешь теперь,
А можешь —
              не думай об этом.

Я теперь о тебе вспоминаю спокойно.
Боль и ревность в душе заменила усталость.
Так, должно быть,
                      народ вспоминает про войны,
От которых увечных давно не осталось,
Не осталось ни вдов, ни сирот.
                                     Лишь порою
В старой книге найдешь описание сечи
Или, землю на месте сражения роя,
Меч заржавленный сыщешь
                                  да прах человечий.
И представишь,
                  о давней невзгоде горюя,
Как пробитые стяги взвивались,
                                       привольны…
Что же мы за народ?
                        О любви говорю я!
А выходит про муки людские —
                                     про войны…

Не могу,
Не могу,
Не могу не писать о войне!
Значит,
        память других
                         ближе собственной памяти мне?
Значит,
        беды чужие
                      утрат моих личных больней?
Не могу объяснить…
                       Если мог,
                                 не писал бы о ней…

«Фашист – не человек! – сказал майор. —
Взбесившаяся гадина, зверюга…
Нет у него ни братьев, ни сестер,
Нет, ни отца, ни матери, ни друга!
Нет у него жены и нет детей…
И нет души.
             Ему лишь крови надо!
И дела нет, товарищи, святей,
Чем раздавить зарвавшегося гада!
Теперь второе. Как пожар тушить,
Когда на дом упала «зажигалка»…
А нам бы в бой – фашистов задушить…
По ним ведь не заплачут. Их не жалко!

Мне душу бередят утраты эти.
Я всех погибших вижу наяву.
Им до смерти хотелось жить на свете,
Как мне сейчас.
                   Но я-то ведь живу!

Нахмурясь, думает крестьянин
О том, кто уберет поля.
Спортсмен – что будет только ранен.
Старушка – что пойдет пальба.
Хозяин – что его постройка
Возможно, будет сожжена.
Ревнивый муж – о том, насколько
Верна красивая жена.
Поэт – о том, что нынче люду
Не до рифмованных обид…
И все – о том, что живы будут.
Что будет кто-нибудь убит…

У жизни неизменные законы.
Лишь кровью можно
                         уничтожить зло.
Вовек бы не изгладились окопы,
Когда бы в землю столько не легло!

Мир казался стозевным,
                             готовым обрушиться зверем
Эта схватка была им
                        самою судьбой суждена.
И они ее ждали, готовились…
                                   Мы же не верим,
Если честно сказать,
                         в то,
                             что может начаться война.
И мечтой о сражениях
                           наши сердца не терзались.
Мы, наверное, просто
                         боялись накликать беду.
А они ее ждали —
                   и все-таки чуть не сломались
Те железные парни
                       в том сорок проклятом году.

Без вести пропавшие бои!
Сколько их, неведомых,
                             в которых
Падали ровесники мои
На войною выжженных просторах.
Ни к чему громоздкие слова.
От убитых не родятся дети.
Утешалась и была права
Крепче всех любившая на свете.
И других —
             по-прежнему чиста —
Ласковым одаривала взглядом.
Приходили…
              Но не на места
Тех,
      ушедших,
                   а вставали рядом.
Словно перетянуты шнурком
Их места, как на музейном кресле.
Воротился каждый бы в свой дом,
Если бы сейчас они воскресли…

Нет, невозможно это!
Попробуй-ка назови
Хотя б одного поэта,
Который не пел о любви.

Но и в тишайшие годы
Ты не отыщешь мне
Хотя б одного кого-то,
Кто не писал о войне…

Нам никуда от них не деться.
Их век неизмеримо долог.
В подушке каждого младенца
Сидит заржавленный осколок.

Ушедшие, они, конечно, знают,
Как мы живем, наш каждый шаг и час
И думают, и созидают с нами,
А иногда, быть может, и за нас.
Поэтому, наверное, взрослея,
Пронзая толщу невозвратных дней,
С годами человечество мудрее,
В мечтах смелее и в делах сильней.
Рационализаторство природы!
Умы ушедших светят нам из тьмы…
О, как за те четыре страшных года
Непоправимо поумнели мы.
Ни часу я под пулями не прожил.
Мне мирная страна судьбой дана,
Но не могу я без холодной дрожи
Произнести короткое – «война».
Она во мне горит кровавым нервом,
Вдается в душу огненной дугой,
Ведь не обрушься небо в сорок первом —
И я бы нынче был совсем другой.
И как поэты прежде муз просили
Гнать кровь стиха в сплетеньях строчек-жил,
Так павших я прошу о вещей силе
Сказать о том, чего не пережил…