Людмила Петрушевская - Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы
ЛИКА. Ты говоришь это нам.
ЛЮБА. Как писал Маяковский: где «м» с хулиганом да сифилис.
ЛИКА. Оля, например, всегда боялась их. Маленькая девочка, а как все понимала! Невинность похожа не неукрепленную крепость, писал Шодерло де Лакло.
ЛЮБА (Heme). Шашо будер шало буде шала букло.
Нета нетерпеливо машет рукой.
ЛИКА. Да, укрепленная крепость – это приходит с годами.
Люба гордо кивает.
Вот Маринку – ту повыметут из Москвы за все ее дела. Обреют и вышлют в платке. За то, что она устраивала в своей квартире и что она сейчас там вытворяет, пока отец с матерью в Германии. Учиться не учится, время проводит на вечернем отделении, какой из нее педагог! А Оля сидит дома, стирает, готовит, едет с коляской в садик, свой в коляске, эти двое за коляску держатся. Прямо тебе картина Перова «Тройка»!
Входит милиционер.
МИЛИЦИОНЕР. Там было распахнуто, ключ в дверях (кладет ключ на стол).
Саша берет ключ, хочет положить в карман, но потом возвращает на стол.
Так. Коровина Ольга тридцать девятого года рождения здесь проживает?
ЛИКА (кричит). Саша! Саша! Я слепа! Где ты?
САША. А в чем дело?
МИЛИЦИОНЕР. Коровина Ольга Александровна.
САША. Я ее отец, а ее в настоящее время нет.
ЛЮБА. Она уехала, вам сказано. Пожилому человеку плохо, врача! Моя мама большевик, орденоносец, партийная кличка Муся. Лика, так надо. Мама, лежи. Это чистят Москву. Так мы и думали. Наше дело правое. За Олей пришли. Ее жаль, но что поделать.
ЛИКА (пронзительно). В чем дело? Я ни шута не вижу, кто пришел? Оля ушла к мужу.
Входят ОЛЯ и ЛЁНЯ, ввозят коляску.
Они с мужем пришли!
ОЛЯ (с порога). Баба, кто-то на Лёньку письмо в ректорат написал. Моральное разложенчество. Что он бросил ребенка и материально не содержит.
ЛИКА (дипломатически улыбаясь). Оля, у нас милиция. Видите? Они муж с женой, да.
САША. Оля, старшая дочь моя, иди сюда.
МИЛИЦИОНЕР. Коровина Ольга Александровна, тысяча девятьсот тридцать девятого года? (Садится к столу, вынимает бумаги.)
ОЛЯ. Именно.
ЛИКА. Оля!
МИЛИЦИОНЕР (пишет). Девица?
Слово «девица» милиционер произносит с ударением на «е».
ОЛЯ. То есть как это?
МИЛИЦИОНЕР. Ну, девица или замужняя. (Слегка покраснел.)
ОЛЯ. Нет, я не замужняя.
ЛИКА. Морганатический брак. Ребенок же есть! Лёня, скажите!
МИЛИЦИОНЕР (после паузы). Вы знакомы с Бухарцевой Мариной Ивановной?
ОЛЯ. Я? Знакома.
ЛИКА. Эту сволочь мы прекрасно видели.
МИЛИЦИОНЕР. Когда вы последний раз у нее были?
САША. В чем все-таки дело? Вы же должны сказать, в чем дело?
МИЛИЦИОНЕР. Маленькое ограбление в квартире Бухарцевых. Вернее, хулиганство. Написали на стенах, ножом порезали два пианино.
ЛИКА. И никто ни на одном не играет ни бельмеса, заметьте. Эти пианино не для игры.
МИЛИЦИОНЕР. Ну и так далее. В люстру насыпали манки.
ОЛЯ. Когда же успели?
МИЛИЦИОНЕР. Когда в последний раз вы там были?
ЛИКА. Мы запретили ей ходить в этот вертеп! Шесть, нет, восемь месяцев она уже сидит безвылазно дома или гуляет с ребенком по магазинам.
МИЛИЦИОНЕР. Когда вы были там в последний раз?
ОЛЯ. Когда? Позавчера. Позавчера днем.
Входит ЭРА.
ЛИКА. Как? Ты вместо гуляния? Ты же клялась! (Плачет.)
ОЛЯ. Я зашла на несколько минут, когда шла за молоком.
ЭРА. Что происходит, товарищи? Я мать! Объясните!
МИЛИЦИОНЕР. Произошло ограбление, хулиганство на квартире у Бухарцевых. Бухарцева Марина Ивановна назвала тех, кто последнее время посещал квартиру, среди них ее.
ЭРА. Докатилась, дура! (Подбегает к Оле, та прячется за спиной отца.) Подожди у меня! (Опустив голову.) А это кто? Это кто? Пришел, не постеснялся? Стыд и срам, стыд и срам! Опозорил, бросил, обрек на муки!
Непонятно, о ком речь, ибо Лёня и Саша стоят рядом.
МИЛИЦИОНЕР. Минуту, товарищ. Во сколько точнее это было?
ОЛЯ (из-за спины отца). В два часа.
МИЛИЦИОНЕР. Кого вы там видели конкретно?
ЛИКА. И что тут плохого, что зашла? Она же не грабитель! Эта Маринка ее единственная подруга, какая бы она не была «м». Подруг не выбирают. У человека же должны быть просветы в жизни! Посмотрите на нее, какая она слабенькая: были трудные роды, была грудница, она кормит и кормит, совсем истощена. Все ее бросили.
ОЛЯ (перебивает). Я там видела Бухарцеву.
МИЛИЦИОНЕР. Еще кого?
ОЛЯ. Всё.
МИЛИЦИОНЕР. Был еще один человек?
ОЛЯ. Нет.
МИЛИЦИОНЕР. Бухарцева показала, что был.
ОЛЯ. Никого там не было.
МИЛИЦИОНЕР. Вы напрасно так. Дача ложных показаний.
ОЛЯ. Да не было!
ЛЁНЯ. Это я там был этот человек. Виноградов Леонид Витальевич. Тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Студент МВТУ имени Баумана. Всё?
МИЛИЦИОНЕР. Сколько вы там пробыли?
ЛЁНЯ. Я пробыл там минуту.
МИЛИЦИОНЕР. Что вы там делали?
ЛЁНЯ. Оля отказалась со мной говорить, ушла. Я ушел тоже.
МИЛИЦИОНЕР. Вы бывали там часто?
ЛЁНЯ. Последний раз я там был… Не помню… Год, что ли… Когда мы переехали в Новые Черемушки.
ЛЮБА. За девять месяцев до рождения Ляли!
ЛИКА. Видите, как мы живем?
МИЛИЦИОНЕР. После этого вы там были?
ЛЁНЯ. Нет. Я же работаю и учусь. Вечером работаю.
МИЛИЦИОНЕР. Больше никого у Бухарцевой не видели?
ЛЁНЯ. Нет.
ОЛЯ. И я нет. И не была там с тех пор. И не буду!!!
ЭРА. Молодец, девочка!
ЛИКА. Он ее вызвал, она пришла, увидела его, кровь бросилась в голову… И выбежала. Побежала в молочную. Лялька проснулся и очень плакал. Помнишь, Нета?
Нета слабо машет рукой из-за стола. Люба сидит в величественной позе.
МИЛИЦИОНЕР. Читаю. Я, Коровина О. А., пришла на квартиру Бухарцевой М. И., чтобы встретиться со своим сожителем Виноградовым Л. В. Подпишите.
Оля, плача, подписывает.
МИЛИЦИОНЕР. Я, Виноградов Л. В., такого-то года, то-то-то, вот здесь. С сожительницей Коровиной О. А. Здесь подпишите.
Лёня подписывает, стиснув зубы. Милиционер, собрав бумаги, уходит.
ЭРА. Ну что, все-таки явился, подлая душонка?
Поскольку она смотрит в пол, неизвестно, к кому из мужчин обращены ее слова.
Все-таки заныло сердце у пакостника? Совесть-то мучает! Сойтись решил. А где ты был раньше, когда мы с ума сходили и веревок боялись?
ОЛЯ. Мама, на Лёню какая-то дрянь написала анонимку в ректорат, что он бросил ребенка и моральное разложенчество.
ЭРА. И тогда он прибежал? (Усмехается.)
САША. Я примерно знаю, кто это написал.
Люба лезет к матери под одеяло.
ОЛЯ. Я тоже.
Люба и Нета камнем лежат, спрятавши головы.
ЭРА. Еще чего!
Юный ЛЕОНИД исчезает. ОЛЯ с коляской, помедлив, кидается вслед за ним.
ЛЮБА (приподнимается). Лика, готовится провокация! (Прячется под одеяло.)
Лика сидит понурившись.
ЭРА (становится на колени перед диваном). Умоляю вас, уйдите! Христом Богом молю, уйдите! (Рыдает.) Да что же это! Я в окно брошусь!
На диване каменно молчат, не шевелясь.
Нет же совсем жизни! Мужику жить негде! Всюду вы, всюду вы! Мама, скажите им!
Лика молчит.
Вы же люди, у вас есть свой дом! Мы вам дадим всё! Кровать, простыни! Стол дам Олькин! Поживите сами!
Полное молчание.
ЛИКА. Эра, им ничего не нужно. Ни-че-го.
ЭРА. Им ничего не нужно своего, только все чужое. (Встает с колен, вытирает слезы.) Ладно. (Внезапно выхватывает из-под одеяла черную сумку.) А вот вашу сумку я сейчас выброшу! (Выбегает с сумкой.)
ЛЮБА. Там же партдокументы! Письма Сталину!
Нета и Люба вскакивают, путаясь в одеяле. Нета, оказывается, лежала в пальто и ботинках. Выскакивают вон. Быстро входит запыхавшаяся Эра.
ЭРА. Надо звонить дяде Мише. Они там на лестнице. Я захлопнула дверь.
Слышен прерывистый звонок в дверь. Немая сцена, все – Лика, Саша, Эра – замерли.
Картина девятая
Репетиция Московского хора.
ДОРА АБРАМОВНА (поднимает телефонную трубку). Станислав Геннадиевич, вас из райкома по идеологии!
СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ (идет к телефону). Баранова звонила, что больна, у нее тридцать девять и шесть.
