Александр Островский - Том 9. Пьесы 1882-1885
Зоя. И вы можете так дурно думать о моем муже и вашем друге.
Лупачев. Я ничего о нем не думаю; я говорю только, как это обыкновенно бывает у людей.
Зоя. Но разве не могут быть исключения?
Лупачев. Конечно, могут; и желаю, чтобы любовь вашего мужа была исключением.
Зоя. Какие у вас мрачные взгляды на жизнь!
Лупачев. Зато я никогда и не разочаровываюсь, я этого горя не знаю; а вам, с вашими розовыми взглядами, придется разочаровываться постоянно и много страдать.
Зоя. Не пугайте, пожалуйста!
Лупачев. Предостерегать не значит пугать. Пора вам, Зоя Васильевна, приходить в совершеннолетие. Браки между людьми неравного состояния по большей части торговые сделки. Богатый мужчина если женится на бедной, то говорят, что он берет ее за красоту; то есть, проще сказать, платит деньги за ее красоту.
Зоя. Как это нехорошо покупать женщин за деньги!
Лупачев. Точно так же нехорошо и женщинам покупать красивых мужей.
Зоя. Да этого никогда не бывает, вы клевещете на женщин.
Лупачев. Нет, бывает, и очень часто.
Зоя. И что же это за женщины, которые без любви выходят замуж за богатых людей? Это значит продавать себя. Это разврат. Я презираю таких женщин.
Лупачев. Погодите презирать, погодите! Во-первых, ни одна женщина не скажет вам, что она выходит замуж по расчету, а будет уверять, что любит своего жениха. И не верить ей не имеете никакого права, потому что в ее душе не были. Во-вторых, девушки часто жертвуют собой, чтоб спасти от нищенства свою семью, чтоб поддержать бедных престарелых родителей.
Зоя. Ах, да, конечно. Я поторопилась. Извините!
Лупачев. Погодите, погодите! Продавать себя богатому мужу, конечно, разврат; но и богатой женщине разбирать красоту мужскую и покупать себе за деньги мужа, самого красивого, — тоже разврат; но тут есть разница: между продающими себя часто попадаются экземпляры очень умные и с сильными характерами; тогда как те, которые бросаются на красоту, по большей части отличаются пустотою головы и сердца.
Зоя. Вы не знаете женщин, оттого так и говорите.
Лупачев. Нет, знаю лучше вас. Деньги — это дело прочное, существенное, а красота — блестящая игрушка, а на игрушки бросаются только дети.
Зоя. Зачем вы мне это говорите?
Лупачев. На всякий случай; может быть, и пригодится.
Зоя. Вы ужасны, вас слушать невозможно.
Лупачев. Как хотите, я с своими разговорами не навязываюсь.
Зоя. Но иногда и боль бывает приятна, и потому я вас слушаю.
Лупачев. Вот и ваш брак. Я не знаю, может быть, и в самом деле он был следствием обоюдной горячей любви — это вам знать; но в глазах посторонних он имел вид торговой сделки.
Зоя. Нет, уж это слишком! я вам говорю, что я люблю Аполлона, люблю и люблю безумно.
Лупачев. Безумно? Ну и прекрасно: так уж и не сетуйте, не жалуйтесь и принимайте с покорностью последствия, которые непременно следуют за всяким безумием.
Зоя. Это что еще?
Лупачев. А вот будемте продолжать разговор. Угодно?
Зоя. Хорошо… Истощайте мое терпение…
Лупачев. В браках, которые основаны на денежных расчетах, любовь пропорциональна деньгам: чем больше денег, тем больше и любви; убывают деньги, и любовь убывает; кончаются деньги, и любовь кончается, а часто и раньше, если в другом месте окажется для нее богатая практика.
Зоя. Послушайте, я на вас буду мужу жаловаться.
Лупачев. Жалуйтесь! А если ваш муж думает так же, как и я? тогда кому жаловаться?
Зоя. Во всяком случае, уж не вам.
Лупачев. Напрасно. Вы меня не обегайте, я гожусь на многое. До свидания. (Подает руку.) Быть хорошенькой женщиной — привилегия большая.
Зоя. Да, это по вашей денежной теории.
Лупачев. Что ж делать! Прежде была теория любви, теперь теория денег.
Зоя. Прощайте, извините! Разговор зашел так далеко, что я боюсь услышать от вас что-нибудь дерзкое.
Лупачев уходит.
Сколько раз меня расстроивал этот человек. После того разговора с ним щемит сердце, как перед бедой, уж лучше разочароваться и страдать, чем совсем не верить в людей.
Входит Лотохин.
Явление шестоеЗоя и Лотохин.
Лотохин. Не узнали?
Молчание.
Ну, задумались; так, значит, не узнали. Родственник ваш, только дальний.
Зоя. Ах, Наум Федотыч! То-то мне сразу что-то очень знакомое показалось, да боялась ошибиться. Да ведь уж сколько лет мы не видались-то!
Лотохин. Да лет шесть, коли не больше.
Зоя. Забыли вы меня, совсем забыли.
Лотохин. Вы в Москве не бываете, мне сюда не дорога — вот и не видались; а забыть, как можно! Помним. Знаем, что вы живете под крылышком у тетеньки Аполлинарии Антоновны, изредка получаем от нее известия о вас… Кстати, как ее драгоценное здоровье?
Зоя. Она здорова.
Лотохин. И все так же молода душой?
Зоя. Все так же.
Лотохин. Ну, вот и прекрасно. Надо правду сказать, слухов об вас было мало; но это я считаю хорошим знаком. По пословице: нет вестей — хорошие вести. Знаем, что вы вышли замуж, слышали, что живете согласно, порадовались за вас. Да и нам полегче на душе стало, одной заботой меньше: выпустили птенца из гнездышка, пусть порхает на своей воле.
Зоя. Ах, Наум Федотыч, как он меня любит!
Лотохин. Кто он-то?
Зоя. Муж.
Лотохин. Ну, слава богу, слава богу! Что ж тут удивительного, что он вас любит! это его прямая обязанность.
Зоя. Нет, вы представьте… ах, милый Наум Федотыч, вы только представьте себе, как он меня любит, как балует…
Лотохин. Да-с, уж это обыкновенно так бывает; я очень рад-с. Вы мне сказали, ну, я так знать и буду, и распространяться об этом нечего.
Зоя. Нет, я не могу… Ах, кабы вы знали!.. Ведь мне все завидуют.
Лотохин. Завидуют? Чему же-с?
Зоя. Да ведь он у меня красавец.
Лотохин. Красавец! Да-с… это дело другого рода… Виноват-с. Это обстоятельство значительно усложняет дело, и вы уж мне позвольте предложить вам несколько вопросов.
Зоя. Сделайте одолжение! Я очень рада отвечать на все ваши вопросы; я так довольна, так счастлива!
Лотохин. Позвольте-с! Красавец! Значит, тут любовь-с безотчетная и безрасчетная.
Зоя. Да, да, страстная любовь и взаимность; одним словом, полное счастие…
Лотохин. Из всего этого позвольте мне заключить, что у него собственного состояния не было.
Зоя. Ах, да какое же мне до этого дело! Никогда я не спрашивала, есть у него состояние или нет. Того, что у нас есть, с нас довольно, и мы живем очень хорошо; а мое ли, его ли состояние, это решительно все равно. Мы муж и жена, зачем нам делить? У нас все общее.
Лотохин. Неоспоримая истина. Против этого и говорить ничего нельзя.
Зоя. Я думаю.
Лотохин. Но если у него не было состояния, так долгов не было ли? Вы не удивляйтесь, что я вас о долгах спрашиваю! У мужчин-красавцев постоянно бывают долги — это их всегдашняя принадлежность.
Зоя. Ничего этого я не знаю. Я знаю только одно, что мы любим друг друга, с меня этого довольно.
Лотохин. Конечно, довольно: чего ж еще-с!
Зоя. Как с вами легко и приятно говорить, вы во всем со мной соглашаетесь; а другие так осуждают меня за мою нерасчетливость, за мою доверчивость.
Лотохин. Как можно осуждать! Сохрани бог. Но у вас, когда вы были девицей, был большой капитал.
Зоя. Да, я знаю.
Лотохин. Где же он, как вы им распорядились?
Зоя. Он там… у него… Ведь должна же я была принести мужу приданое. Вы только подумайте, Наум Федотыч; он явился, ослепил здесь всех; все девушки и женщины стали бредить им. Ведь решительно все, даже и те, которые не имели никакого права на него, то есть разные бесприданницы. Он был нарасхват, за ним ухаживали до бесстыдства… Я его полюбила с первого взгляда; но где же мне! Это все устроила тетя; я ей обязана. Разумеется, тут помогло больше всего счастье; что я перед ним! Он мог бы взять гораздо больше приданого.
Лотохин. Но у вас еще есть отличное имение.
Зоя. Оно мне досталось после свадьбы от дяди.
Лотохин. Значит, вы живете на проценты с капитала и на доходы с имения?
Зоя. Да, конечно.
Лотохин. И вам достаточно?
