Пётр Лонгин - Путешествие в Эдем
ХРОМОЙ МУСЬЮ (Барахтаясь в сугробе) Ля гюси сетози ле спаз!
Вышел государь из кибитки. Глянул на Ивана — задумался. Перед Иваном похаживает, снежком поскрипывает, на звезды поглядывает. Луна в небе нависла полная, тяжелая, позолоченная…
ПЕТР (Остановившись, глядя на Ивана в упор) Так, стало быть, не желаешь ты, православный, в чистом поле безвестно сгинуть?
ИВАН-ЛИХОЙ ЧЕЛОВЕК Как же, государь батюшка! Ведь я, чай, не скотина какая… Душу крещеную имею, по образу и подобию сотворен.
ПЕТР Блажен же ты. А коли душу имеешь крещеную, ответь мне, как на духу. В бессмертие крещеной своей души свято ли веруешь?
ИВАН-ЛИХОЙ ЧЕЛОВЕК Нам как свято-то не веровать, коли наша планида такая!.. Мы, чай, сладко не ели, слабко не бздели!
ПЕТР А, коли веруешь, так об чем убиваешься?.. Твое оно, Царствие-то Небесное! Ступай, вон Оно.
ИВАН-ЛИХОЙ ЧЕЛОВЕК Какое же это Царствие Небесное! Это ж твоя — государева кибитка!..
ПЕТР Ступай, ступай! Это вовсе не кибитка, это Царствие Небесное. Оставь сумнение! Али, в вере не тверд?
Прошибло Ивана потом от этих слов! Экая, право, нескладуха…Во всем изъян, везде сумнение. Вера-то!.. Вера-то, ведь как бывала велика! А Царствие-то Небесное, нешто такая вот малость?..
ПЕТР Ты не гляди, служивый, что оно маленькое. Еще меньше бывает!
Иван, выгибаясь дугой, с перекошенным от страдания лицом судорожно рвет на себе рубаху. Его движения — зримый вопль, его слова — раскаленные камни.
ИВАН-ЛИХОЙ ЧЕЛОВЕК Ах, ты… А гори оно синим пламенем! В богамать!.. Отца и Сына и Святаго Духа!.. А, ть-фу на вас, святые угодники, матерь вашу!
ПЕТР То-то же… Побогохульствуй, побогохульствуй, поставь черту свечку! Нам без энтого на Руси жить невкусно… Мы ж не немцы какие! Правильно я толкую, черт хромой?
ХРОМОЙ МУСЬЮ (Выбираясь из сугроба) Яволь, майн кёниг! Ля Гюси сетози ле Спаз. Госсия — та же Испания, только создана она не из окаменевшей лавы неутоленного вожделения, а из вихгя неисполнимых желаний!.. Даже могилы здесь обманчивы и не вечны, даже смегть обгечена погуганию. Здешний мегтвец мегтв в гогаздо меньшей степени, чем мегтвец в какой-либо иной стгане. Однако же, и здешний живец — только по внешнему виду живец. Он подданый Небесного Цагеггада, и насгать ему на обустгойство мига сего! Здесь, в Госсии, сам чегт ногу сломит!.. А, глядишь, и шею свегнет…
ПЕТР И будет посрамлен. Не позавидуешь лукавому, — как его Россия-то искушает…
Иван-Лихой Человек замирает, выпрямляется, поднимает лицо к звездам. Читает Иисусову молитву. Видение исчезает.
Глава семнадцатая. ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ
Ленин идёт по коридору и вдруг видит интересную картину: вокальная группа солдат и матросов под руководством Джона Рида с бумажками в руках поздравляет Троцкого.
«Хэппи бёздый ту ю!
Хэппи бёздый ту ю!
Хэппи бёздый, Лев Давыдыч!
Хэппи бёздый ту ю!»
ТРОЦКИЙ В чём дело, товарищи? (хлопает себя ладонью по лбу) Ах, да!.. У меня же день рождения.
ЛЕНИН А пода-очек какой!.. Вся Ёссия-матушка — с пот-ёхами!
Окружающие дружно и радостно гогочут. Развеселое ржание будит младенцев на руках женщин-пролетарок, расположившихся табором в узком темном коридоре. Младенцы начинают плакать вразнобой. Ленин подходит к одной из женщин, заглядывает в личико младенцу. Младенец орёт всё громче и громче, брызжет слюной. Ленин утирается.
ЛЕНИН (грозя пальцем младенцу) Мы, батенька мой, пъишли сюда всейёз и надолго!.. Имейте в виду, мы здесь — советская власть, и всех… (распаляясь всё больше) Всех, кто будет капъизничать, обижаться, кто вздумает не подчиняться высшим ойганам советской власти, мы будем смещать и ка-ать! Ка-ать и смещать! Ка-ать — очень, очень суёво — вплоть до ястъ-ела!
Младенец на мгновение замолкает, а потом начинает попискивать и гулить на мотив «Интернационала». К нему постепенно присоединяются остальные младенцы, их матери встают. Из-за их спин вырастает огромный Призрак Коммунизма и дирижирует. Младенцы поочередно высовывают личики из пелёнок.
Младенческие лица оказываются мордочками бесенят…
Над Петроградом бледный рассвет. Жутко воют собаки. Иван бредет по безлюдному Невскому, ссутулившись, бурно жестикулируя и разговаривая с самим собой. Из-за угла по кривой траектории, хромая на все четыре лапы, появляется шелудивое, хрипло-завывающее существо, напоминающее гиену, и бредёт к Ивану. Садится, задирает морду вверх, воет.
СОБАКА Ву-у-у-у… Во-о-о-о… Во-о-о-оср… Во-о-о-о-о-о-о-оср… Воср-р!.. ВОСР! (хрипя, подыхает)
Иван подходит, останавливается перед трупом собаки. По правую руку Ивана туманно возвышается Казанский Собор. Причудливые тени видятся в проемах колоннады. Иван склоняется над трупом собаки.
ИВАН (заворожённо) О, гля! Бегут, бегут… А энти, гля, не бегут; скачуть, а не бегут! А энти, гля — никак дерутся?!. Гля, гля!.. Ну, ти-я-ятр…
Перед нами труп собаки. Наш взгляд — пристальный и долгий, кажется бесконечным. «Мир» собачьих шерстинок, проплешин, ссадин, язв, причудливо деформируется, приобретая черты «живой» географической карты. Это, несомненно, карта Российской Империи. Движение нашего взгляда проявляется, как обратное: мы удаляемся от России, от Земли… Мы летим среди скоплений звезд за пределы миллионов световых лет от России…
ОДИНОКИЙ ГОЛОС ИВАНА Пошёл правду искать — ан, душу потерял. Не там, видно, искал… Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго.
Вселенная меркнет, темнеет и гаснет…
«Чекисты на Рождество 1918 года — спустя пару месяцев после основных событий Петроградского переворота — отловили по ближайшим к Питеру деревням различный сомнительный и антиреволюционный элемент, заполонивший вокзалы, дороги и веси самой передовой в мире республики.
В числе прочих, стражи революции прихватили в застенки ГУБ ЧК странного индивидуума, с трудом поддающегося какой-либо социальной идентификации. Разумеется, этот поразивший их святоподобный и пронзительно близкий облик мог носить только коварный и жестокий враг…
Его взяли и расстреляли вместе с остальными богомольцами, по случаю мракобесного контрреволюционного праздника — Рождества Христова.
Злая и в чём-то закономерная ирония заключается в том, что арест и последующая казнь этого человека, отрекомендовавшегося „безумным Иваном“, были совершены, теми же людьми, с которыми несколькими неделями назад это самый Иван устанавливал большевистскую диктатуру в Петрограде… Приятели просто не узнали в нём своего соратника и расстреляли его за компанию с остальными на всякий случай.
Надо заметить, что он действительно сильно изменился. Какая-то непонятная хворь не только совершенно исказила его внешность, но и сделала его абсолютно другим человеком…»
Глава восемнадцатая. СЕМЬЯ ВУРДАЛАКОВ
Вы знаете Семёна Виленовича Вурдалака?..
У нас в Скотоугоньевске это человек номер один, как у вас в Санкт-Петербурге или в Москве какой-нибудь товарищ Полтавченко Георгий Сергеевич или Сергей Семёнович Собянин; как Владимир Владимирович Путин — для всей, не к ночи будь помянута, Российской Федерации…
Ого? — Ого-го!
Фамилия Вурдалак является самой известной у нас в городе Скотопригоньевске, переименованном в годы советской власти в г. Скотоугоньевск, и до сих пор сохраняющем это название.
Вурдалаки — это не только прямые потомки известного в 20—30-х годах легендарного начальника местного ЧК-НКВД Генриха Григорьевича Вурдалака, но и семья, в настоящее время контролирующая ключевые доходные отрасли и финансовые потоки региона…
Кроме прочего, у Семёна Виленовича Вурдалака (хоть он и является самым активным членом партии «Единая Россия» в нашем регионе) имеется одна политическая «заначка»: в мечтах и на общественных началах, он фактически является лидером ныне малоизвестной политической партии «Богохранимая Россия», которая уверенно претендует на то чтобы заменить собой, изрядно и непоправимо дискредитировавшую себя, ныне действующую партию власти.
Семён Виленович спит и видит, как вскоре все, со всей страны, со своими денюжками побегут именно к нему! Даже сам, прости Господи, Владимир Владимирович…
А начинался взлёт этой героической семьи довольно просто — ещё в семнадцатом году. Пришёл как-то молодой Генрих Григорьвич Вурдалак вместе с революционным матросом Феликсом Давыдовичем Поршманом в буфет Финляндского вокзала заказать себе пива с раками, — а там Ленин из заграницы приехал…
Что я сказать хочу?.. А ничего; — и хрен бы с ними со всеми — и с лениными, и с прочими вурдалаками! Были когда-то и в России достойные люди, да всех, видимо, уже вурдалаки погрызли…
А рассказать я сильнее всего теперь хочу про свою любимую собаку. Умница и красавица. Профессор был бы с нею просто счастлив!
