Алджернон Суинберн - Эрехтей
Воцарится на землях, где бодрая песня слышна!
Небо! Земля! Помоги! (антистрофа 3)
Громко запели враги,
Звуки визгливы и грубы, нет в них веселья и лада;
О Бог величайший, запрет
Дай смерти, вставшей на след;
Всегда её псы голодны, не вымолить жертве пощады;
Сломай его лук, ослабь его руку,
Скрути его ноги, что топчут округу. 190
Отец, две волны уж вредили нам, (строфа 4)
Не позволь ударить нас третьей:
Сгинет внуком твоим построенный дом,
Все его позабудут имя;
Ты найдёшь ли замену своим сынам,
Которых не спас от смерти,
Иль народов утешишься новых ростком,
Когда наше увянет племя?
Был прекрасного сада первый росток (антистрофа 4)
От корня жестоко отторгнут 200[5]
Сильной, быстрой десницей того, кто любил,
Ночь наполняя дыханьем;
Его губы — как быстрый, ревущий поток,
Их касаньем был сразу согнут
Нежный, стройный побег, что красою манил,
И любовь смешалась с страданьем.
Ибо Бога уста целовали её; (строфа 5)
Он речёт — и сыплются листья,
И проснулась зима, как будто на зов,
От шагов его в Севера странах. 210
И вторая несчастна на ложе своём,[6]
Хоть Любовь постелила ей вместе
С другом утра, лучшим из женихов,
Что красой схож с рассветом багряным.
Попалась Прокрида, хоть очень умна, (антистрофа 5)
В сети двойного обмана,
Ей святое копьё отворило кровь,
Своих рук подарком убита.
Лжи и хитрости сети ставишь ты нам,
Ловко строишь коварные планы, 220
Погонять ты привычке верна, о Любовь:
В величаньях ничто не забыто?
Был тобой наконечник заточен, (строфа 6)
Что в росах её поразил,
Во влажной и узкой лощине,
Виноват в том супруг — и ты.
И когда на утёсе непрочном,
Подточённом волной, он грустил,
Ты его подтолкнула к пучине,
Жертвой морю — вниз, с высоты. 230
Но довольно нам серого горя, (антистрофа 6)
Что темнило собой царский дом,
На ветвях лишь цветы увяли,
Зелен ствол, полон жизненных сил.
Всеведущий, премудрый, опора
Для нас всех! Пусть на древе твоём
Листья вечно нас осеняют -
Это древо твой сын посадил.
ЭРЕХТЕЙ
О дочь Кефиза, с первых дней я знаю,
Что ты мудра, жена мне и царица, совершенна 240
Душой; ни в дни минувшего безветрия, покоя,
Ни в дни, когда вихрь смерти зло нам навевал,
Гордыни семена в твоём не прорастали сердце,
И страх не гнул души, как у людей, что мыслью
Пред небом заносились, в призраке величья
Уж неспособны Высших чтить; а ты всегда
Спокойна, в радости дни горькие жалея,
И в чёрный день признательна минувшим благам.
Я не боюсь, в тебе не сомневаюсь,
Что ты окажешься слабей судьбы и рока твоего: 250
Он послан свыше той, что выше и сильнее
Иных всех жён; тебе скажу я слово,
Святая и любимая, какое лишь мертвец потерпит,
И ты умрёшь при жизни — люди назовут
Тебя живой и вместе мёртвой. Всё же опасаюсь
Тебя сразить до времени своим же языком,
Устами, из которых слышала слова любви.
Труда такого Бог иль человек не выполнял,
И языки людей такого не рекли, и только я
Сказать тебе обязан, пусть и с отвращеньем, 260
Слова, что как могильный камень тяжелы.
ПРАКСИТЕЯ
Ты слова не отыщешь в человечьей речи,
О царь, что от тебя и от Богов услышать
Я не готова радостно, и не решусь вовеки
Возненавидеть слово тех, кого люблю;
И если мое сердце непокорно будет,
Ответит злобой — не считай женой меня,
За нищенку держа, которую рукой своей
Из милости кормил, но, не найдя покорства,
С позором прочь изгнал и вмиг забыл. 270
ЭРЕХТЕЙ
О, чьим дыханием родилось слово это,
В чьём сердце форму обрело? Готов язык
Скорее оторваться от трепещущих корней,
Чем этот яд, огонь тебе излить на сердце.
ПРАКСИТЕЯ
Но если о кровавой жертве говоришь, и если я
Средь всех для смерти избрана за город,
Спасти тебе любимый город твой, то знай -
Я счастлива погибнуть за живое семя.
ЭРЕХТЕЙ
О Солнце, сеятель, как родило ты слово,
О Бог, зачем его в уста мои вдохнул? 280
Из храма тьмы, не света изошло оно.
ПРАКСИТЕЯ
Какое же предвестье от средины алтаря
Тебя сразило, словно заклинанье злое,
Без крыльев что летит губить людей? Ну, говори!
ЭРЕХТЕЙ
Во — первых, знай: твоей не жаждут Боги крови.
ПРАКСИТЕЯ
Теперь мне весть грознее кажется, чем самому тебе.
ЭРЕХТЕЙ
Опасность чувствуешь, хотя не разумеешь.
ПРАКСИТЕЯ
Меня увидеть мёртвой — не того боишься ты?
ЭРЕХТЕЙ
Ты не умрёшь, но кровь отдашь могиле.
ПРАКСИТЕЯ
Намёк туманен: что же может хуже быть? 290
ЭРЕХТЕЙ
Увы, не знаешь ты; и горе мне — я знаю.
ПРАКСИТЕЯ
Что ж, продолжай, пусть и меня накроет горе.
ЭРЕХТЕЙ
Отныне быть стране в кровопролитии виновной.
ПРАКСИТЕЯ
Стоять вовеки ей, кто б кровью ни истёк.
ЭРЕХТЕЙ
О Боги, мне осталось лишь сказать — и застонать.
ПРАКСИТЕЯ
Рыдая, говорить? Такого слова не отмыть слезами.
ЭРЕХТЕЙ
Увы тому, кто над словами вынужден рыдать, увы!
ПРАКСИТЕЯ
Пятно какое хочешь причитаньем удалить?
ЭРЕХТЕЙ
Пятно кровавое, увы, слезами не свести.
ПРАКСИТЕЯ
Взялось откуда? Как — кровь моя и вместе не моя? 300
ЭРЕХТЕЙ
Тогда услышь, пойми, что изо всех людей,
Что слышат это слово, должен я один
Омыть слезами весть благую; я и ты, жена,
Завоем, слыша песни счастья, и начнём
Стенать, увидев радость преданных друзей;
Все, кроме нас, хоть любим мы не меньше
Афин святыни, перед нашими глазами
Воспрянут духом, и пред нами вознесут
Богам хвалы, а мы не сможем славить, ибо
Всем жизнь детей дарована, родного цвета, 310
Плодов от их семян, всей жизни урожая,
Надежды; мы ж плодом всей жизни долгой
Из тех же рук сполна получим смерть,
Детоубийство, пустоту, проклятья и тревоги,
Крушение на суше и на море; так чему
Из них ты первому хвалу споёшь? Всё рядом.
ПРАКСИТЕЯ
Тому, что первым во спасенье града
Послали Боги, первым я воздам хвалу,
И с большим чувством, с большим жаром,
Чем благам, лично мне дарованным когда-то, 320
А не стране моей; потом Их восхвалю
За то, что лишь одна несу тяжелый груз
Во избавленье многих, и никто из женщин,
Рождённых здесь, рыдать не будет, только я,
Узрев освобождение страны обширной; но
Я горячей всего им благодарна буду,
Что рока остриё мою пронзает грудь,
А не моей земли: ведь грозный меч небес,
Чтобы рубить страну заточенный, подъятый,
Сильнее ранил бы, чем меч судьбы моей. 330
ХОР
Щедра земля, что плод такой приносит; благ
Тот дух, что думу, речь такую даровал тебе.
ЭРЕХТЕЙ
Жена, ты превзошла меня величьем сердца,
Смиренье показав такое; так узнай же всё,
Ничто ведь не способно повредить душе твоей.
То слово, что спустилось к храму Бога света,
Который прорицает смутно и темно, и письма,
Подписанные им, разносят крах и гибель,
Услышал я, услышь и ты. Сказал он, что умрёт
Одна душа за весь народ; из чрева твоего 340
То вышло семя, что теперь на голой почве
Должна посеять Смерть немедля; ни ростка,
Ни листика оно не принесёт, что именем своим[7]
Священно для Богов подземья, запросивших
За жизнь страны девичью кровь и смерть,
Град Девы чтоб спасти. Вот что услышал я,
И, это высказав, тебя оставлю: ничего иного
Не суждено нам, нет надежды больше.
ХОР
В словах своих он уверен, гнев неба смягчать не намерен, и лик не скрывает туман.
От речи хозяина света сердцам спокойствия нет, но знак скорой смерти нам дан. 350
Словно гром из-за тучи его голос могучий оглушил всех вокруг,
Были в страхе умы — средь пустыни и тьмы он явил звезду вдруг.
И не будет вины, коль звездою страны назову иль огнём,
От рожденья она идти обречена смертным путём.
Смерть — отец и Ночь — мать, вас нетрудно узнать: темнота слепит взоры.
От любовников этих рождены злые дети, не избегнуть нам горя.
Вот в Аида палатах, наигравшись, с кровати встали он и она,
Ненасытно дитя, что создала шутя тьмы и смерти страна.
Наточил гнев клыки, раны так глубоки, что не залечить,
