Виктор Лихачев - И матерь их Софья
Рощина. Но для какой-то Марьи Ивановны, забитой, задерганной - это поступок. Понимаешь?
Прокофьев. Понимаю. "Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков". Рощина. Дурак, прости Господи!
Прокофьев. Может быть, Вера Ивановна. Но не Дон Кихот. Всю жизнь сражаться с ветреными мельницами? Увольте.
Рощина. Лучше сидеть в консерватории и слушать Моцарта. Прокофьев. А это действительно лучше. Кстати, не понимаю вас. В чем я виноват? Что хочу уехать из этой дыры?
Рощина. Бежать, Прокофьев, не уехать, а бежать. Кстати, пойми и меня. Далеко бы ты уехал отсюда с волчьим билетом.
Прокофьев. Волчьим билетом? Рощина. А ты как думал? Публично отвесил оплеуху Портнову и решил, что на этом все закончится? Два часа я горло в райкоме из-за тебя драла. Спасибо, первый поддержал. Правда, пришлось пообещать, что на собрании мы тебя пропесочим. Прокофьев. На каком собрании?
Рощина. (Смотрит на часы). На нашем, дружок, на нашем. Через пять минут сюда девчата придут. А пока хочу задать тебе последний вопрос. Прокофьев. Неужели последний?
Рощина. Говорят, тебя после уроков каждый день в закусочной видят. Это правда? И что ты там, скажи на милость, делаешь?
Прокофьев. Закусываю. Рощина. А ты не иронизируй.
Прокофьев. Повторяю, Вера Ивановна, мой бог - свобода. Я - свободный человек. Уроки отвел, и делаю все, что сочту нужным. Рощина. Но ты же учитель!
Прокофьев. Ну и что? Разве учителям запрещено входить в закусочные? Я детям рассказывал, что в Штатах в свое время висели таблички на присутственных местах: "Входить собакам и неграм запрещено". Представляю: "Вход учителям и..." Рощина. Не паясничай. Опять вызов?
Прокофьев. Кому? Рощина. Да не придуряйся, все ты понимаешь. Мимо дети гурьбой ходят, а учитель пиво глушит.
Прокофьев. Стоп, Вера Ивановна. Не пью я пиво. Меня с него на сон тянет и изжога начинается.
Рощина. Тогда что? Водку? Прокофьев. Водку в закусочной? Фи, Вера Ивановна. Портвейн, добрый старый портвейн. С котлетой или с бутербродиком: хлеб, совсем немного масла и килечка... Чудо!
Рощина. Ты меня разыгрываешь, Прокофьев? Так и спиться не долго. Прокофьев. Не обязательно. У меня учитель в институте был, Вадим Николаевич Зареченский. Мудрейший человек! Помню, у него на семинаре закончит кто-нибудь из студентов доклад, наспех подготовленный, а он посмотрит на него и скажет: "Это все, батенька?" И сам так начнет рассказывать, что мы целый час притихшие сидим. А сколько стихов старик знал... Так о чем мы? Да, и как-то я заметил, что возвращаясь с занятий, а Зареченский только пешком ходил, наш Вадим Николаевич в кафешку одну все время заходит, - ее у нас Рублевкой звали. Я проследил, и что же оказалось? Аристократ, белая кость, с академиком Лихачевым дружил, что же он себе в этой забегаловке заказывал? Портвейн! Ну, а поскольку Зареченский для меня был авторитетом...
Рощина. Одним словом, и ты попробовал. Прокофьев. И ведь понравилось!
Рощина. И сердито, и дешево. Ладно, ты мне зубы не заговаривай, я тебя насквозь вижу.
Прокофьев. А если видишь, что спрашиваешь? Рощина. Ох, послушает кто нас со стороны - потеха. То ко мне на ты обращаешься, то на вы. Вера Ивановна, товарищ директор, теть Вера. Прокофьев. Так я же по просьбам трудящихся. (После паузы). Обещаешь, о моей страшной тайне никому не рассказывать?
Рощина. Могила. Прокофьев. Беру я, значит, свою котлетку... Рощина. И стакан портвейна в придачу.
Прокофьев. Это святое, товарищ директор. Выпиваю. Закусываю. Беру второй. Не смотри так, больше - ни грамма. И когда по телу начинает растекаться тепло, а серый наш Одуев мне уже кажется каким-нибудь Баден-Баденом, появляется она. Рощина. Кто - она?
Прокофьев. Откуда я знаю? Незнакомка, видение, мечта. (Неожиданно начинает декламировать).
И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный В туманном движется окне...
Рощина. Интересно, интересно. Каждый вечер, говоришь, движется? Значит, из медучилища. Оно как раз через дорогу от закусочной. Прокофьев. Какой мудрый человек это спланировал? Рощина. А какие-то особые приметы имеются?
Прокофьев. У видения? Побойся Бога, Вера Ивановна. Впрочем, я заметил одну особенность. Когда она идет, то у нее часто тетрадки к груди прижаты, будто она текст наизусть учит.
Рощина. Томка Лазукина! Она. И впрямь, красивая деваха. Два года в театральный вуз поступала и все неудачно. Но девчонка упрямая: все равно, говорит, поступлю. А пока она в медучилище...
Прокофьев. Ты что замолчала? Рощина. А ведь это мысль.
Прокофьев. Какая мысль? Рощина. Это я о своем.
Раздается стук в дверь. В ее проеме появляется голова Войтюк. Войтюк. Мы пришли, Вера Ивановна.
Картина вторая.
Те же, Войтюк, Филатова, Козлова, Самсонов. Рощина. Вот и чудненько. Проходите девчата. Прокофьев. (Уже догадавшись, в чем дело, Самсонову). И ты, Брут! То бишь, брат Петруха. (Цитирует). " И я один. Все тонет в фарисействе"... Самсонов. Мне велели, Коля.
Рощина. Разговорчики! Присаживайтесь, товарищи, присаживайтесь. Итак, комсомольское собрание педагогов Одуевской средней... Прокофьев. Прекрасно! А что здесь делаете вы и (показывает на Козлову) Нина Ивановна?
Рощина. Разве я не сказала? Извините. Собрание открытое, и мы с уважаемой Ниной Ивановной, как коммунисты и ваши старшие коллеги, будем присутствовать на нем. ( Обращаясь к Козловой). Ниночка, веди протокол. Ирина Леонидовна, а вас мы избираем председателем собрания.
Прокофьев. Ни фига себе, демократия! Рощина. Ирина Леонидовна, начинайте.
Войтюк. Товарищи, мы собрались, чтобы обсудить поведение нашего коллеги, преподавателя истории Николая Михайловича Прокофьева. Кто-нибудь хочет высказаться?
Прокофьев. Я хочу. Ирка, больше денег в долг не дам. У меня все. Войтюк. Николай Михайлович, неужели вы не понимаете, зачем мы сюда пришли? Прокофьев. Понимаю, чтобы пропесочить.
Войтюк. Дурак! Прокофьев. Где-то это я уже сегодня слышал. Филатова. Можно мне? Вера Ивановна, а может и впрямь не будем комедию ломать? Напишем для райкома протокол, как все мы клеймим этого... этого... ну, подскажите слово!
Войтюк. Зарвавшегося типа. Филатова. Точно. Спасибо, Ирочка. Зажравшегося, тьфу ты, зарвавшегося типа и... Козлова. Мне все это писать?
Самсонов. И я согласен. Официально осудим, а в секретном приложении, для себя, выразим высокую оценку его мужественной позиции. Рощина. Это надо же, Петр Петрович, у вас, оказывается чувство юмора имеется? Прокофьев. (Аплодирует). Молодец, брат Петруха. Только я предлагаю наоборот: что секретно - отправим в райком, а о том, как шельмовали... Филатова. Клеймили, Коля, клеймили! Передергиваешь. Все зашумели. Рощина пытается восстановить порядок, но тщетно. Наконец, она что есть силы бьет рукой по столу. Все сразу умолкают. Рощина. Тихо! (Прокофьеву). Вот, Коля, чем в России заканчивается демократия бар-да-ком! (Ко всем). Никаких секретных материалов. Правильно сказала Светлана Георгиевна, мы этого типа заклеймили - ради его же блага. Войтюк. (Прокофьеву). Ты же нам потом спасибо скажешь. Рощина. Как же, вы от него дождетесь! Через год махнет нам ручкой - и забудет, как звали.
Филатова. Это правда? Войтюк. Вот это да!
Самсонов. Коля... Козлова. Я совсем запуталась, что мне писать? Рощина. Слушайте, вы, как малые дети. Учителя называются. Николай Михайлович вам потом сам все объяснит. Но, в любом случае, еще годик ему придется нас потерпеть. И мы не ограничимся одними осуждениями. Думаю, выражу общее мнение: во многом проблемы Прокофьева проистекают оттого, что он не участвует в общественной жизни школы, города. И мне кажется, что мы можем для него придумать кое-что интересное.
Как известно, наш древний город славен среди прочего и тем, что в самом конце прошлого века силами преподавателей и учащихся старших классов первой городской гимназии был создан народный театр. Именно он дал России известного актера Преображенского, с успехом выступавшего на подмостках многих провинциальных театров страны.
Прокофьев. Вера Ивановна, вы же сами сказали: "как известно". Про этот театр самодеятельный, про Преображенского, который на самом деле был Худорожковым, в Одуеве все знают. Какое это имеет отношение... Рощина. Не перебивайте меня, пожалуйста, Николай Михайлович. Имеет! И не самодеятельный, а народный, на сцене которого Худорожков стал Преображенским. Обратите внимание на фамилию: соприкоснувшись с театром, человек преобразился. Прокофьев. И напрасно: жил бы себе спокойно купцом в Одуеве, а то спился, преображенный, не то в Саратове, не то в Туле. Филатова. Что вы говорите, Николай Михайлович! Его убило самодержавие, мещанская среда и...
Рощина. Светлана Георгиевна, не поддавайтесь на провокацию. Я продолжаю. Через два месяца Одуевскому народному театру исполняется 85 лет. К сожалению, в последние годы он переживает непростые времена, отчасти связанные с болезнью нашего замечательного режиссера Павла Игнатьевича Смирнова... Хочу напомнить вам, дорогие друзья, что наша школа располагается в том же здании, что и первая городская гимназия, что и поныне основной костяк народного театра - это мы с вами. 85 лет назад наши предшественники поставили и сыграли первый свой спектакль - "Грозу" Островского. Думаю, выражу общее мнение: наша задача, нет наш, долг поставить "Грозу", спустя 85 лет. И доказать, что Одоевский народный театр жив.
