Генри Филдинг - Авторский фарс с кукольным представлением
Миссис Манивуд. И не стыдно вам этак меня морочить! Нет, сударь, вы мне выложите все наличностью, если только у нас есть закон!
Лаклесс. Да, но как закон снабдит меня наличностью – вот в чем вопрос! Я сроду не слыхивал, чтоб закон набивал карманы кому-нибудь кроме стряпчих. Я уже говорил вам и повторяю опять, что расплачусь с вами из первых же денег. Я возлагаю большие надежды на свою пьесу. А покуда паше присутствие здесь мне помеха – еще, чего доброго, спугнете какой-нибудь из моих благородных замыслов. Я как раз собирался сочинить одну любовную сцену, и общество вашей дочери подошло бы мне сейчас куда больше вашего.
Миссис Манивуд. Сочинить! Сказали бы прямо – разыграть. Да вот беда – я помешала! Только знайте: я сама хочу устроиться наперед дочери.
Лаклесс. Вы сами?!
Миссис Манивуд. Да, сударь, я сама! Кто же не знает, что с тех пор, как помер дорогой мой последний муженек, у меня были выгодные предложения. Я могла взять стряпчего из Нью-Инна [13] или мистера Вдомберри, акцизного, а еще двух пасторов на выбор и одного лекаря. Так ведь нет, всеми пренебрегла – всеми!… Ради вас!…
Лаклесс. Ради меня?!
Миссис Манивуд. Нешто вы не видели доказательств моей страсти – да еще таких, от которых ущерб чести! (Всхлипывает.)
Лаклесс. Я, конечно, имел доказательства вашей страсти, и притом прегромкие, только я их приписывал не любви, а гневу.
Миссис Манивуд. А ведь то была любовь! Она самая, чтоб мне не сойти с места!
Лаклесс. Черт возьми! Это будет похуже, чем набег кредиторов!
Миссис Манивуд. Не можете расплатиться деньгами – заплатите любовью! А что я поступилась своей женской скромностью, тому извинением моя страсть. Пусть люди судят об этом как хотят, но если вы дадите мне сберечь весь мой достаток, я по гроб жизни буду вашей.
Лаклесс. Ой-ля-ля!
Миссис Манивуд. Это так-то ты принимаешь мое объяснение в любви, голь ты перекатная? Ну, ты об этом пожалеешь! Непременно пожалеешь, запомни мои слова! Узнаешь, как мстит женщина, когда ее оскорбили!
Лаклесс. Стану я жалеть, что от вас избавился!…
Миссис Манивуд убегает из комнаты.
Явление третьеЛаклесс, Xэрриет.
Лаклесс. Милочка Хэрриет!
Хэрриет. Я воспользовалась ее уходом и тут же к вам возвратилась.
Лаклесс. Ох, моя голубка, я еле живой!
Хэрриет. Что так?
Лаклесс. Да все от нее, от твоей матушки!
Хэрриет. Она что, никак не унималась и все вас бранила?
Лаклесс. Хуже, хуже!…
Хэрриет. Спаси бог, грозилась отвести вас в суд?!
Лаклесс. Еще хуже! Она грозилась отвести меня в церковь. Эта женщина великодушно разрешила мне, коли я стану ее мужем, записать весь ее достаток на нее самое.
Хэрриет. До чего великодушна, а?! И вы, разумеется, не устояли перед таким предложением?
Лаклесс. Гм. А ты что бы мне посоветовала?
Xэрриет. Уж конечно, взять ее в жены. Вы были бы прелестной парочкой, такой милой и любящей – загляденье! Да, не всякий день Гименей стряпает подобное блюдо! Уж то-то затейливое рагу – ее старость да ваша молодость, ее жадность да ваше мотовство, ее брань да ваши вирши!
Лаклесс. Но я говорю всерьез и от тебя жду серьезности. Ты же знаешь, как плачевны мои дела и как богата твоя матушка. Право, это будет весьма благоразумный поступок!
Хэрриет. Уж такой благоразумный, страх! (Смеется.) Люди скажут: «Господи милостивый, а мы и не знали, что у мистера Лаклесса столько благоразумия!» Подобный шаг заставит сразу позабыть о всех ваших прежних безрассудствах.
Лаклесс. Еще бы! Но, милочка Хэрриет, могу ли я решиться навсегда потерять тебя? Однако при том, как теперь обстоят наши дела, я не вижу возможности для нашего счастья. Что ж, буду утешаться тем, что сумел быть тебе хоть сколько-нибудь полезным! Поверь, все мое существо противится мысли о нашей разлуке. Будь я в силах жениться на тебе…
Хэрриет. О, я весьма вам признательна! Я, конечно, вам верю, можете не клясться!
Лаклесс. И ты так легко уступаешь благоразумию и готова расстаться со мной? Я бы не хотел, чтоб мое счастье покупалось ценой твоего.
Хэрриет. Благодарствуйте, сударь! И вы еще можете меня попрекать?… Нет, ваше тщеславие невыносимо!…
Лаклесс. Итак, я решился! Отныне, моя хозяюшка, я ваш!
Хэрриет. Погодите, сударь! Мне еще надо вам кое-что сказать. Вы мерзавец! И знайте: я это не в сердцах, я просто не понимаю, как я могла хорошо о вас думать, что за дура была! (Плачет.)
Лаклесс. Ха-ха-ха! Ну вот, попалась! Да неужто ты могла решить, милочка
Хэрриет, что я все это всерьез?
Хэрриет. А вы, значит, не всерьез, да?
Лаклесс. Расстаться с тобой – сама подумай! Хорошенькая женщина меньше дорожит своей внешностью, а вельможа – властью, чем я тобой.
Xэрриет. Ах, как мне хочется верить в искренность ваших чувств!
Лаклесс.
Быть с тобою, Хэрриет,
Исступленно жажду я,
Тысячи преград и бед
Одолеет страсть моя!
Честолюбец влезет в ад,
Чтобы обрести почет,
А повеса для услад
Сотню миль пешком пройдет.
Что не сделает скупой,
Чтоб набить мошну свою!
Что не вынесет святой,
Чтоб по смерти быть в раю!
Всем рискну в своей судьбе,
Все исполню, ибо знай:
Для меня в одной тебе
Деньги, честь, услады, рай!
Xэрриет.
Сколько есть на свете бед
И препятствий – все, любя,
Одолеет Хэрриет
Для избранника – тебя.
Все кокетка сокрушит,
Чтобы оседлать успех;
Как ханжа не согрешит,
Чтоб святою слыть у всех!
Шлюхе, словно мухе мед, —
Экипаж шестериком,
И вдова на все пойдет,
Чтоб улечься с пареньком!
Я ж мечтаю лишь о том,
Чтоб со мной ты был, со мной:
Ты закон мой, ты мой дом
И карета шестерней!
Голос миссис Манивуд (из внутренних комнат). Хэрриет, где ты?!
Xэрриет. Я слышу трубный глас! Прощай! При первой же возможности я опять загляну к тебе.
Лаклесс. Прощай, моя прелесть. Держись и не сдавайся – будь примером для всех женщин!
Хэрриет уходит.
Явление четвертоеЛаклесс, Джек,
Лаклесс. Ну, что слышно?
Джек. Значит, был я, с позволения вашей милости, у милорда. Их светлость велели благодарить вас за любезное предложение прочесть им вашу пьесу, но, поскольку они страсть как заняты, просят их извинить. Еще был я у мистера Кибера [14], так тот вообще не дал ответа. А вот мистер Маккулатур сейчас сам сюда пожалует.
Лаклесс. Послушай, Джек!…
Джек. Что прикажете, сударь?
Лаклесс. Возьми там мою вторую шляпу и снеси ее в заклад.
Джек. Куда мы все носим?
Лаклесс. Ну да. А на обратном пути заверни в кухмистерскую. Так или иначе, но должна же голова помочь мне набить брюхо!
Явление пятоеЛаклесс, Уитмор.
Лаклесс. Тебя ли я вижу, дружище Уитмор?!
Уитмор. Меня, дорогой, меня.
Лаклесс. Ну как это мило с твоей стороны! Когда в наш век друг не бросает тебя в беде, это – нежданный подарок судьбы. А эта дама с некоторых пор не балует меня вниманием.
Уитмор. Зато, как мне ведомо, балует другая, и притом – с давних пор.
Лаклесс. Ты про кого?
Уитмор. Про ту, которая жалуется, что ты совсем ее забросил, – про миссис Лаввуд.
Лаклесс. Ты что, все еще к ней ходишь?
Уитмор. Забегаю иногда, когда выдастся часок. В дурном настроении я не могу обойтись без такой пищи, как столичные сплетни. Не всякая сводня так рьяно выискивает непорочных девиц, как наша знакомая – женщин с опороченной репутацией.
Лаклесс. По-моему, второе занятие куда пакостней.
Уитмор. А ты, я вижу, по-прежнему остаешься поклонником женщин.
Лаклесс. Женщин и муз – поэтому в кармане у меня ветер свищет.
Уитмор. Как, ты все еще не излечился от пристрастия к сочинительству?
Лаклесс. Сочинительство столь же неизлечимый недуг, как и подагра.
Уитмор. С той лишь разницей, что подагра – достояние богатых, тогда как поэзия – бедных. Во времена, когда ценятся просвещенность и утонченность и в почете остроумие, еще есть, черт возьми, смысл заниматься искусством. Но сейчас, когда предрассудки и борьба интересов подчиняют себе все на свете; когда просвещение в загоне, а остроумие непонятно; когда театры дают кукольные представления, а артисты распевают лирические песенки; когда столицей правят дураки – головой преуспеяния не добудешь! А уж если ты не можешь не писать, пиши всякий вздор, пиши оперы, пиши разную Херлотрамбу [15], учреждай молельни и проповедуй с кафедры несусветную чушь, – и ты всегда встретишь поддержку. Живи своими мелкими заботами, блуди и сквернословь, а если услышишь, что тебе рукоплещут, знай: тебе самое место в тюрьме, и не в карете бы тебе кататься, а ехать в повозке к месту казни!
Лаклесс. Что-то ты больно разгорячился, мой друг!
Уитмор. Виной тому моя дружба к тебе. Я не в силах спокойно слушать, как дураки (хуже того – кретины!) насмехаются над тем, кто мне дорог. Наблюдать, как какой-нибудь бесталанный субъект, который в Китае номер бы с голоду, не умея изготовить и простейшей игрушки, с важным видом покачивает своей пустой башкой, отвергая то, в чем ни черта не смыслит! Или когда женщины из пустого предубеждения против неизвестного им, но порядочного человека готовы оспаривать что-то, о чем и слыхом не слыхали. Если все же, вопреки моим доводам, ты решил заняться сочинительством, заведи себе патрона, сводничай при каком-нибудь титулованном ублюдке, пой ему дифирамбы и приписывай ему ровно столько добродетелей, сколько у него пороков. В этом качестве ты, возможно, обретешь поддержку его милости, его милость привлечет к тебе внимание столичного общества, и тогда пиши себе, пока хватит сил, вздор ли, дело – все сойдет!
