Питер Квилтер - Занавес поднять!
ПЭМ. Любимым? Нет, моя милая, я не из тех, кого он любил.
ТЕРЕЗА. У него не было к тебе ненависти. Ничего такого папа никогда не говорил.
ПЭМ. А ему и незачем было говорить. Его уход из дома с чемоданом всё объяснил без слов.
ТЕРЕЗА. Каковы бы ни были причины, он захотел оставить что-то нам всем пятерым. Мне кажется, это здорово.
Тереза выключает чайник.
ПЭМ. Я не утверждаю, что он поступил необдуманно. Просто это как-то странно, вот и всё, — сводить меня вместе с этой женщиной.
ТЕРЕЗА. Ну, сегодня её здесь нет, так что тебе пока беспокоиться не о чем. Ты будешь с гренками, я так понимаю.
ПЭМ. Да, но пока не залила водой, проверь, чтобы в чашку мыши не нагадили.
Шэрон заглядывает в открытую дверь.
ШЭРОН. Есть кто-нибудь?!
ТЕРЕЗА. Шэрон! Привет! Заходи.
Шэрон входит. Она одета в вызывающе броской манере панк-гота, ярко окрашенные волосы торчат во все стороны. Тереза и Шэрон обнимаются. Пэм здоровается за руку.
ПЭМ. Ты вовремя.
ШЭРОН. Да, совсем на меня не похоже. Очень уж хотелось увидеть это место. Когда мне досталась пятая часть.
ТЕРЕЗА. Ты бывала здесь раньше?
ШЭРОН. Последний раз ещё в детстве. Кажется, ничего не изменилось… сарай с кучей дерьма.
ТЕРЕЗА. Всё это немного неожиданно, да?
ШЭРОН. Майкл мне ни разу не проболтался — ни словечком. Я вообще ничегошеньки не ждала, не говоря уж про двадцать процентов от театра! Когда я рассказала своему Стиви, он чуть не помер от радости. Такая астма разыгралась.
ТЕРЕЗА. Папа всегда был непредсказуемым человеком. И тем не менее.
ШЭРОН. Мой собственный театр, а? Пусть эти бомжи из двадцать шестой теперь посмотрят. Хотя мне совсем не охота тут ничем руководить. Пятьдесят слов в минуту я ещё разберу, но Том Стоппард мне не по зубам. (Оглядываясь вокруг. Саркастично) здесь везде так чистенько и гламурненько?
ТЕРЕЗА. В основном. Здесь, в фойе, беспорядка меньше всего.
ШЭРОН. О, боже!
ПЭМ. Ты перекрасила волосы?
ШЭРОН. С прошлого раза, как мы виделись, да. В день похорон я покрасилась в зелёный. Так сказать, в память об усопшем.
ПЭМ. Не сомневаюсь, что он это оценил.
ШЭРОН. Сейчас уже ни на что не похоже. Я вымыла их отваром ромашки, хотела сделаться блондинкой, но оказалось бесполезно.
ТЕРЕЗА. Что-нибудь будешь?
ШЭРОН. С удовольствием. (замечая пластиковые стаканчики.) Что, взломали торговый автомат?
ТЕРЕЗА. Нет, это я привезла сегодня. Подумала, что дела так пойдут легче. Ты что будешь?
ШЭРОН. Чёрный чай, если можно.
ТЕРЕЗА (разглядывая стаканчики). Есть куриный суп, сойдёт?
ШЭРОН.. А… Это всё суп?
ТЕРЕЗА. Да — «Супер Суп»
ШЭРОН. А… супер!.. А другой какой?
ТЕРЕЗА. Овощной с гренками.
ШЭРОН. Давай куриный.
ТЕРЕЗА (заваривая суп). Как Стиви?
ШЭРОН. Отлично. Мы вместе уже два года. Два с половиной, если считать время, которое он отсидел в исправительной колонии. Попался на краже инвалидных колясок. Он обожает заниматься благотворительностью.
Тереза начинает готовить суп для Пэм.
ПЭМ. Нет, Тереза, мне пока не надо. Сначала пойду приведу бабушку. (Шэрон.) Я подумала, ей лучше посидеть в машине, пока мы прибираем в фойе и ставим чайник.
ШЭРОН. Ну, ещё бы! Там их целая куча сидит в машинах возле супермаркета. Прямо съезд какой-то. Сидят все, уставятся и леденцы сосут. Одна вон в красной машине — это же не лицо, а наказание.
ПЭМ. Да, это она и есть. (уходит) Я скоро.
ШЭРОН. Блин…
ТЕРЕЗА. Не переживай. Угощайся печеньем. (протягивает пару пакетов)
ШЭРОН. Дай посмотреть, сколько калорий. (читает информацию на упаковке) Здесь поменьше. (берёт пакет, где больше калорий) А что Джеки? Она здесь?
ТЕРЕЗА. Она сегодня на работе. Приедет попозже на этой неделе.
ШЭРОН. И как отношения у Джеки с твоей матерью?
ТЕРЕЗА. Не очень. Мама так и не простила папу за то, что он её бросил, и во всём, что случилось, винит Джеки. Лучшими друзьями их не назовёшь.
ШЭРОН. Ну, чего удивляться-то. Если бы я трахалась с твоим парнем, мы бы тоже не были подружками.
ТЕРЕЗА. Ну да… Не то чтобы у меня был парень… или хотя бы шанс кого-то сейчас встретить.
ШЭРОН. Ты всё ещё одна?
ТЕРЕЗА. Да… И стремительно приближаюсь к тридцати.
ШЭРОН (берёт ещё одно печенье). Не бойся, ты скоро кого-нибудь найдёшь. Купидон швырнёт в тебя гранатой. Да теперь у тебя просто отбою не будет — сама подумай: ты — совладелец театра! Это так сексуально!
ТЕРЕЗА. Ты так считаешь?
ШЭРОН. Конечно! Вся эта власть и влияние… и бесплатные билеты на дневные спектакли. Любой одинокий зануда тут же упадёт к твоим ногам.
ТЕРЕЗА. Не сказала бы, что я мечтаю встретить одинокого зануду.
ШЭРОН. Ну, выбирать-то уж не приходится. Попробую-ка я эти. (берёт печенье из другого пакета) Печенье вообще есть нельзя. Очень вредно для организма.
Тереза приносит Шэрон стакан с растворимым супом и садится, взяв второй стакан супа, приготовленный для себя.
Твоё здоровье! (отпивает суп) Бр-р! На вкус как подогретая блевотина!
ТЕРЕЗА. Да? Давай сделаю что-нибудь другое.
ШЭРОН. Да ничего, мне нравится.
Шэрон прохаживается по офису, изучающе глядя по сторонам и забавляясь с тем, что попадает под руку.
В каком состоянии театр на самом деле?
ТЕРЕЗА. Не лучшем. Сцена провалилась, вместо занавеса болтаются лохмотья. Но не всё так страшно — по крайней мере, у нас есть фойе, где можно работать.
ШЭРОН. Нам бы сейчас завести подземный бункер на случай, когда твоя мать и Джеки начнут войну.
ТЕРЕЗА. Ну, до такого не дойдёт. Я надеюсь. Просто хочется верить в лучшее.
ШЭРОН. В конце концов нам всё равно придётся поладить друг с другом — нам ведь работать вместе. В смысле, что это условие по завещанию. (Шэрон берёт и съедает ещё одно печенье) Не печенюшками одними жив человек.
ТЕРЕЗА. Ты не обедала?
ШЭРОН. Нет, эту неделю я не обедаю — такая диета.
ТЕРЕЗА. Я бы не сказала, что тебе надо похудеть.
ШЭРОН. Это уж как посмотреть. Окажись я в компании толстух, так меня и вовсе не заметишь. А рядом с какой-нибудь анорексичкой я буду, как припанкованная слониха. Да ещё и страшная к тому же. Когда мы торгуем на рынке, у меня никто никогда ничего не покупает — боятся. Но мы всё равно обожаем туда ходить. Стиви нравятся рынки — он может часами что-нибудь выменивать, пока в конце концов не стибрит. Он через пару дней приедет — поможет, где надо чего руками поделать.
ТЕРЕЗА. Работы ему хватит за глаза. Всё в таком ужасном состоянии. Что ж, давай приберём тут немного.
Тереза вновь принимается за уборку. Шэрон продолжает разглядывать помещение.
Я хочу, чтобы всё здесь стало, как прежде.
ШЭРОН. Ты часто сюда приходила в детстве?
ТЕРЕЗА. О, да… когда только были свободные места… чаще всего так и случалось. Я садилась сзади и смеялась, смеялась. Неважно, какой шёл спектакль. Даже если трагедия, я всё равно без конца смеялась. Смешно или грустно — какая разница? Я просто сидела и хихикала. Я была в таком восторге, что не могла сдержаться. А в антракте я всегда покупала мороженое — и это тоже было прекрасно. Иногда после спектакля я шла за кулисы и проводила время с актёрами. С ними было так весело — они знали столько анекдотов. Я никогда не давала им рассказать до конца — начинала смеяться. Им это не нравилось. Наверное, из-за меня в анекдоте пропадала вся «соль». А потом я возвращалась домой…
ШЭРОН (сухо). И всю дорогу хохотала.
ТЕРЕЗА. Да. С улыбкой до ушей.
ШЭРОН. А отец твой где был всё это время?
ТЕРЕЗА. Обычно он шёл со мной. Я то и дело хватала его за руку от восторга — таким чудесным казался мне свет на сцене и вообще всё. Было так здорово. Мы сидели рядом. Вот в такие минуты я и чувствовала, что мы по-настоящему близки. Мне очень его не хватает. (короткое молчание)
ШЭРОН. Съешь шоколадку.
Вынимает из кармана большую плитку шоколада и протягивает Терезе. Она отламывает кусочек.
