Юрий Поляков - Время прибытия

Мы калечим природу, мы портим слова.
Скажем, раньше «орать» означало —
Засучить у рубах до рамен рукава
И пахать, налегать на орало.
А вот слово «пахать» означало «мести».
«Очагом» звали печку простую,
А теперь «очаги» в медицине в чести
И в политике!
                Я протестую!
А виновна – поэтов огромная рать,
Но «очаг» поддается леченью:
Надо меньше лишь в новом значенье —
                                              «орать»,
А «пахать» больше в старом значенье!

Мужчины! Дети Дон Жуана!
То в глубь греха,
         то к небу ввысь.
И все им кажется, что рано
Супругою обзавестись.
И рассуждая: «Я ль не парень…»
Мечтают (можно их понять!),
Как сэр Джорж Ноэл Гордон Байрон,
Всех женщин враз поцеловать.
Жизнь холостому неплохая,
Пока лета невелики.
Живут, по женщинам порхая,
Как, извините, мотыльки.
Но час придет – кондратий хватит.
Посмотрят: кудри в седине,
Решат: теперь жены мне хватит…
А хватит ли теперь жене?

Вот в голубой, дрожащей глубине
Бредут два человека по Луне.

Гляжу на потрясающие кадры:
По лунной пыли топают скафандры!

Мне кажется, что я во власти сна,
Но там не бутафория – Луна!

Наутро все об этом зашумели,
Но дни прошли, потом прошли недели,

А где-то среди лета выпал снег —
Заинтересовался человек.

А через год – однажды я уселся
И с полки снял любимого Уэллса,

Раскрыл на случай – и попался мне
Рассказ о первых людях на Луне.

И вновь, как в детстве, были пережиты:
Полет чудесный, странствия, луниты.

Я позабыл о массе взрослых дел
И целый день над книгой просидел.

Фантастика! Когда же это будет,
Чтоб на Луне прогуливались люди?!

Конечно, мир подрос и раздался,
Но все, как мальчик, верит в чудеса.

А сказку автор здорово исполнил!
Большой талант…
                     И лишь тогда я вспомнил,
Как в телевизионной глубине
Брели два человека по Луне!

Мельчайший дождь.
                         Усталая трава.
И кажется,
            что может длиться годы
Такая,
        различимая едва
И тихая, как шепот, непогода.
Ее не замечаешь,
                      а потом
Уже у сердца вздрагивают воды.
Быть может, и мифический потоп
Был вроде долгой
                       тихой непогоды…

Лес городской желтизной
                               чуть заметно окрашен.
Словно не осень,
                    а некий осенний мираж,
Словно на белом холсте
                             новостроевских башен
Нестеров пишет пейзаж.

Снег белый. Лес черный.
                              Все просто и строго.
Но вот уже лес позади!
И в песнях поется,
                      что жизнь – как дорога,
А значит – конец есть пути.
И значит – мы все
                       доберемся до дома,
Но каждый —
               в свой собственный час.
Мы выйдем из поезда —
                            все – незнакомо…
Дай бог,
          чтобы встретили нас!

Неясная погода на душе.
Тепло и знобко.
                    Верно, будет ливень.
Невнятный гром – на верхнем этаже
Готовятся к дождю неторопливо:
Таскают воду, молнии куют,
Чеканят град.
                Небесная работа
Кипит,
        чтоб последождевой уют
Унял усталость, отдалил заботы.
Деревья наклоняются в окне,
И тучи наплывают, небо застя, —
То принимает
                 (чувствую!)
                                во мне
Природа осторожное участье…

Особенно счастливые года.
Оплошности, которых не исправить,
Знакомые улыбки, города —
Все это – гераклитова вода,
Из бытия втекающая в память.
Мои враги,
             любимые,
                           друзья,
Которых ни ославить, ни прославить,
У них одна-единая стезя…
И дрогнул поезд, счастье увозя.
Куда?
       В далекий город или в память?
И не о том приходится тужить,
Что мировых законов не отставить.
Пускай однажды я не стану жить.
Ну что ж – заботы можно отложить,
Хоть навсегда…
                  Но память! Как же память?

На градуснике – тридцать восемь
И девять. Скверные дела!
Зима, похожая на осень,
До бюллетеня довела.
Звонят приятели, жалеют.
Смеюсь, переходя на хрип.
Такое время – все болеют.
Да как! А тут всего лишь грипп,
Какой-то вирус вкрался в тело…
Но вот пока лежу без сил,
Чужой мою работу сделал.
Другой любимой позвонил.
Читаю, жду выздоровления,
И тает в сердце, словно дым,
Прекраснейшее заблуждение,
Что в мире я незаменим.
А дни бегут, как будто мимо,
И лихорадкой мучит страх,
Выходит, все мы заменимы
Как в центре, так и на местах.
И это осознав однажды,
Как на земле нам жить с тобой?
Неповторим, единствен каждый,
Но все же заменим любой!
Обидный вывод неизбежен,
И некого на помощь звать.
Об этом лучше думать реже.
Но это надо крепко знать!

Донельзя знакомый,
      по-утреннему сердитый
В предчувствии сотен
      готовых обрушиться дел,
Застыв с поднесенной
      к щеке электрической бритвой,
Он как-то всезнающе
      вдруг мне в глаза поглядел.
Ему ли не знать,
      что не все у меня,
                           как хотелось.
Из многих мечтаний
      случилась одна чепуха.
Да что говорить:
      подводила и совесть,
                               и смелость,
В сложении жизни,
      а значит,
                 в сложенье стиха.
Да что говорить,
      если сделано плохо и мало.
Полжизни прошел,
      потому что нельзя не идти…
Мечтал о любви,
      как и все, —
                   об одной, небывалой.
Была и она, —
      но по-прежнему пусто в груди.
Такие дела…
      Так что нужно скорее добриться,
Ведь нам на работу,
      а ехать почти два часа.
Не будем грустить.
      Мы всего еще сможем добиться,
Покуда глядим
      без утайки
                    друг другу в глаза.

Не повезло в делах или любви:
На сердце – жгучий лед,
                               А разум – кругом…
Ты в одиночку душу не трави,
Пойди, поговори об этом с другом.
Скажи ему: «Мне плохо!»
                               Мы уже
Почти не говорим друзьям об этом,
Как будто, что творится на душе
У ближнего,
                 известно по газетам.
И мы живем, по-тихому скорбя,
А время дни уносит, нас уносит…
И если здесь не высказать себя,
Там, думаю,
                никто уже не спросит…

По дороге на службу
        погрустить успеваешь о смысле
Этой суетной жизни
        и даже припомнить, скорбя:
Да, тебе – двадцать пять,
        и сомненья почти уж догрызли
Часть души, что зовут
        ненавязчиво – «верой в себя».
По дороге на службу
        просмотреть успеваешь газеты,
Успеваешь узнать,
        как идут у Отчизны дела,
Что предпринял наш недруг,
        и что мы ответим на это,
И какая опять
        катастрофа в Европе была.
По дороге на службу
        понимаешь: любовь на излете.
И какая любовь!
        Уж такую не сыщешь нигде…
Впрочем, вот я приехал,
        вот я приступаю к работе.
По дороге со службы
        я думаю о ерунде…

Мимо нас просверкивают годы —
Время никогда не устает!
Он придет однажды —
                       час ухода,
Хоть кричи,
              а все-таки придет.
И не будет ничего за краем,
Даже пресловутой смертной тьмы, —
Просто мы,
              как лед весной,
                                 растаем,
Но водой не сделаемся мы.
Вот и все…
              В одно я верю только:
Силою,
          не снившеюся нам,
Воскресят нас,
                  может быть,
                                 потомки,
Души восстановят по стихам.
Мы увидим мир
                  непостижимый,
Странный мир, —
                  где все мечте под стать!
Но ведь как…
               Ведь как писать должны мы,
Чтобы из стихов своих восстать?!