Жан Ануй - Коломба
Ласюрет (вопит). На сцену! Первое действие начинается. На сцену!
Коломба (при этих словах чудесным образом приходит в себя. Подбегает к зеркалу). Я очень растрепалась?
Жорж. Нет. Сойдет, мой ангелочек. Идите скорее. Я сейчас вам сзади платье оправлю.
Актеры уходят, все двери открыты. Жюльен остался один в пустой уборной, он растерян. Слышно, как внизу стучат три раза, оркестр начинает увертюру к «Маршальше любви». Появляется Арман. Весело, в такт музыке он идет к уборной Коломбы с букетиком в руках. Входит и от неожиданности останавливается, увидев Жюльена и не зная, что делать с букетом.
Жюльен (глядит на него и вдруг глухо). Это ты.
Арман. Конечно, я. Уже отпуск получил?
Жюльен (кричит, в голосе его слышна боль). Это ты! Наверняка ты!
Арман. Ничего не понимаю, у тебя какой-то странный вид. Я думал, ты будешь рад меня повидать. (Неуверенно.) А выглядишь ты хорошо.
Жюльен (кричит). Да. Очень хорошо!
Арман. Ну как, трудно приходится?
Жюльен (снова кричит). Да!
Арман (все еще старается вести разговор в шутливом тоне). Ну как ноги? Когда ноги в порядке — все в порядке. Французская армия непобедима. (Засмеялся было, но, заметив взгляд Жюльена, умолкает.)
Жюльен. Тебе что, хочется смеяться?
Арман (вдруг встревожившись). Нет.
Молчание. Они стоят лицом друг к другу.
Жюльен (бормочет). Почему? Почему ты?
Арман (помолчав, тихо). Что ты хочешь, старина, легкомыслие, увлечение… Сам знаешь, как это бывает…
Жюльен (вопит). Нет, не знаю, как это бывает! И никогда не буду знать!
Арман (потупив взгляд). Разумеется. Ты лучше меня. Всегда был лучше меня. Ты умел за себя постоять, уже тогда был маленьким мужчиной. А я умел только одно: жаться за кулисами к дамским юбкам. Сначала мамины юбки, потом чужие, вот и все. Лишь бы получить свое удовольствие. Леденец, пахнувший духами, ласки, поцелуи жирно намазанных губ в щечку. А когда вырос, так оно и повелось. Я настоящая свинья, Жюльен.
Жюльен. Верно.
Арман. Что ты будешь делать?
Жюльен не шевелится.
(Кричит.) Избей меня! Избей, мне будет легче! Когда мы были детьми, тебе следовало бить меня почаще, мне бы это пошло на пользу.
Жюльен (тупо бормочет). Нет, не тебя. Хоть бы только понять…
Арман. Что тебе хотелось бы понять в наших жалких историйках? Они не для тебя, все эти мелкие пакости, все эти грязные истории между мужчинами и женщинами. Как бы ты ни старался, тебе все равно никогда ничего не понять, бедный малый. Ах, до чего же глупо взрослеть! Сразу окунаешься в грязь! Я предпочел бы, чтобы ты меня избил, это все упростило бы. Побей меня, Жюльен, ну прошу тебя. Видишь ли, я трус, я не могу удержаться, если мне что-то нравится, но я все время себе твердил: «Придется расплачиваться, старина. Жюльен тебя поколотит, переломает ребра, набьет морду. Тебе будет ох как больно!» Вот на такой пустяк храбрости у меня хватает, не лишай же меня ее. Ну же, бей!
Жюльен (кричит, стиснув кулаки). Нет!
Арман (внезапно взрывается). Ах, шлюха! Грязная шлюха!
Жюльен (глухо). Замолчи.
Арман. Почему, в сущности? Ты думаешь, это хорошо, то, что она сделала, да? Я человек слабый — это ясно. Когда мне что-то нравится — спускать деньги в покер, выпить лишний стаканчик, задрать даме юбку, сколько бы я ни твердил себе «нет», — это сильнее меня, и я говорю «да»! Но она-то, она! Ты ее любил, и она знала, что ты ее любишь. Ты не можешь этого отрицать.
Жюльен (делает над собой нечеловеческие усилия). Замолчи, прошу тебя.
Арман. У нее была твоя любовь, было что-то прочное, настоящее, у нее, у этой маленькой дряни. И первый же болван, который развеселил ее, за ней поухаживал, — готово! Сразу же, немедленно! Значит, по-твоему, это не отвратительно? Все они одним миром мазаны, дружок. Лишь бы с ними говорили о них же самих, доставляли им хоть маленькое удовольствие и — пожалуйста! А если не ради удовольствия, то ради коричневого костюмчика или ради роли в три строчки… Лишь бы хоть какая-нибудь польза была. Это так легко, а главное, ничего им не стоит. Они только о себе и думают, Жюльен, клянусь, только о себе, о своей драгоценной персоне, о своих маленьких утехах и радостях. Мы для них ничто. Мы нужны только, чтобы смешить их, чтобы в постели они получили свое удовольствие или смогли бы немножко помечтать. Вот и все. О, тебе повезло, дружок, ты не их раб!
Жюльен (бормочет). И трус к тому же! Гляди на меня.
Арман. Не могу. Мне стыдно.
Жюльен. Гляди немедленно! Я тебе велю!
Арман (отворачивается). Бей, если хочешь, я не буду на тебя глядеть.
Жюльен (с силой подымает его голову). Нет, поглядишь! (Смотрит на него.) И даже не красавец. Правда, нос небольшой, прямой, но ведь не может это быть решающим моментом, существует тысяча таких носов, более или менее крупных, более или менее прямых! Маленький женский рот, но какой безвольный… Глаза пьяницы, и лицо, уже изношенное от всех этих цветов удовольствий, срываемых наспех. Старичок, старичок в двадцать лет…
Арман (отворачивается). Тебе хорошо говорить, Жюльен. Неужели ты воображаешь, что я собой доволен? Только, видишь ли, ты живешь в мечтах. Ты не знаешь жизни!
Жюльен. Как раз сейчас я начинаю ее узнавать.
Арман (пытается говорить непринужденным тоном). Лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришел, забыть обо всех нас. В сущности, ты рожден для военной службы!
Жюльен (не отпуская его). И даже не забавный! Потому что ты не забавен. Свои циничные словечки ты черпаешь в барах и в бульварных газетенках. Ты не умеешь даже смеяться. А только хихикать. Ничто никогда тебя по-настоящему не трогало.
Арман. Ошибаешься. У меня тоже есть сердце. Только…
Жюльен. Только оно всегда было тебе ни к чему. Если бы ты был хоть элегантным… Мог бы хоть этим ее ослепить. Но ты одеваешься, как жокей. От тебя за десять шагов разит дурнотонностью с твоими перстнями, слишком светлыми галстуками… (Кричит.) Но почему же тогда, почему?
Арман (тоже кричит, вполне искренне). Правда, почему? Поди пойми что-нибудь с женщинами!
Жюльен (вдруг, как сумасшедший). Я хочу знать! Хочу знать немедленно. Поцелуй меня.
Арман (со слезами на глазах падает ему на грудь). Это правда, Жюльен? Ты меня простил?
Жюльен (грубо сжимает его в объятиях). Не для этого, болван. Целуй, как ее! В губы!
Арман (пытается вырваться). Ты с ума сошел, Жюльен! Оставь меня в покое. Ты сумасшедший. Не могу!..
Жюльен (борется с ним, кричит). Целуй меня. Целуй немедленно, как ее! Я хочу понять, что она чувствовала. Хочу понять, чтобы не спятить!
Арман (отбивается). Но это идиотизм! Нелепость! На кого мы будем похожи? Пусти меня, Жюльен, или я позову на помощь!
Жюльен (хватает его за горло). Целуй, мерзавец, целуй, как ее, или я придушу тебя!
Арман (полузадушенный). Не жми так! Мне больно! Не могу.
Жюльен. А ее мог? Я вот могу! Вообрази, что это она. Живо! Ну! (Прижимает его к себе.)
Арман (по-прежнему стараясь вырваться). Нет! Нет! Это слишком глупо! Ой!
Жюльен силой прижимает его к себе, к своим губам, потом грубо отталкивает. Арман, нелепый, растрепанный, задыхающийся, падает в кресло.
Жюльен (стоит неподвижно, с искаженным лицом. Он старается понять. Вдруг с отвращением вытирает рот тыльной стороной ладони, растерянный и смешной). Не понимаю!
Занавес быстро падает
Действие четвертое
Занавес снова поднимается: на сцене идет к концу представление пьесы «Маршальша любви». Декорации в стиле Людовика XV, как это представляли себе в 1900 году. Гостиная, двери которой широко распахнуты в парк, щедро залитый лунным светом. На сцене — мадам Александра и Дюбарта.
Мадам Александра.
Любила втайне я, любила слишком страстно!.
Приди ж ко мне, приди, о, я на все согласна.
Мы оба молоды! Я больше ждать не буду…
Дюбарта.
