Валентин Герман - Философская драма. Сборник пьес
СВЕТЛОВИДОВ:
Это был запал…
Но – повтори теперь, и – я сказал —
ТотчАс, как слово прозвучит, рука,
Что так твою любовь убить легкА,
Ради тебя, не любящей, опять
Готова будет страсть с пути убрать.
Но только знай, что – там
и тут – твой грех,
Твоя вина, участье и успех!
АННА (после паузы):
Хотела бы твоё я сердце знать…
СВЕТЛОВИДОВ:
Оно – в том, что сказал я.
АННА:
Я боюсь,
Что правды – нет ни в нём, ни в языке…
СВЕТЛОВИДОВ:
Тогда – в мужчинах не было её
От века.
АННА:
Ладно. Убери свой меч.
СВЕТЛОВИДОВ:
Скажи: так решена моя судьба?
АННА:
Узнаешь позже.
СВЕТЛОВИДОВ:
Но надежда – есть?
АННА:
Мужчины все надеждою живут.
СВЕТЛОВИДОВ:
Изволь надеть кольцо…
Протягивает ей кольцо.
АННА (помедлив):
Что ж… взять – не дать…
Он надевает кольцо ей на палец.
СВЕТЛОВИДОВ:
Смотри, как охватило палец твой!
Так грудь твоя впустила в свой предел
Комок живого сердца моего…
Носи с собой их оба, ведь они
Теперь – твои! И, если твой слуга
Всё ж вымолит прощенье у твоих
Немилосердно милостивых рук,
Ты – в счастье превратишь свой
тяжкий гнев.
АННА:
Гнев – в счастье?
СВЕТЛОВИДОВ:
В счастье – гнев.
АННА:
А в чём оно?
А в чём оно?..
СВЕТЛОВИДОВ:
Коли захочешь ты
Забыть свой гнев к тому, кто больше прав
Имеет плакальщиком быть при нём…
Показывает на гроб.
Ступай тогда на площадь Кросби. Там,
Лишь я торжественно похороню,
Снеся печально в Чертси-монастырь,
Достойный прах святого короля,
Омывши покаянными слезами
Его могилу, – там тебя я жажду
Увидеть с подобающею свитой.
Поверь, что много тайных есть причин,
Чтоб ты мне уступила в миг один!
АННА:
Я рада. И особенно тому,
Что вы с таким раскаяньем глубоким
Относитесь сегодня ко всему…
Оборачивается к свите.
Эй, Беркли, Трессел! Вы со мной ступайте.
Хочет идти.
СВЕТЛОВИДОВ:
Мне пожелайте доброго пути…
АННА:
Хоть это больше, чем вы заслужили,
Но, зная, как умеете вы льстить,
Представьте, что уж я вам пожелала.
Уходит со свитой.
СВЕТЛОВИДОВ (носильщикам):
Ну, поднимите тело, господа!
НИКИТА ИВАНЫЧ:
Итак, мы – к Чертей, благородный лорд
СВЕТЛОВИДОВ:
К какому Чертей?.. Белые монахи
В своём скиту нас ожидают в страхе…
Делает знак, и они уносят гроб.
Была ль, скажите, женщина когда
Сосватана так лихо? А?.. Была ли
Когда-нибудь она побеждена
Так лихо?.. Я хочу её иметь.
Но – не надолго. Каково?.. Нет, мне,
Убийце её мужа и его
Отца, её – при ненависти в сердце,
Проклятьи на устах и со слезами
В глазах, пред окровавленною жертвой
Моей – и взять!. Ой-ой!..
Великий Бог!
Против меня – преграды без числа.
А за меня – лишь дьявол и притворство.
И вот – я победил! Весь мир – в ничто!..
Ха! Уж она забыла своего
Героя-принца, юного ЭдвАрда,
Всего-то лишь три месяца назад
Заколотого мною в раздраженье
При ТьЮксбери! А он ведь дворянин,
Рождённый расточительством природы,
Милее и славнее в тыщу раз!..
Младой, отважный, мудрый – без
сомненья,
Прямой потомок королей… Весь мир
Не может это отрицать. И всё же
Она, как раз она, уж положила
Свой глаз на бедного меня, который
Сбирает урожай его расцвета
И сам её же вырядил вдовою
У скорбного одра! Да! На меня,
Не тянущего и на пол-ЭдвАрда!
Меня, что колченог и так уродлив!..
При том, что стало герцогство моё
Не более, чем нищенским приютом.
Да нет! Я заблуждаюсь, право слово,
Насчёт моей персоны: ведь она —
Хоть сам я так доселе не считаю —
Меня находит клёвым мужиком!
На диво клёвым!.. Стало быть, я должен
Презреть и порицать все зеркала,
Созвать толпу или хотя бы пару
Портных, приняться моды изучать,
Чтоб телу моему дать обрамленье
Достойное. А то я с давних пор
Едва таскаю ноги, полагаясь
На собственную только благосклонность,
Привык ценить себя на медный грош…
Оборачивается вслед ушедшим.
Но мне сперва угодно, чтобы тот
Субъект отправился в свою могилу…
Потом вернусь в рыданиях к моей
Возлюбленной…
Смотрит на небо.
Сияй вовсю, светило!
Покамест я не накупил зеркал,
Где б облик мой всечасно возникал,
Свети мне ты, чтоб каждое мгновенье
Своею мог я любоваться тенью!
НИКИТА ИВАНЫЧ (подходя):
Бессовестный!
СВЕТЛОВИДОВ:
Однако, уж и смерклось…
Пока луна над нами не взошла
И в светлый сумрак тьмы не обратила,
Взойдём в Мадрит.
Уходит.
НИКИТА ИВАНЫЧ (один):
Испанский гранд, как вор,
Ждёт ночи и луны боится… Боже!
Проклятое житьё. Да долго ль будет
Мне с ним возиться? Право, сил уж нет!
Светловидов возвращается.
СВЕТЛОВИДОВ: Никитушка! Ты – тут?
НИКИТА ИВАНЫЧ: Да тут я, тут, Василь Васильич! Куда же мне деться?
СВЕТЛОВИДОВ: А я?
НИКИТА ИВАНЫЧ: И вы тут, Василь Васильич! Вы всё сцены с дамами вспоминаете…
СВЕТЛОВИДОВ: С дамами?.. А ты знаешь, Никитушка, когда я был молодым актёром, когда только что начинал в самый пыл входить, помню – полюбила одна меня за мою игру… Изящна, стройна, как тополь, молода, невинна, чиста и пламенна. Как летняя заря! Под взглядом её голубых глаз, при её чУдной улыбке не могла бы устоять никакая ночь. Морские волны разбиваются о камни, но о волны её кудрей разбивались утёсы, льдины, снеговые глыбы!.. Помню, стою я перед нею, как сейчас перед тобою… Прекрасна была в этот раз, как никогда, глядела на меня так, что не забыть мне этого взгляда даже в могиле… Ласка, бархат, глубина, блеск молодости! Упоённый, счастливый, падаю перед нею на колени, прошу счастья… А она… она говорит: «Оставьте сцену!» Оставь-те сцену!.. Понимаешь? Она могла любить актёра, но – быть его женой… никогда! Помню, в тот день играл я… Роль была подлая, шутовская… Я играл и чувствовал, как открываются мои глаза… Понял я тогда, что никакого «святого искусства» нет, что всё – бред и обман, что я – раб, игрушка чужой праздности, шут, фигляр! Понял я тогда… публику! С тех пор не верил я ни аплодисментам, ни венкам, ни восторгам… Да, Никитушка! Он…
Показывает на зал.
…аплодирует мне, покупает за целкОвый мою фотографию, но я чужд ему, я – для него – грязь, почти кокотка! Ради тщеславия он ищет знакомства со мною, но – не унизит себя до того, чтобы отдать мне в жёны свою сестру, дочь…
НИКИТА ИВАНЫЧ (подходя): Вам, Василь Васильич, спать пора-с…
Пытается увести его в гримерную.
СВЕТЛОВИДОВ (пытается вырваться от него и, показывая пальцем в зал, кричит): Не верю я ему! Не верю!..
Затемнение; конец 1-го отделения
Действие второе
На переднем плане на полу неподвижно лежит Светловидов. Над ним – Мефистофель.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Чуть дух покинет тело, договор
Ему представлю, кровью
подкреплённый…
Но столько средств есть с некоторых пор
Отбить у чёрта душу беззаконно!
Поверья предков, словно старый хлам,
Лишились силы, всякий смысл утратив.
Бывало, я со всем справлялся сам,
Теперь нуждаюсь в помощи собратьев.
Тяжёлые для чёрта времена!
В загоне честь, обычай, старина…
Всегда готовым надо быть к подвохам.
А в старину душа была честна
И вылетала вон с последним вздохом.
Я схватывал её, как кошка мышь,
Без промаха, и вмиг, без проволочки,
Сжимал в когтях… Теперь – не то,
шалишь!
Душа нейдёт из грязной оболочки,
Ей дорога вонючая дыра,
Пока её не сгонят со двора
Враждующие меж собой стихии…
Сиди, гадай, когда она и как
Решит уйти, и хитрости какие
Готовить ей, чтоб не попасть впросак.
Смерть на руку уже не так скора,
Сражает не ударом топора.
Застынет труп, его б уж класть в гробницу,
Ан смотришь, ожил он и шевелИтся…
Враждующие меж собой стихии…
Светловидов шевелится, а потом и вовсе поворачивается с боку на бок. Потом – садится. Мефистофель досадливо всплескивает руками.
