Славомир Мрожек - Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы
Вечером я почувствовал усталость. После тяжелого умственного труда нужен какой-то отдых. Меня ободрил мрак на улице — фонарщик по-прежнему находится в госпитале. За пять шагов не видно, что у меня лопнувшие подтяжки. Я отправился в пивную, где за стойкой познакомился с очень милым человеком, который оказался канониром нашей пушки. Он признался мне, что не имеет понятия, как из нее стрелять, так как он специалист по тутовому шелкопряду, а в канониры попал в результате ошибки в картотеке. Я же, поднося правой рукой ко рту кружку, левой придерживал брюки.
Время прошло быстро. Наконец мы сердечно обнялись. Увы, я не мог сжать его двумя руками, как он меня. Боюсь, что я показался ему человеком сухим и скрытным. Домой я возвратился ползком, так как в пустынных улицах свистели пули близорукого старичка.
Оказалось, что хозяйка закрыла дверь на крючок. В отчаянии метался я по саду, заглядывая в окна. В некоторых еще горел свет, в том числе и в окне моей соседки. Я видел ее. Она была очень легко одета и дрожала от холода. Мне стало ее так жалко, что я едва не расплакался. Ну как можно так наплевательски относиться к своему здоровью?
Спал до полудня, потому что лег поздно. В полдень — две важные новости. Первая: относительно второго заседания генерального штаба, на котором постепенно начал распадаться центр из-за точки зрения его членов на позицию, занятую как ультралевой и левой группировками, так и тремя выделившимися группами из правого крыла. И вторая новость: в ратуше состоялся прием. За проявленную самоотверженность и бдительность в борьбе с врагом наш старичок получил медаль и новую винтовку с оптическим прицелом. Я сразу же побежал в аптеку, чтобы запастись йодом и бинтом, которые отныне всегда буду носить с собой. Не обошлось и без небольшого скандала. Из-за близорукости старичок прикрепил медаль вверх ногами. На сделанное ему по этому поводу замечание — ответил беглым огнем. Крикнув, что не пропустит ни одного врага, старик побежал в центр города. Награда повысила его самоотверженность. Какая полнота благородных намерений в этом человеке, какой энтузиазм!
И все-таки жизнь в городе для меня мучительна. Хорошо бы поехать за город. Полежать где-нибудь на траве, чтобы над тобой были только свободно плывущие облака. Удержится ли погода? Боже мой, в нашем городе столько красивых соборов и памятников. Времена года меняются так чудесно, словно природа сама заботится о непрерывающемся спектакле и незаметно меняет декорации. Я уверен, что, поднявшись на стены, где-то там, с передовых укреплений, можно увидеть юг, увидеть ничем не ограниченный мир. Есть ли что-нибудь прекраснее, чем в пять часов утра в летний день стоять на берегу моря, по которому сейчас поплывешь на юг, все на юг? Наверно, есть — и именно эта уверенность побуждает меня весело скакать, устремляясь все дальше и дальше. Разумеется, мысленно. Отсутствие приличных подтяжек беспокоит меня все больше и больше. Из-за незнания практической жизни я не могу помочь себе сам, а стыд не позволяет мне просить о помощи. Каждую минуту происходят новые события. Издано официальное коммюнике: выстрел из пушки по врагу наконец-то состоится завтра.
Это повлекло за собой множество хлопот. Одна из инструкций обязывает каждого гражданина обзавестись собственной каской для ношения во время осады, а особенно для выхода в День Выстрела. Поднялась суматоха, моя хозяйка что-то парила и шила, а потом вошла в мою комнату в фетровой каске, сшитой из старого берета, в котором она ходила еще в школу, когда была маленькая. Беретик этот она достала из сундука на чердаке.
— Ну как, хорошо? — спросила она неуверенно, словно смущаясь.
Я был ошеломлен: все это она проделала тихо, без воркотни и громких проклятий, как делала обычно, когда исполняла приказы властей, что могло бы меня подготовить.
— Хорошо, — сказал я, — в этом вы кажетесь совсем молоденькой. Только, знаете, она все же не такая жесткая, как надо. Каска должна быть твердой.
— Что я могу сделать? — огорчилась она. — Я парила ее, как могла.
— Не в этом дело, — мягко пробовал я завладеть ее вниманием, — вы знаете, это на случай, если… А нет ли у вас какого-нибудь куска жести или хотя бы сковородки, может быть, какого-нибудь старого ненужного чайника…
Что касается меня, то я нашел очень простой выход. Когда соседка вышла, я выдернул лилию из горшка и надел его на голову. Правда, это не предохраняло даже от осколков, но об этом я не заботился, я хотел быть спокойным на случай контроля. Только через минуту мне пришла мысль, а вдруг лилия действительно понадобится нам на рождество?
Вечером, желая немного отдохнуть после полного хлопот и приготовлений дня, я отправился прогуляться на кладбище. И действительно, я нашел там то, чего никак не ожидал: мир и тишину, очень успокаивающую после путешествия по улицам, переполненным возбужденными людьми, которые уже почти поголовно были в касках. Все спешили, желая побыстрее сделать свои дела перед завтрашним праздником, когда магазины будут закрыты. Медленно идя по аллее, я наткнулся на неоконченный обелиск, сооруженный на громадной могиле двух рыбок, погибших в первый день осады.
Говорю по привычке «рыбок», хоть это и противоречит содержанию надгробной надписи. К моему удивлению, я встретил там свою соседку, которая, видимо, как и я, вырвалась на минуту из гама и суматохи. Из-под маленькой касочки из гофрированного железа выбивались волосы. Меня охватила робость.
— Как тихо, — сказал я, стоя напротив нее.
— Тихо, — подтвердила она.
— Завтра стреляют.
— Да, кажется.
Она вынула зеркальце и поправила каску.
Выстрел из пушки не удался. Об этом мне сообщила моя хозяйка, поскольку официального коммюнике не было. Я подумал, что мой знакомый канонир сказал правду, и в этом нисколько не был виноват, но весьма вероятно, что были и другие причины; люди очень много говорили об этом. Но в конце концов меня отвлекли другие мысли, так как мне все-таки хотелось поехать за город. Я уже говорил, что днем на улицу я не выходил из-за подтяжек. Хозяйке же я сказал, что у меня болят ноги и к тому же много работы. Я показывал на разложенное на столе исследование по «Триумфальному шествию всасывающе-выбрасывающего насоса в бытовых установках» и конспекты. Что же касается самой прогулки, я рассчитывал на то, что за городом мне никто не встретится, к тому же отправиться туда я собирался поздно вечером. Вечером, в День Выстрела, я тоже не выходил из дому, так как предавался планам и мечтам об экскурсии. Погасив свет, я долго стоял у окна.
Проснувшись рано утром, я услышал всхлипывания моей хозяйки, доносившиеся из кухни. Застигнутый врасплох, с минуту я продолжал лежать, тщетно стараясь догадаться, что могло ее так огорчить. Только вместе с завтраком — с бутербродами, которые я должен был взять с собой — она принесла мне газеты. Оставив все это на столе, она, рыдая, выбежала из комнаты. На первой странице газеты была моя фотография, а также сообщение, что всегда и во всем виноват был я.
Это меня вовсе не удивило, поскольку я этого ожидал. Да и откуда можно было точно знать, не являюсь ли я всему виной? Из дому я по-прежнему не выхожу, но на этот раз я радуюсь дефекту подтяжек, являвшемуся тому причиной. Мне неприятно показываться на глаза людям, если уж они убеждены, что во всем виноват я.
Жаль, все очарование загородной вылазки испорчено. Выходя из дома, я, как обычно, одной рукой поддерживал штаны, а другую подал дворнику. Все свои книги, в том числе «Приключения Синдбада Морехода» и «Триумфальное шествие всасывающе-выбрасывающего насоса в бытовых установках» я подарил хозяйке. Она просила, чтобы я время от времени писал ей. Я радовался, что наступили сумерки. Фонарщик еще не выздоровел. Я зашел во двор в надежде, что увижу в окне соседку. Ее я не увидел, только слышал, как она с кем-то разговаривала. По голосу я узнал знакомого канонира. Я отправился на юг. Я действительно любил свой город. Стены дышали легким, глубоким теплом, какое источают камни на исходе жаркого дня. У меня всегда вызывала удивление настоящая архитектура, все, что умно и просто, что возникает естественно и что является великим и прекрасным благодаря как бы естественному движению. Поэтому я живу с удовольствием, насколько это возможно.
Конечным пунктом своего маршрута я выбрал старую заброшенную цитадель. Я направился к ее древним, но еще высоким валам, поросшим буйной, ждущей второго покоса травой. Шум улиц остался далеко позади. Я забирался в глубь молчащих бастионов, которые со временем приобрели форму круглых горбов. Вся их воинственная гордость с них слетела, оставив идиллические, хотя и не лишенные некоторой тревоги холмы. Меня радовало то, что мои предположения оказались правильными. По дороге мне почти никто не встретился, и я мог без стеснения одной рукой придерживать брюки. В другой я нес бутерброды.
