Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
В словах брата Августина не прозвучало ни тени надежды.
— В таком случае, позволь нам совершить эту ошибку, — бросил Рами, поднялся и направился к двери.
Вади схватил его за плечо, пытаясь задержать.
— Мы с тобой знали, что так и будет, — напомнил он. — Но мы все равно решили провести этот вечер вместе с Изекиилем и Беном. Поверь, мне сейчас так же тошно, как и тебе, но мы не должны терять голову. Монах прав, наши лидеры отказались отправить в ООН своих делегатов, а евреи сумели их убедить, что правда на их стороне.
Рами снова сел. Бен и Изекииль не двинулись с места, а монах вернулся к своим спутникам. В этот вечер все жители Иерусалима, да что там — всей Палестины — плакали в голос: одни от радости, другие — от горя.
— Американцы нас предали, — объявил Мухаммед, радуясь, что хоть кого-то может обвинить в своем разочаровании. Как и многие другие палестинские арабы, он надеялся, что президент Труман пойдет по стопам прежнего президента, Вильсона, который всегда защищал интересы арабов.
— Мы одиноки, отец, как всегда, — ответил Вади, который едва смог дождаться встречи с отцом, чтобы обсудить с ним голосование ООН. — Американцы, как и британцы, отстаивают свои интересы. Так что не стоит оглядываться на других, ожидая, что кто-то захочет нас защитить. Мы должны защищаться сами.
— Юсуф сейчас в доме Омара Салема. Они нас ждут.
— Уже поздно, отец, — Вади чувствовал себя очень уставшим, а завтра ему предстояло рано вставать, чтобы с самого утра быть в школе.
— Ты сам-то веришь, что кто-нибудь сможет уснуть в эту ночь? — усмехнулся Мухаммед.
— И что мы там будем делать? — спросил Вади. — Болтать и спорить, спорить и болтать... Я уже устал от этих бесконечных споров, которые все равно ни к чему не ведут.
— Если мы не придем, они обидятся.
— Лучше бы ты пошел туда один, не дожидайся меня. У меня совершенно нет настроения туда идти... Если хочешь, я, конечно, пойду, но не проси меня оставаться там слишком долго. Уже поздно, и что бы там ни решила ООН, завтра утром мне надо быть в школе.
Мухаммед не стал настаивать и отправился к Омару Салему один; но, вернувшись домой, он нашел Вади по-прежнему сидящим на кухне с чашкой кофе в руке.
— Ты прав, отец, этой ночью никто не спит.
После этой ночи на 29 ноября 1947 года не могло быть и речи о том, чтобы между двумя общинами возродился мир.
Вади уже был в школе, когда пришел брат Августин. Монах выглядел убитым.
— Будет война, — приговорил он, не сводя взгляда с Вади, который в это время писал на доске короткие фразы, чтобы дети их переписали.
— Я знаю, — хмуро ответил Вади.
— Во всем виновато министерство иностранных дел, — вздохнул монах. — Хотя многие британские солдаты на стороне арабов, приказ есть приказ.
Вади молча кивнул, продолжая писать на доске. Дети зашумели, взрослые заразили их беспокойством, царящем в Иерусалиме и во всей Палестине.
— В полдень придет Аниса, — сообщил он. — Вдова, живущая на дороге в Вифлеем, почувствовала себя хуже. Врач говорит, что ей осталось недолго жить, и прописал ей обезболивающие уколы. Делать их будет Аниса. Ты можешь подбросить ее на машине до дома этой вдовы, перед тем как отправишься в типографию мистера Мура?
Аниса появилась позднее, чем ее ждали, что вовсе не улучшило настроения Вади.
— Брат Августин попросил, чтобы я отвез тебя в дом той вдовы из-под Вифлеема, — сказал он сухо.
— Прости, что опоздала, сегодня в больнице было слишком много народу, — извинилась она. — Я говорила с лечащим врачом этой вдовы, и он сказал, что жить ей осталось от силы несколько дней. Бедная женщина!
Когда они добрались до дома вдовы, их встретила соседка.
— У нее страшные боли, — сказала женщина. — И отказывается от еды.
Вади едва смог дождаться, когда Аниса сделает больной укол. Когда они наконец покинули ее дом, Аниса вдруг положила руку ему на плечо, побуждая сбавить шаг, чтобы поговорить.
— Я так же возмущена решением ООН, как и ты, — сказала она. — У нас собираются отнять полстраны, и я сделаю все возможное, чтобы не допустить этого.
— Мы будем сражаться и неизбежно проиграем войну, потому что ООН не намерена отступать. Евреи уже одержали свою главную победу.
— Ты совсем не веришь в наши силы? — спросила она. — Не веришь, что мы сможем победить?
— Аниса, я тебе уже говорил, мы делаем все, что можем, но ООН не пересилишь.
— Почему ты настроен так пессимистично? — спросила она. — Или ты думаешь, что евреи умнее и лучше нас? Конечно, мы сможем их победить.
— Они не лучше нас, но готовы драться за каждую пядь земли — даже ценой собственной жизни. Им нужен собственный дом — пусть небольшой, но свой, место, откуда их никто и никогда не прогонит. Именно такое место они обрели здесь.
— Как ты можешь так говорить? — Аниса была прямо-таки шокирована словами Вади. — Или ты на их стороне?
— Я слишком хорошо знаю евреев. Я вырос бок о бок с еврейскими детьми, они до сих пор — лучшие мои друзья, так что хорошо знаю этих людей, и знаю, что одержать победу в этой войне будет крайне сложно. Уверяю тебя, я готов бороться до конца, готов отдать жизнь за наше дело, но почему некоторые думают, что сказать правду — значит предать свою родину?
— Я вовсе не хотела сказать ничего такого... — принялась оправдываться Аниса, поняв, что невольно его обидела.
— Ты сказала это же, просто другими словами. И ты далеко не единственная, кто меня в этом винит. Никто не хочет слышать правду, а когда говоришь ее в лицо, тебя называют сумасшедшим или предателем. Но я ни тот, ни другой.
— Я хотела тебе сказать... — чуть запинаясь, произнесла Аниса. — Это я сказал брату Августина, чтобы он попросил тебя поехать сегодня со мной... Я собиралась тебе сказать...
В эту миинуту Вади понял, что она наконец согласилась принять его предложение, однако его слова вновь заставили ее задуматься.
— Я ни за что на свете не стану тебя обманывать, Аниса, — твердо сказал он. — Не хочу, чтобы ты считала меня таким, каким я на самом деле никогда не был, и меня не волнует, что обо мне скажут другие. Я всегда говорю, что думаю, всегда буду отстаивать свою правоту, невзирая на последствия, даже если останусь один против всего мира. Но я никогда не стану обманывать себя и вводить в заблуждение других.
Мгновение они молча смотрели друг на друга; потом Аниса вдруг улыбнулась. Вади показалось, будто камень свалился у него с души.
— Я хотела сказать тебе, что согласна выйти за тебя замуж, если ты по-прежнему этого хочешь...
Как можно быть счастливым в эти тревожные дни, когда вся страна готовилась к войне? Именно об этом спрашивал себя Вади каждое утро, прежде чем открыть глаза. И, тем не менее, он был счастлив. Он был счастлив, потому что Аниса наконец согласилась выйти за него замуж. Он был счастлив, потому что работал в школе, куда вложил все свои мечты и амбиции. Он был счастлив, потому что супруги Мур любили его, как родного сына. Он был счастлив, потому что его родители пребывали в добром здравии. Он был счастлив, зная, что Рами счастлив с Шайлой. И, наконец, он был счастлив, потому что его сестра Нур снова ждала ребенка.
Однако, несмотря на все это счастье, он не мог сомкнуть глаз по ночам. Столкновения между арабами и евреями теперь происходили почти непрерывно. Стычки начались на другой же день после голосования, и с каждым днем напряжение все росло. Муфтий Иерусалима из своего каирского изгнания призывал ко всеобщей забастовке. Перестрелки случались почти каждый день. Счет жертв с обеих сторон пошел на десятки.
Мухаммед и Сальма договорились с родителями Анисы и назначили свадебную церемонию на начало года.
Сальму очень беспокоило, что скажут родители Анисы, а также ее родственники и друзья, когда увидят на свадьбе среди гостей евреев. Несмотря на растущее напряжение между двумя общинами, ни Мухаммед, ни Вади даже не раздумывали, стоит ли приглашать на свадьбу обитателей Сада Надежды.
Изекииль был искренне рад за Вади, когда тот наконец-то объявил, что женится, и познакомил всех с Анисой. Между ней и Сарой с первого взгляда словно искра пробежала, такой симпатией они прониклись друг к другу. Вади рассказал Анисе, как страдала Сара в Освенциме, каким ужасным пыткам подвергали нацисты ее детей, пока не замучили их до смерти. Аниса ничем не могла ей помочь, но была искренне тронута ее страданиями и с первого взгляда прониклась глубокой нежностью к молодой сефардке.
Мириам и Марина отнеслись к Анисе с такой сердечностью, что та была поражена. Один лишь Игорь казался ко всему безразличным. С тех пор как он лишился работы в карьере, он стал еще молчаливее. Теперь большую часть времени он проводил в поле, но обрезка оливковых деревьев не делала его счастливее.
Марина испекла пирог с инжиром, чтобы порадовать Анису, а Мириам приготовила кофе и чай. Однакони Мухаммед, ни Сальма не пошли в Сад Надежды с Вади и Анисой. Мухаммеду было неловко встречаться с Игорем; эта неловкость перешла и на остальных обитателей Сада Надежды. Проведенное в ООН голосование проложило между ними непреодолимую пропасть; в глубине души он это понимал, хоть и не желал себе в этом признаваться.
