Леонид Андреев - Океан
Аббат (на коленях). Может быть, и сошел, ей-богу, не знаю. Разбойничек, миленький, ну, чего тебе это стоит: отдай ты нам эти деньги. Мне жалко их, подлецов! Ведь они так радовались, подлецы: они расцвели как старый терн, у которого оставались одни только колючки, да ободранная кожа. Ну, и грешники они: так разве ж я Бога о них прошу: я тебя прошу. Разбойничек миленький…
Мариетт смотрит то на Хаггарта, то на отца. Хаггарт колеблется. Аббат бормочет:
– Хочешь, чтобы я сыном тебя, разбойника, называл? Ну, изволь… сын… все равно я тебя больше не увижу. Все равно! Как старый терн они расцвели – ах, Господи, эти подлецы-то, эти старые подлецы!
Хаггарт угрюмо:
– Нет.
– Ну, так ты дьявол, вот ты кто. Ты дьявол, – бормочет аббат, тяжело вставая с колен.
Злобно скалит зубы Хаггарт:
– Дьяволу хочешь продать душу, да? Эй, аббат, – а что дьявол всегда платит фальшивыми деньгами, этого еще не знаешь. Дай факел, матрос!
Выхватывает факел и высоко поднимает над головою – огнем и дымом одевает свое страшное лицо:
– Смотри, вот я. Видишь? Теперь попроси еще, если смеешь.
Бросает факел. Что пригрезилось аббату в этой стране, полной чудовищных снов? Но с ужасом, дрожа всем толстым телом, бессильно отталкиваясь руками – отступает он назад. Поворачивается: видит блеск металла, темные и страшные лица, слышит злобный плеск воды и закрывает голову руками, уходит поспешно. Выскакивает Хорре и ножом бьет его в спину.
– За что ты? – хватает аббат ударившую руку.
– А так, ни за что!
Аббат падает и умирает.
– За что ты? – вскрикивает Мариетт.
– За что ты? – гремит Хаггарт.
И устами Хорре, идя из неведомых глубин, отвечает чужой странный голос:
– Ты велел.
Оглядывается Хаггарт и видит: суровые и хмурые лица, тревожный блеск металла, неподвижный труп; слышит загадочно веселый плеск волны. И с мгновенным ужасом хватается за голову.
– Кто велел? Это море шумело. Я не хотел его убивать – нет, нет!
Мрачные голоса:
– Ты приказал. Мы слышали. Ты приказал.
Хаггарт слушает, подняв голову – и вдруг хохочет громко:
– Ах, дьяволы! Дьяволы! Так вы думаете: для того у меня два уха, чтобы мне лгали в каждое?
– На, кольни, гадина.
Бросает Хорре на землю.
– На веревку! Я сам бы раздавил твою ядовитую голову – но пусть это сделают те. Ах, дьяволы, дьяволы! На веревку.
Хорре грубо хнычет.
– Это меня, капитан? Я был твоей нянькой, Нони.
– Молчи, гадина!
– Это я-то, Нони? Твоя нянька? Ты визжал как поросенок в камбузе – ты забыл, Нони? – жалобно бормочет матрос.
– Эй! – грозно кричит Хаггарт в угрюмые ряды: – Взять!
Подходят несколько человек. Хорре встает:
– Ну, уж если меня, твою няньку – так ты совсем выздоровел, Нони! Эй, слушать капитана! Взять! Ты у меня наплачешься, Томми. Ты у меня всегда зачинщик!
Угрюмый смех. Несколько матросов под тяжелым взглядом Хаггарта окружают Хорре. Недовольный голос:
– Здесь и вешать негде. Тут и дерева ни одного нет.
– Подождать до корабля! Пусть честно умрет на рее.
– Я знаю тут дерево, но только не скажу, – хрипит Хорре. – Ищите сами! Ну, и удивил же ты меня, Нони. Как закричишь: на веревку! Совсем как твой отец, он тоже чуть не повесил меня. Прощай, Нони – теперь я понимаю твои поступки. Эй, джину – и на веревку!
Хорре уводят.
Никто не смеет подойти к Хаггарту: все еще гневный, он шагает взад и вперед крупными шагами. Останавливается, взглядывает коротко на труп и снова шагает. Зовет:
– Флерио. Ты слыхал, чтобы я приказывал убить этого?
– Нет, капитан.
– Ступай.
Снова шагает и снова зовет:
– Флерио. Ты слыхал когда-нибудь, чтобы море лгало?
– Нет.
– Если не найдут дерева, прикажи удушить руками.
Шагает. Мариетт тихо смеется.
– Кто смеется? – гневно спрашивает Хаггарт.
– Я, – отвечает Мариетт. – Я думаю, как его вешают, и смеюсь. О, Хаггарт, о, благородный мой Хаггарт! Твой гнев – Божий гнев, ты это знаешь? Нет. Ты смешной, ты милый, ты страшный Хаггарт, но я тебя не боюсь. Дай руку, Гарт, пожми мне крепко, крепко. Вот сильная рука!
– Флерио, мой друг. Ты слыхала, что он сказал? Он говорит, что море никогда не лжет.
– Ты сильный и ты справедливый – я была безумна, когда я боялась твоей силы. Гарт, можно мне крикнуть морю: Хаггарт справедливый!
– Это неправда. Молчи, Мариетт, тебя дурманит кровь. Я не знаю, что такое справедливость.
– А кто же знает? Ты, ты Хаггарт. Ты божья справедливость, Хаггарт. Это правда, что он был твоей нянькой? О, я знаю, что такое нянька: она кормит, учит ходить, ее любишь, как мать. Не правда ли, Гарт – ее любишь, как мать? Ну, так вот же – на веревку Хорре!
Тихо смеется.
В той стороне, куда повели Хорре, слышится громкий, раскатистый хохот. Хаггарт в недоумении останавливается.
– Что там такое?
– Это дьявол встречает его душу, – говорит Мариетт.
– Нет. Пусти мою руку! Эй, кто там?
Надвигается толпа: смеющиеся лица, оскаленные зубы – но, увидев капитана, становятся серьезны. Голоса повторяют одно и то же имя:
– Хорре! Хорре! Хорре!
И сам показывается Хорре: взъерошенный, помятый, но счастливый: оборвалась веревка. Сдвинув брови, молча ожидает его Хаггарт.
– Веревка оборвалась, Нони, – скромно, но с достоинством хрипит Хорре. – Вот и концы. Эй, вы там: тише! Смеяться тут нечего. Стали меня вешать, а веревка-то и оборвалась, Нони.
Хаггарт смотрит на его старое, пьяное, испуганно-счастливое лицо – и хохочет, как безумный. И таким же хохотом, подобно реву, отвечают ему матросы. Весело пляшут на волнах отраженные огни – словно и они смеются со всеми.
– Нет, ты посмотри, Мариетт, какая у него рожа, – задыхается от смеха Хаггарт. – Ты счастлив, да? Да говори же: ты счастлив? Посмотри, Мариетт, какая у него счастливая рожа! Оборвалась веревка – это сказано сильно, это еще сильнее, чем я сказал: на веревку. Кто сказал, ты не знаешь Хорре? Но ты совсем одурел и ты ничего не знаешь – ну, не знай, не знай! Эй, дайте ему джину. Я рад, очень рад, что ты еще не совсем покончил с джином. Пей, Хорре!
Голоса:
– Джину.
– Ой, боцман хочет пить! Джину!
Хорре с достоинством пьет. Смех, крики поощрения. И сразу все смолкает и воцаряется угрюмое молчание – все погасил чужой женской голос, такой чужой и незнакомый, как будто не сама Мариетт – а другой кто-то говорит ее устами:
– Хаггарт! Ты помиловал его, Хаггарт?
Некоторые взглядывают на труп: те, кто стоит ближе, отходят. Хаггарт спрашивает удивленно:
– Это чей голос? А, это ты, Мариетт? Как странно: я не узнал твоего голоса.
– Ты помиловал его, Хаггарт?
– Ты же слыхала: веревка оборвалась.
– Нет, скажи: это ты помиловал убийцу? Я хочу слышать твой голос, Хаггарт.
Угрожающий голос из толпы:
– Веревка оборвалась. Кто еще разговаривает тут? Веревка оборвалась.
– Тише! – кричит Хаггарт, но в голосе его нет прежней повелительности. – Убрать их всех! Боцман, свисти всех на корабль. Время! Флерио! прикажи готовить шлюпки.
– Есть. Есть.
Хорре свистит. Неохотно расходятся матросы, и тот же угрожающий голос звучит откуда-то из темной глубины:
– Я думал сперва, что это мертвец заговорил. Но и ему бы я ответил: лежи! Веревка оборвалась.
Другой голос отвечает:
– Не ворчи. У Хорре есть заступники и посильнее тебя.
Хорре. Разболтались, черти! Молчать. Это ты, Томми? Я тебя знаю, ты всегда первый зачинщик…
Хаггарт. Идем же, Мариетт! Дай мне маленького Нони, я сам хочу отнести его на борт. Да идем же, Мариетт.
Мариетт. Куда, Хаггарт?
Хаггарт. Эй, Мариетт! Сны кончились. Мне не нравится твой голос, женщина – когда ты успела подменить его. Что же это за страна фокусников, я еще никогда не видел такой страны.
Мариетт. Эй, Хаггарт! Сны кончились. И мне также не нравится твой голос – несчастный Хаггарт! Но может быть, я еще сплю – тогда разбуди меня. Поклянись, что это ты так сказал, Хаггарт: веревка оборвалась. Поклянись, что мои глаза не ослепли и видят живого Хорре. Поклянись, что это твоя рука, несчастный Хаггарт!
