Александр Островский - Том 9. Пьесы 1882-1885
Пьер и Жорж смеются.
Сосипатра. Чему вы смеетесь? Бесчувственные!
Лотохин. Утешать уж тут напрасно; чем ее утешишь? Такие недуги время врачует: глядишь, через месяц и оправится, и повеселеет немножко, а через два опять заахает. Тут уж у меня совсем другая забота начинается: между охов и вздохов стараешься разведать, нет ли, кроме сердечного ущерба, еще имущественного.
Сосипатра. Да, это важный вопрос.
Лотохин. На первых порах, разумеется, ничего не узнаешь. «Ах, да стоит ли об этом говорить! Да все это вздор! Какие тут расчеты! Я все эти мелочи презираю». Ну сейчас ревизия, расспросы, и видишь, что имение расстроено, долги. «Это, мол, как же так?» — «Ах, боже мой, да что ж тут удивительного? Я готова была для него всем пожертвовать, даже жизнию, а вы пристаете. Разве можно было ожидать, что человек с такой прекрасной наружностью имеет такую коварную душу? Этого никогда не бывает, никогда! я вас уверяю, это исключение. У кого наружность хороша, у того и душа благородная, это уж всегда, всегда, всегда! и не разговаривайте больше со мной». Вот и толкуйте с таким народом.
Сосипатра. Господа кавалеры, правда это или нет?
Пьер. Спросите у Жоржа! Я еще не жених пока, а он уж…
Жорж. Молчи, пожалуйста! Это не честно.
Пьер. Молчу.
Лотохин. Иной молодой человек, красивой наружности, такую брешь в капитале и именье-то сделает, что хоть по миру ступай. Вот почему я и стараюсь предупреждать такие катастрофы. Как увижу, что какая-нибудь родственница заахала, я тут и вьюсь.
Сосипатра. Что же вы можете сделать, если женщина действительно влюблена?
Лотохин. На разные хитрости подымаюсь, а коли уж ничто не берет, так отступного даю. Лучше уж тысяч пять — десять бросить, чем все состояние потерять. Ведь навертываются и хорошие женихи-с, дельные, солидные, — да как и не быть при таком приданом! — так не нравятся: люди очень обыкновенные — проза. Подавай им красавцев. Глядишь, глядишь кругом, ну, слава богу, думаешь, нет красавцев, все люди как люди. И вдруг откуда ни возьмись красавец тут как тут. И где только они их откапывают? Все не было, все не было, а вдруг какой-нибудь длинноволосый уж ходит около. В бархатном сюртуке, в голубом либо в розовом галстуке, художник какой-нибудь непризнанный, певец без голосу, музыкант на неизвестном инструменте, а то так и вовсе темная личность, а голову держит гордо. Выскочит замуж БОТ за этакого проходимца, разоренье-то разореньем, да кого еще в родню-то введет! Через этакого красавца и сама-то попадет в общество, в котором и мужчине быть совестно, и нас-то наделит родственником, что не только руку подать стыдно, а того и гляди увидишь их на скамье подсудимых за мошенничество! Наказание! Наша фамилия хорошая, уважаемая; вот один только недостаток.
Пьер. Да неужели у вас все так влюбчивы?
Лотохин. Почти что все; ведь это родом бывает, в нашем семействе такая линия вышла.
Сосипатра. Да, действительно, у вас забота большая, если вы не шутите. Мне кажется, что вы просто хотели занять меня забавным разговором после обеда, вот и придумали историю о своих родственницах.
Лотохин. Как угодно-с, спорить с вами не стану. Если мой разговор показался вам интересен, с меня и этого довольно. (Встает.) Извините, я пойду чайку напиться. Московская привычка.
Сосипатра. Я вас удержу не надолго, позвольте только один вопрос.
Лотохин. К вашим услугам.
Сосипатра. Вы только для одних родственниц так хлопочете, или случается и для посторонних?
Лотохин. В каком отношении?
Сосипатра. Например, устроить имение, подать совет в запутанном деле.
Лотохин. Если имею досуг, так с удовольствием-с.
Сосипатра. Не сделаете ли вы мне одолжение Дать несколько советов по моим делам? Мне обратиться не к кому, у меня нет знакомых деловых людей. Все вот такие. (Указывая на Пьера и Жоржа.)
Пьер. Кланяйся, Жорж!
Жорж. Кланяйся, Пьер!
Лотохин. Рад служить чем могу.
Сосипатра. Притом же мне с вами очень ловко будет; вы человек пожилой, бывалый, видали виды, с вами могу говорить не стесняясь.
Лотохин. К вашим услугам, к вашим услугам. Я хоть сегодня же к вам заеду.
Сосипатра. Милости просим.
Входит Лупачев.
Вот и потолкуем.
Явление третьеЛотохин, Сосипатра, Пьер, Жорж и Лупачев.
Лупачев. Об чем это вы толковать собираетесь?
Сосипатра. О серьезных делах.
Лупачев. Не верьте ей: никаких у нее серьезных дел нет.
Пьер. Ты напрасно. Мы и сейчас о серьезных делах толковали.
Жорж. То есть мы с Пьером слушали, а разговаривали они.
Лупачев. Любопытно.
Пьер. О женских слабостях.
Лупачев. Вот разговор нашли! Женскими слабостями надо пользоваться, а разговаривать о них не стоит.
Сосипатра. Ну, я домой. (Лотохину.) Извините, что задержала. Вы хотели чай пить. До свиданья. (Подает руку Лотохину.)
Лотохин. Мое от меня не уйдет. (Уходит.)
Сосипатра. Господа Аяксы! кто нынче дежурный, чья очередь меня провожать?
Жорж (подавая руку Сосипатре). Моя-с.
Сосипатра и Жорж уходят.
Пьер. Что тебе за охота ублажать этого чудака. Угощаешь его обедами, шампанским; не в коня корм.
Лупачев. Ты еще молод, чтоб меня учить. Уж поверь, что я ничего даром не делаю. Он москвич, клубный обыватель, знает все трактиры и рестораны, такие люди нужны. Приедешь в Москву, он тебя такими обедами и закусками угостит, что целый год помнить будешь. А что мне за дело, что он чудак! Мне с ним не детей крестить. Поесть, выпить умеет и любит, вот и нашего поля ягода. Кто это? никак, Зоя Васильевна?
Пьер. Да, они с теткой, а кавалером у них Олешунин.
Лупачев. Что за прелесть женщина! И кем окружена! Кабы этому бриллианту хорошую оправу. Нашла себе красивого мужа и рада. Эко счастье этому барашку! Ей не красивого, а богатого.
Пьер. Такого, как ты?
Лупачев. Да, эта женщина заблестела бы: я бы не пожалел ничего. Ну, да еще подождем; чего на свете не бывает.
Пьер. А Олешунин постоянно при ней. Уж не влюблен ли?
Лупачев. Он и любить-то не умеет, а умеет только ревновать. Он до тех пор не обращает внимания на женщину, пока она не полюбила кого-нибудь; а как полюбит, так он сейчас обижаться, почему не его.
Пьер. Это бы ничего, а вот скверно, что он очень скуп и дает взаймы деньги малыми суммами за большие проценты, да еще с залогом.
Входят Зоя, Аполлинария Антоновна и Олешунин.
Явление четвертоеЛупачев, Пьер, Зоя, Аполлинария Антоновна и Олешунин.
Аполлинария (Олешунину). Нет, нет, вы никогда меня не убедите, и напрасно вы проповедуете такие идеи! вам жизнь не переделать. (Подает руку Лупачеву и Пьеру, Зоя и Олешунин тоже.) Да вот мы спросим Никандра Семеныча, он не меньше вашего знает.
Лупачев. Все, что я знаю, Аполлинария Антоновна, я знаю про себя, а резонерством не занимаюсь.
Аполлинария. Нет, позвольте; скажите, пожалуйста, за кого должна девушка выходить замуж?
Лупачев. Я не знаю, за кого она должна выходить, я знаю только, как это обыкновенно делается. Девушка, если она свободна, выходит замуж за того, кто ей нравится.
Аполлинария (Олешунину). Ну, вот, слышите! (Лупачеву.) А он говорит, что девушка не должна обращать внимания на наружность мужчины, а на какие-то душевные качества.
Лупачев. Отчего ж ему и не говорить так, Аполлинария Антоновна? Всякий судит по-своему. Так говорят кавалеры, которые не имеют счастия нравиться женщинам.
Аполлинария. Ах, вот прекрасно! Слово в слово, как я говорила.
Олешунин. Нашли себе поддержку и обрадовались. Не очень ли смело с вашей стороны, Никандр Семеныч, сказать, что я не нравлюсь женщинам?
Лупачев. Да я не про вас, я говорил вообще. Вы, может быть, и нравитесь, чего на свете не бывает.
Аполлинария. Можете и вы понравиться, коли женщина никого лучше не видала. Ну, а увидит Аполлона Евгеньича, так извините.
Зоя. Зачем вы трогаете моего мужа, оставьте нас в покое. Наше безмятежное счастье никому не мешает. Я не горжусь своим мужем, хотя и имела бы право. Я знаю, что не стою его и счастьем своим обязана не себе, не своим достоинствам, которых у меня мало, а только случаю. Я благодарю судьбу и блаженствую скромно.
