Жан Ануй - Коломба
Жюльен. Пожалуйста.
Дефурнет. Простите, простите. Я пришел сообщить твоей жене одну вещь. Ну как твои дела?
Жюльен. Все благополучно.
Дефурнет. У тебя хороший вид.
Жюльен. Спасибо. Вы уже не первый мне это говорите.
Дефурнет. Я хотел вам сообщить, что сегодня начнем без опозданий, слышите, без опозданий! (Уходит так же, как и пришел.)
Жюльен. «Мышка»! Тоже мне! Старая калоша! Что за гадость!
Коломба. Ох, какой ты! Всюду видишь одну только грязь! Не хочешь, чтобы меня звали кошечкой, не хочешь, чтобы меня звали мышкой, а как прикажешь меня звать? В конце концов, не могу же я требовать, чтобы они величали меня мадам!
Жюльен. Как ты могла сдружиться с этими шутами?
Коломба. Вовсе я не сдружилась. Просто вижу их каждый день, работаю с ними. Не все могут позволить себе такую роскошь, как ты, — быть нелюбезным с целым светом. Сам видишь, к чему это привело. А почему? Потому что у тебя никогда не было друзей. И потом, с этими шутами, как ты выражаешься, мне весело. А до сих пор не так-то часто приходилось веселиться.
Жюльен (кричит). Неправда! Не может тебе быть с ними весело!
Коломба. А тебе откуда это известно?
Жюльен. Потому что я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь, Коломба.
Коломба (смотрит на Жюльена, жестким тоном). Ты в этом уверен?
Жюльен. Да. И, клянусь тебе, в конце концов ты станешь такой, какая ты есть, хочешь ты того или нет.
Коломба (глядит ему в лицо; она вся замкнулась, как враг. Шепчет). Бедный мой Жюльен!
Бесшумно в своих шлепанцах входит Жорж.
Жорж. Ну как, голубки, довольны, что повидались?
Жюльен (отходя от Коломбы). Мы в восторге.
Жорж. И впрямь славно повидать свою женушку, особенно если все в один голос твердят, что она прелесть и каждый хотел бы ее заполучить. На-кася выкуси, она не для других. Комплименты — пожалуйста, сколько угодно, но и только. Бережет себя для муженька. (Оправляет на, Коломбе юбку.) Вы посмотрите, какие у нас грудки, мсье Жюльен. Так и съела бы! Похоже, что эту моду на большое декольте, чтобы все было видно, специально для нее изобрели. А Нашей Дорогой Мадам приходится в лифчик железные полоски вшивать, чтобы держалось. А здесь бояться нечего: прямо пышки! Ну ясно, поэтому она на сцене такой успех имеет! Мсье Наш Дорогой Поэт думает, что публика его красивые стишки слушать ходит. Как бы не так! Только ему об этом не говорите — это чтобы на мадам Коломбу посмотреть, самые важные господа в очереди стоят за билетами! Женщины тоже. Им бы и не хотелось, да кавалеры их с собой тащат. Мы-то, костюмерши, все знаем, что в театрах говорят. По всему Парижу слух пошел, что есть, мол, такая многообещающая дебютантка! Только об этом и разговоров! Должно быть, вам приятно, мсье Жюльен, что у вашей женушки такой успех!
Жюльен. Я просто лопаюсь от восторга. Просто вне себя от счастья.
Жорж.. Да еще денежки идут. В скором времени сможете себе сидеть и в потолок плевать, она всю семью прокормит.
В коридоре появляется Наш Дорогой Поэт.
Наш Дорогой Поэт (осторожно скребется в дверь). Тук! Тук! Тук! Вы здесь, волчоночек?
Жюльен (кричит). Да, я здесь!
Наш Дорогой Поэт (подскакивает, услышав мужской голос). Простите, простите! Тысячу раз прошу извинения! Я только хотел сказать, что надо быть начеку… (Спохватывается.) Да нет, нет, ничего. Сам не знаю, что говорю. Или, вернее, все это чисто нервное: в зрительном зале король Испании. Играйте сегодня вечером получше, дорогая мадам. И еще раз простите великодушно. Ухожу, а вы одевайтесь. (Уходит так же, как пришел.)
Жюльен. Теперь уже волчоночек! Так они всех зверей переберут. Просто басни Лафонтена. Как ты позволяешь этому шуту звать тебя волчоночком? Я же запретил тебе с ним разговаривать.
Коломба. Но ведь он автор пьесы!
Жюльен. А мне-то какое дело! Кошечка, мышка, волчоночек! А дальше как? И почему они все требуют, чтобы ты была начеку? Из-за меня, что ли?
Коломба (внезапно замыкаясь). Я не понимаю, на что ты намекаешь. Какой ты надоедливый, Жюльен!
Жюльен. И ты им улыбаешься, ты складываешь сердечком свои накрашенные губы, ты мурлычешь! Вытри губы. Немедленно вытри губы! Не могу я видеть тебя такой!
Жорж (удерживает его). Но, мсье Жюльен, вы же ей весь грим испортите! Такое уж у нее теперь ремесло — нравиться! Не запретите же вы ей в самом деле быть хорошенькой и улыбаться! Да еще заводите споры перед самым выходом на сцену; ведь у вас самого мамаша актриса. Посмотрите на нашего ангелочка… У нас уже слезки на глазах. Вот сейчас размажутся ресницы, веселенькая будет история! Да не слушайте вы его, мадам Жюльен, все мужчины одинаковы, разве они что понимают! Когда я начинала в театре в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, то же самое было. Пригласили меня в «Комеди Франсэз». «Костюмерша? — это мне мой благоверный говорит: — А он, твой… ну, эта долговязая гадина, сам костюм надеть не может, что ли? Пойду и укокошу твоего директора!..» Да-да, мадам Жюльен, поверил сплетням! На что это похоже! Нашли бы в один прекрасный день несчастного мсье Кларети мертвым, и так бы он и не понял, почему и за что его убили, а ведь такой он всегда был вежливый, благородный!
Жюльен. А теперь оставь нас одних, Жорж.
Жорж. Дудки! Не пойду, а то вы ее до слез доведете. В конце концов, некрасиво вы поступаете, мсье Жюльен. Вы взгляните на этого херувимчика, да ведь ее хоть сейчас в рай; ничего худого она не делает, а вы ее как последнюю ругаете. Вот что я вам скажу: не заслужили вы такой женушки, мсье Жюльен. Слишком она для вас красива и добра!
Жюльен (хватая ее за руку, тащит к двери). Уйдешь ли ты, черт бы тебя взял, если я говорю!
Жорж (пока Жюлъен волочит ее к дверям). Теперь уже и рукоприкладство пошло! Вот видите, мадам Жюльен, все они одним миром мазаны! Только и умеют, что драться. Разве они, мужчины, нас когда поймут!
Жюльен выставляет ее за дверь и поворачивается к Коломбе. Жорж подслушивает под дверью, и постепенно к ней присоединяются остальные, образуя у двери немую группу, — тут парикмахер, педикюршик, Ласюрет в костюме эпохи Людовика XV и прочие актеры.
Жюльен. Кто он?
Коломба. Да о ком ты спрашиваешь, мой дорогой?
Жюльен. О твоем любовнике.
Коломба (ясным взглядом, смотрит на него). Ты бредишь, Жюльен, у меня любовника нет.
Жюльен (хватает ее за запястье и орет; он смешон). Я хочу знать его имя. Немедленно знать! Говори!
Коломба. Но, дорогой, как же я могу назвать тебе имя, если я сама его не знаю?
Жюльен. Бесполезно отрицать, Коломба. У меня доказательства на руках. Я знаю, у тебя есть любовник. Тебя видели, за тобой следили и… написали мне.
Коломба (вырывает руку и злобно кричит). Кто посмел тебе написать?
Жюльен. Вот видишь, ты испугалась. Смутилась. Незачем дальше разыгрывать удивление. В кармане у меня письмо, где все написано черным по белому. Признавайся же.
Коломба. Я хочу знать, кто тебе написал!
Жюльен. Это тебя не касается.
Коломба. Анонимное письмо, разумеется? В театре все друг друга ненавидят, все друг другу завидуют. Допроси их, как полицейский, раз ты уж вступил на этот путь, иди собирай сплетни у консьержки или за кулисами, и ты узнаешь обо мне еще многое, бедный мой Жюльен. Мне не одного, а десяток любовников припишут. Спасибо еще, если не обвинят во всех смертных грехах. Писание анонимных писем — это их любимое занятие в ожидании новой роли, которую им не дают. Ты с малых лет вертелся за кулисами, думаю, тебе следовало бы знать это самому. Но гораздо легче поверить любой грязной сплетне, чем собственной жене. Права всегда окажется первая попавшаяся злобная сплетница или первый попавшийся маньяк, сумевший возбудить твою идиотскую ревность и задеть твое самолюбие. Вот кому верят, если даже письмо не подписано. А не мне! (Меняет тон, в голосе слышатся слезы.) Ни те два года, что мы жили так счастливо, ни верность, которую я тебе хранила, когда ты был беден, а я мыла посуду, все это, попятно, в счет не идет. Неужели ты, дурачок, думаешь, что сейчас впервые за мной стали ухаживать? Неужели ты не знаешь, что когда я зимой, без перчаток, с тремя франками шла на рынок, на каждом перекрестке кто-нибудь непременно предлагал мне безбедное счастливое существование, платья, выезды — словом, все то, чего мне хотелось? Неужели ты думаешь, что если бы я намеревалась тебе изменить, мне нужно было ждать твоего отъезда? Я всегда умела за себя постоять, я хранила себя для тебя, даже когда дома у нас нечего было есть, а был только супчик для малыша, — и мы вместо обеда жались друг к другу, любуясь ласточками под застрехой. Забудь эти дни, забудь все и грязни меня. О боже, боже, как я несчастна! (Рыдая, падает в кресло.)
