Димитр Димов - Виновный
Петринский. Неужели в искусстве нет места мысли и воле?
Глафира. Есть! Но ты убил их во мне. (Всем.) О! Не думайте, что я так бесстыдна и развращена, как это может показаться. Теодосий часто приходил ко мне в мастерскую. Мы проводили долгие часы в разговорах. Приятные и бесполезные разговоры, в которых соприкасаются души! Мои цветовые видения становились все навязчивей! Меня терзала мечта стать его женой! Он правился мне как человек… как мужчина… но я ничем не выдавала того, что происходило в моей душе!
Петринский. Да, верно! Ветераны любви умеют выжидать!
Глафира (не обращая внимания на его слова). Я испытывала к нему только уважение и любовь! И это не позволяло мне быть с ним такой, какой я была! Но однажды вечером он меня поцеловал.
Петринский. Вполне закономерно! Все бесполезные разговоры между мужчинами и женщинамикончаются именно этим!
Глафира. Так это было, Теодосий?
Теодосий. Да, это было так, Глафира!
Глафира (тихо). Спасибо тебе за откровенность! Именно это я хотела от тебя услышать! (После паузы.) Значит, твой поступок был продиктован не любовью… а простой… вполне извинительной мужской слабостью!
Теодосий (глухо). Это была любовь! Но в тот момент, когда мы совершаем поступок, он выглядит так, а потом совсем иначе.
Глафира (с иронией). О да! Выходит, эта изменчивость освобождает от ответственности только мужчин! Но я тебя понимаю и прощаю, потому что люблю!
Ана. Не делите людей на мужчин и женщин! Тот, кто нравственно сильнее, тот и отвечает за свои поступки.
Глафира. Перед кем отвечает, Ана? Перед судом? Перед обществом? Перед партией? Может быть, ты хочешь сказать, что после всего, что произошло, Теодосий должен на мне жениться?
Ана (твердо). Да! Он должен жениться на тебе.
Глафира (горько). О нет! Объективно я ничего по выиграю, а чувствовать себя буду еще хуже! Любовь можно осудить или оправдать только перед собственной совестью! Теодосий не искупит свою ошибку ни передо мной, ни перед тобой, ни перед собой. Пусть это будет ему уроком! Единственно, что мне сейчас остается, – это исчезнуть с ваших глаз! Но прежде я хочу сказать вам, мужчины. (Петринскому.) Не используйте голод и тщеславие бедных девушек, чтобы делать их своими любовницами! (Велизару.) Не предлагайте руку и сердце женщине, если не знаете, равна ли она вам нравственно. (Теодосию.) Не говорите о любви женщине, пока не уверитесь, что не любите другую! Вот! Это простые человеческие условия, которые делают любовь честной и могут ее оправдать!
Пауза. Глафира берет свою сумочку и направляется к двери, по замечает Велизара и на мгновение останавливается перед ним.
(Велизару.) А ты! Ты напиши в заявлении правду! Я беру вину на себя и отказываюсь от всех своих требований.
Петринский (недоверчиво). На самом деле?
Глафира. Да! Вот гарантия! (Вынимает из сумки пачку писем и бросает их на стол.) Прощайте!
Пауза. Глафира выходит, оставляя за собой печальную пустоту. Петринский берет одно из писем и рассматривает его, затем бросает его в общую кучу.
Мария. Что это?
Петринский (с ударением). Письма, которые Теодосий посылал Глафире через тебя.
Мария (саркастически). Было бы хорошо, если бы ты тем же поучительным тоном говорил и о своих собственных поступках.
Петринский (сердито). Что ты в конце концов от меня хочешь? Я отчитываюсь в моральных итогах моей жизни перед всем человечеством! Ареопаг ученых, а не Глафира или ты оценит то, что я оставлю после себя! В этом сущность Харалампия Петринского, а не в его поступках по отношению к каким-то там женщинам! (Садится на стул и рассерженно вертит связку ключей вокруг пальца.)
Мария (с иронией, остальным). Коротко и ясно! Мы не принадлежим к ареопагу ученых и недостойны критиковать профессора Харалампия Петринского!
Петринский (сердито). Именно!
Велизар. По есть сила, Харалампий, которая стоит и над ареопагом ученых мира. Это твоя собственная совесть! Ты когда-нибудь представал перед ее судом?
Петринский (самоуверенно). Я всегда и все оценивал только своим умом! И горжусь этим! А совесть – это эмоции, которые часто вводят в заблуждение!
Велизар (с печальной улыбкой). Да! Ты – лишенный совести, но полезный человечеству автомат! Таким тебя сделал мир, в котором ты жил! Но может быть, Глафира не была бы такой, какая она есть, если бы не твой поступок.
Петринский. Ну да! Если бы она сама не пришла ко мне.,
Велизар. Почему же ей нельзя то, что ты себе позволял?
Петринский (удивленно). И ты тоже ее оправдываешь?
Велизар (сочувственно и печально). Просто я ее понимаю. В ней горит пламя искусства. Она реагирует на то, к чему твой ум остается безучастным! Она измученный и жаждущий красоты человек… поэт красок, настоящий артист! Красочные видения для нее – форма, в которой выражалось и хорошее, и плохое содержание жизни!
Петринский (насмешливо). Держу пари, что ты готов к ней вернуться!
Велизар. Не знаю, на что я готов. Но у нас, коммунистов, есть чувство долга, который мы должны выполнять по отношению к любому! (С ударением.) Мы гордимся этим!
Ана. Куда же теперь денется Глафира?
Велизар (пристально и задумчиво смотрит перед собой). У нее нет ни работы, пи денег! Единственное ее убежище – это мастерская, которую она снимает!
Ана. Значит, эта женщина снова окажется на улице?
Петринский. Не беспокойся. Такие быстро устраиваются.
Ана (строго). Замолчи!
Пауза. Петринский опускает голову. Велизар медленно идет к двери.
Велизар. До свидания, Ана! До свидания, Мария! (Выходит.)
Петринский (с насмешливым упреком, Ане). Кончено! Ты его утопила!
Ана. Настоящие люди так просто не тонут, Харалампий! Наоборот, за них, как за спасательный круг, хватаются те, кто действительно идет ко дну!
Теодосий (после паузы). Я рассказал обо всем, что пережил, Ана! А теперь решай! Судьба нашего брака в твоих руках!
Ана (печально, после долгой паузы). Нет! Я не могу тебя простить, Теодосий! Мы с тобой не живем, как Глафира и Велизар, в волшебном мире искусства, в котором радости и горести быстро сменяют друг друга! Мы с тобой были участниками суровой борьбы за человеческое счастье! Именно она соединила нас… она заставила нас полюбить друг друга… она создала священную связь между нами, она, а не гражданский или церковный брак, о котором мы и не думали! Но ты не проявил уважение к нашей связи… оборвал… нарушил ее! Ведь любовь не фарфоровая чашка, которую можно разбить и снова склеить.
Теодосий (глубоко вздыхает и медленно поднимается со стула). Да, Ана! Я разбил эту чашку! Но у долга перед обществом и долга перед человеком общий источник.
Ана (удивленно, с иронией). На чей долг ты намекаешь теперь, Теодосий?
Теодосий (взволнованно). На твой долг, Ана! Ты должна снова принять меня в свою душу! Вспомни о ношей пусть не яркой, по полной достоинства любви!
Ана (горько). Какой скучной, наверно, казалась тебе наша любовь в мастерской Глафиры! (Машет рукой и печально улыбается.) Нет! Конец, Теодосий! Наша совместная жизнь кончилась! Единственно, что нам остается, – это работать для других!
Пауза. Теодосий несколько мгновений стоит неподвижно, потом выходит. Некоторое время после его ухода все молчат.
Петринский (Марии). А нам что делать?
Мария (устало). Нам? Разве это для тебя проблема? Мы можем развестись или продолжать жить вместе. Но это не изменит ни твоего характера, ни твоего отношения ко мне! Ты живешь только своим умом! А все остальное… все теплое… все человеческое… что могло бы у тебя быть, давно уже поглотил разврат! (Гневно, повысив голос.) Зачем ты на мне женился? Только потому, что понял, как сильно я полюбила твой ум, твои способности, твою работу? Только потому, что увидел, как моя любовь делает меня готовой на жертвы? Только потому, что хотел залучить послушную и порядочную женщину в свою постель!
Петринский (делает несколько шагов по направлению к ней и с испугом останавливается). Мария!
Мария (саркастически и гневно). А-а-а! Наконец-то ты встревожился! Чего ты боишься? Того, что теряешь существо, к которому привык? Не бойся! Для тебя все это дело привычки! Ты быстро найдешь другое! Ты здоров как бык и владеешь искусством привлекать женщин!
Петринский (глухо). Мария! (Делает еще один шаг к ней.)
Мария (устало и меланхолично). Я тебя действительно любила! Могла бы быть счастлива с тобой! Я была бы тебе еще вернее, если бы не твоя ирония и деспотизм и если бы я работала в клинике и беззаботно смеялась твоим остротам! Почему ты этого не понял?
