Виктор Гюго - Анджело, тиран Падуанский
Дверца в обоях открывается. Входит Родольфо.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Тизбе, Родольфо; Катарина в занавешенном алькове.
Тизбе. Это вы, Родольфо! Вот хорошо. Мне как раз нужно с вами поговорить. Слушайте меня.
Родольфо. И мне также нужно с вами поговорить, и слушать меня будете вы, синьора!
Тизбе. Родольфо!..
Родольфо. Вы здесь одна, синьора?
Тизбе. Одна.
Родольфо. Отдайте распоряжение, чтобы никто сюда не входил.
Тизбе. Оно уже отдано.
Родольфо. Разрешите мне запереть обе эти двери. (Запирает обе двери на засов.)
Тизбе. Я жду, что вы мне скажете.
Родольфо. Где вы были? Почему вы бледны? Что вы делали сегодня? Скажите! Что делали эти руки? Скажите! Нет, не говорите, я сам скажу. Не отвечайте, не отрицайте, не выдумывайте, не лгите. Я знаю все, я знаю все, слышите! Вы же видите, я знаю все, синьора! Там была Дафне, в двух шагах от вас, в молельне, отделенная от вас только дверью, там была Дафне, и она все видела, и она все слышала, она была рядом, совсем близко, и она слышала, и она видела! — Вот слова, произнесенные вами. Подеста сказал: «У меня нет яда». Вы ответили: «Зато есть у меня». — Зато есть у меня! Зато есть у меня! Сказали вы это или нет? Ну-ка, попробуйте солгать! А, у вас яд! Зато у меня нож! (Обнажает спрятанный на груди кинжал.)
Тизбе. Родольфо!
Родольфо. Я вам даю четверть часа, чтобы приготовиться к смерти, синьора!
Тизбе. Так вы меня убиваете! И это — первое, что вам приходит в голову! Вы хотите меня убить, вот так, своей рукой, сейчас же, не подождав, не удостоверясь ни в чем? Вы способны принять подобное решение с такой легкостью? Вы дорожите мной ровно настолько? Вы меня убиваете ради любви к другой! О, Родольфо, так это правда, — я хочу услышать это из ваших уст, — вы меня никогда не любили?
Родольфо. Никогда!
Тизбе. Этим вот словом ты меня убил, несчастный! Твой кинжал меня только прикончит.
Родольфо. Чтобы я вас любил? Нет, я вас не люблю! Я вас не любил никогда! Этим я могу похвалиться! Слава богу! Разве что — жалел.
Тизбе. Неблагодарный! И еще одно слово. Ответь: а ее ты очень любил?
Родольфо. Ее! Любил ли я Катарину! О, так слушай же, несчастная, потому что для тебя это пытка! Любил ли я Катарину! Чистую, святую, безгрешную, священную; женщину, которая для меня алтарь, ее, мою жизнь, мою кровь, мое сокровище, мое утешение, свет моих глаз, — вот как я любил ее!
Тизбе. Значит, я хорошо сделала.
Родольфо. Вы хорошо сделали?
Тизбе. Да, я хорошо сделала. Но только уверен ли ты в том, что именно я сделала?
Родольфо. Вы говорите — я не уверен? Вот уже второй раз вы это говорите. Но ведь там была Дафне; я вам повторяю, там была Дафне, и слова ее до сих пор стоят у меня в ушах: «Синьор, синьор, они были втроем в этой комнате, она, подеста и еще одна женщина, страшная женщина, которую подеста называл Тизбе. Два часа, синьор, целых два часа муки и ужаса, синьор, они продержали ее там, несчастную, а она плакала, просила, умоляла, взывала о пощаде, взывала о жизни», — ты взывала о жизни, Катарина моя возлюбленная! — «на коленях, сложа руки, валяясь у них в ногах, а они отвечали: нет! И эта женщина Тизбе сама сходила за ядом! Это она заставила синьору выпить яд! И бедное мертвое тело, синьор, она сама унесла, синьор, эта женщина, это чудовище, эта Тизбе!» — Куда вы дели его, синьора? — Вот что она сделала, эта Тизбе! Уверен ли я! (Доставая платок с груди.) Чей платок я нашел у Катарины? Ваш! (Показывая на распятие.) Чье распятие я нахожу у вас? Катарины! Уверен ли я! Довольно! Молитесь, плачьте, кричите, просите пощады, делайте скорее все, что полагается, и покончим с этим!
Тизбе. Родольфо!
Родольфо. Что вы можете сказать в свое оправдание? Скорей! Говорите скорей! Немедленно!
Тизбе. Мне нечего сказать, Родольфо. Все, что тебе говорили, — правда. Верь всему. Родольфо, ты пришел вовремя, мне хотелось умереть. Я искала способа умереть возле тебя, у твоих ног. Умереть от твоей руки! О, на это я даже не смела надеяться! Умереть от твоей руки! О, я, быть может, упаду в твои объятия! Я благодарна тебе! Я уверена хоть в том, что ты услышишь мои последние слова. Мой последний вздох, хочешь ты или нет, долетит до тебя. Ты пойми, мне незачем жить. Ты меня не любишь, убей меня. Это единственное, что теперь ты можешь для меня сделать, мой Родольфо. Это будет твоей заботой обо мне. Да. Я благодарна тебе.
Родольфо. Синьора…
Тизбе. Я тебе скажу. Ты только послушай меня одну минуту. Я всегда была очень несчастна, правда. Это не слова, это бедное переполненное сердце изливается наружу. Таких, как я, не очень-то жалеют, и это несправедливо. Люди не знают, как много в нас бывает и доблести и мужества. Ты думаешь, я дорожу жизнью? Ты только вспомни, я еще ребенком просила милостыню. А потом — шестнадцати лет — я осталась без куска хлеба. Меня подобрали на улице знатные синьоры. Я падала из грязи в грязь. Голод или оргия. Я знаю, нам говорят: «Ну что ж, помирай с голоду!» Но как я настрадалась! О да, жалеют только знатных дам. Когда они плачут, их утешают. Когда они поступают дурно, их извиняют. И они еще жалуются! А мы за все должны благодарить. Нас не щадят. Ничего, бедняжка, шагай! На что ты жалуешься? Все против тебя? Так что ж, ты ведь на то и создана, чтобы страдать, гулящая девка! — Родольфо, разве ты не чувствуешь, что в моем положении мне нужно было сердце, которое бы поняло меня. Если меня никто не любит, что ты хочешь, что бы со мной сталось, в самом деле? Я не разжалобить тебя хочу. К чему? Теперь уже всему конец. Но я люблю тебя, люблю! О Родольфо, до какой степени эта несчастная, которая сейчас говорит с тобою, любила тебя, — ты узнаешь только после моей смерти! Когда меня уже не будет! Вот уже полгода, как я с тобой знакома, так ведь? Уже полгода вся моя жизнь — в твоем взгляде, вся моя радость — в твоей улыбке, вся моя душа — в твоем дыхании! И вот, посуди сам, за эти полгода я ни одной минуты не думала, — а без этого я не могу жить, — что ты меня любишь. Ты знаешь сам, я постоянно докучала тебе моей ревностью. Было множество признаков, которые меня тревожили. Теперь я все поняла. Я на тебя не сержусь, ты не виноват. Я знаю, что вот уже семь лет, как твоими мыслями владеет эта женщина. Я для тебя была забавой, мимолетным развлечением. Это так просто. Я на тебя не сержусь. Но что же, по-твоему, я должна делать? Идти вот так все дальше, жить без твоей любви, я не могу. Ведь дышать надо. А я дышу тобою! Смотри, ты меня даже не слушаешь! Или тебя утомляет, когда я с тобой говорю? Ах, я так несчастна, право же, что, мне кажется, любой, кто увидел бы меня сейчас, сжалился бы надо мной!
Родольфо. Уверен ли я! Подеста вышел из комнаты, чтобы привести сбиров, а вы тем временем наговорили ей шепотом такие ужасные вещи, что она приняла яд! Синьора, неужели вы не видите, что у меня мутится рассудок? Синьора, где Катарина? Ответьте мне! Правда ли, что вы ее убили, что вы ее отравили? Где она? Скажите! Где она? Да знаете ли вы, что это единственная женщина, которую я когда-либо любил, синьора, единственная, единственная, — слышите? — единственная!
Тизбе. Единственная! Единственная! О, нельзя же столько раз вонзать в меня кинжал! Умоляю! Скорей (указывая на нож, который он держит в руке) прикончи вот этим!
Родольфо. Где Катарина? Единственная, кого я люблю! Да, единственная!
Тизбе. О, ты безжалостен! Ты разбиваешь мне сердце! Так вот же, да, я ненавижу эту женщину, — слышишь? — ненавижу! Да, тебе сказали правду, я отомстила, я отравила, я убила эту женщину!
Родольфо. А, вы это сказали! А, вот видите, вы сами это сказали! Свидетель бог, мне кажется, вы этим кичитесь, несчастная!
Тизбе. Да, и то, что я сделала, я бы охотно сделала еще раз! Бей!
Родольфо (со страшным лицом). Синьора!..
Тизбе. Я убила ее, говорят тебе! Так бей же!
Родольфо. Дрянь! (Ударяет ее кинжалом.)
Тизбе падает.
Тизбе. А! В сердце! Ты меня ударил в сердце! Это хорошо. — Мой Родольфо, дай руку! (Берет руку и целует ее.) Благодарю! Теперь я свободна! Не отнимай руку. Я же тебе не хочу ничего плохого. Мой Родольфо, возлюбленный, ты не видел, на что ты был похож, входя в эту комнату, но когда я услышала, каким голосом ты произнес: «Я вам даю четверть часа!» — и поднял нож, я жить больше не могла. А теперь, когда я умираю, будь добр, скажи мне хоть слово сострадания. Мне кажется, это будет хорошо.
Родольфо. Синьора…
