Леонид Леонов - Избранное
Мир услышал имя Гитлера. Рекорды Диоклетиана, Альбы, Чингиса биты. На смену неумелым простакам, вымазанным в крови, пришли новые варвары с университетскими дипломами, докторанты военного разбоя, академики массовых убийств. В стране, где однажды на горькое благо человечества был изобретён порох (во Фрейбурге, верно, ещё стоит монумент чёрному Бартольду!), теперь родилась идея, которую трудно определить вполне корректными словами. Отныне им принадлежат — земля и небо, наши города и машины, наши дома и семьи, наши дети, наше будущее, наше всё. Поработить людей, забыть всё, долой homo sapiens´a, да здравствует покорное человеческое существо, которое отныне будет разводить рыжий арийский пастух. Этот новый вид двуногого домашнего животного будет работать, взирая на бич хозяина, драться за его интересы с теми, кто ещё не лёг добровольно под ярмо, монотонно жрать свой травяной корм и спать в обширном хлеву, в который должна обратиться Европа. И пусть ему нехватает времени на любовь, на познание, на мышленье — эти неиссякаемые источники его радости, его горя, его божественных трагедий. В этом и будет заключаться «счастье» преобразованной нордической Европы.
Когда русский поэт Александр Блок в 1918-м кричал о времени
.......когда свирепый гунн
в карманах трупов станет шарить,
жечь города, и в церковь гнать табун,
и мясо белых братьев жарить,
мы принимали этот пророческий образ за поэтическую метафору. «Этого не бывает…» Нет, бывает! Мёртвые Дант и Шекспир не смогут нас защитить от живого Гитлера. И время это пришло.
Хоругви предков — какие бы величественные слова ни были начертаны на их ветхих полотнищах — не защитят тебя от пикирующего бомбардировщика. Смотри, красномордые гитлеровские апостолы, с руками по локоть в сукровице, уже взялись за переустройство Европы. И оказались не такими уж неприступными наши прославленные цитадели гуманизма. Политые лигроином, книги горят отлично, а толуол неплохо действует под фундаментами наших храмов. Гитлер идёт на штурм мира. Вена, Прага, Варшава, Белград, Афины, Париж… вот уже прёодолённые ступеньки штурмовой лестницы, по которой варвар лезет на наши стены. Он уже приблизился на расстояние руки: смотри ему в глаза, в них нет пощады. Топор с пропеллерной скоростью свистит и вьётся в его руке… Холодок вращенья уже ложится на твоё лицо. И если бы не Россия, он был бы уже на самом верху цитадели.
Прости мне эти мрачные картины не знакомой тебе действительности. Мне приятнее было бы рассказать тебе, как ещё несколько лет назад мы без устали строили у себя материальные базы человеческого благосостояния. Наши юноши и девушки не готовили себя для войны. Они хотели прокладывать дороги, воздвигать заводы и театры, проникать в тайны мирозданья, побеждать неизлечимые болезни, изобретать механизмы и создавать ценности, из которых образуются стройные коралловые острова культуры. Они стремились обогатить и расширить великое культурное наследство, подаренное нам предками. Они мечтали о золотом веке мира… Их мечта разбилась под дубиной дикаря. Военная непогода заволокла безоблачное небо нашей родины. В самое пекло войны была поставлена наша молодёжь, и даже там не утратила своей гордой и прекрасной веры в Человека.
Они-то крепко знают, что в этой схватке победят правда и добро. Орлиная русская слава парит над молодёжью моей страны. Какими великанами оказались эти незаметные люди! Они возмужали за эти годы, — страдания умножают мудрость. Они постигли необъятное значение этой воистину Народной войны. Они дерутся за родину так, как никто, нигде и никогда не дрался: вспомните чёрную осень 1941 года!.. Они ненавидят врага ненавистью, которой можно плавить сталь, — ненавистью, когда уже не чувствуются ни боль, ни лишенья. Пламя гнева их растет ежеминутно, — всё новое горючее доставляют для него эти душевно-голые гитлеровские прохвосты, ибо безмерны злодеяния этих громил. Всё меркнет перед ними, — утонченная жестокость европейского средневековья и свирепая изобретательность заплечных мастеров Азии. Нет такого мученья, какое не было бы причинено нашим людям этими не-людьми.
Может быть, тебе не видно всего этого издалека? Чужое горе всегда маленькое. Может быть, ты всё-таки думаешь, что воды в Темзе и Миссисипи протекает больше за единицу времени, чем крови и слёз в Европе? Может быть, ты не слышал про Лидице? Может быть, тебе кажутся преувеличениями газетные описания всех этих палаческих ухищрений?.. Я помогу тебе поверить. Сообщи мне адрес, и я пошлю тебе фотографии расстрелянных, замученных, сожжённых. Ты увидишь ребятишек с расколотыми черепами, женщин с разорванной утробой, девственниц с вырезанной после надругательства грудью, обугленных стариков, никому не причинивших зла, спины раненых, где упражнялись на досуге резчики по человеческому мясу… Ты увидишь испепелённые деревни и раскрошенные города, маленькие братские могилы, где под каждым крестиком лежат сотни, пирамиды исковерканных безумием трупов… Керченский ров, наконец, увидишь ты! Ты увидишь самое красивое на свете, самое милое, самое человеческое лицо Зои Косьмодемьянской после того, как она, вынутая из петли, полежала в ледяной своей могиле. Это всё фотографии, которые снимали исполнители казней, армейские фотолюбители для своих белокурых невест и добрых немецких мам. Ты увидишь там, как вешают гирляндой молодых людей, которые дрались и за тебя, мой добрый друг, — как порют русских крестьян, не пожелавших склонить своей гордой славянской выи перед завоевателями, — как выглядит девушка, которую осквернила гитлеровская рота… Оставь у себя эти документы. Сложи их вместе с теми выцветшими за четверть века снимками героев Ютландского боя и Марнской битвы. Сохрани их как наглядное пособие для твоих детей, когда станешь учить их любви к родине, вере в Человека и готовности погибнуть за них любой гибелью.
Не жалости и не сочувствия мы ждём от тебя. Только справедливости. И ещё: чтоб ты хорошо подумал на всем этим в наступившую крайнюю минуту.
После разрушения Тира Навуходоносором (573 г. до н. э.) было высечено на камне, что «осталась там только голая скала, где рыбаки сушили свои сети». Иероним горько сказал о своей родине, Паннонии, что после войны «не осталось там ничего, кроме земли да неба». Теперь эти описания пригодны для областей, стократно превышающих их размером… Гостем или туристом приезжая к нам, ты посетил, конечно, и Ясную Поляну с могилкой великого старика, и киевские соборы; ты щёлкал своим кодаком, наверно, и Новоиерусалимский храм на Истре и прозрачные рощи петергофских фонтанов. Их больше нет. Всё, что не влезло в объёмистый карман этих фашистских «туристов», было уничтожено на месте яростью нового Аттилы.
Мы с тобой бесконечно дурно берегли нашу цивилизацию: мы не сумели даже обезопасить её от падающих бомб. Мы слишком верили в её святость и прочность. Когда наши радио передавали легкую, порою — легчайшую музыку, с германских радиостанций на весь мир откровенно гремела мощь грубых солдатских маршей. Бог войны примерял свои доспехи, которые мы слишком рано сочли за утиль. Сталин говорил об этом не раз, — мир не умел или не хотел слышать. Не ссылайтесь же впоследствии, что никто не предупредил вас о грядущих несчастьях!
Есть такие граждане мира, которые полагают, что если они местожительствуют далеко от вулкана, то до них не доползёт беда. В стремленьи изолироваться от всеобщего горя они подвергают риску не только жизнь, но и репутацию. Самые хитроумные пройдохи юриспруденции не придумали пока оправдания джентльмену, равнодушно созерцающему, как топчут ребёнка или насилуют женщину… Условно назовём это пока выжидательной осторожностью. Однако не сомнительная ли это мудрость, — ждать, пока утомится убийца, или притупится его топор, или окончатся его жертвы. Больше того: пока на протяжении двух с половиной тысяч километров длится жесточайший Верден, уснащённый новейшими орудиями истребления, эти почтенные умы подсчитывают количества танков, какими они будут располагать летом 45 года и осенью 56-го. Прогнозы вселяют в них животворящий оптимизм, как будто врага могут устрашить или остановить эти математические декларации. Наши эксперты не сомневаются, кстати, что к зиме 1997 года количество этих железных ящеров достигнет гомерических чисел. Армады старых железных птиц, поржавевших от безделья и не снёсших ни одного яйца на вражеские арсеналы, закроют своими крыльями целые материки. Но не случится ли что-нибудь неожиданное и чрезвычайное до наступления этой обманчиво-благоразумной даты?
Пьяному море по колено, а безумцу не страшен и океан. Никто не превосходил в хитрости безумца. Береги своих детей, милый друг. Послушай, как они плачут в Европе. Все дети мира плачут на одном языке. Великие беды легко перешагивают через любые проливы. Французы тоже надеялись, что их спасёт знаменитая железобетонная канава на северо-восточной границе, оборудованная всеми военными удобствами.
