Мартин Макдонах - Человек-подушка
Катурян. Ну… У меня есть рассказ, он называется «Писатель и брат писателя». Не знаю, заметили ли вы его…
Ариэль. Читал.
Катурян. Тогда хорошо… Я ненавижу писать автобиографичные рассказы. Мне кажется, что люди, пишущие о том, что им известно, пишут о том, что им известно, потом что они чертовски глупы для того, чтобы что-то сочинить. Но «Писатель и брат писателя» – это, я уверяю вас, единственная моя история, где нет ни слова вымысла.
Ариэль. Ого. (пауза) Сколько ему было лет? Когда они начали это делать.
Катурян. Ему было восемь. Мне семь.
Ариэль. И как долго это продолжалось?
Катурян. Семь лет.
Ариэль. И ты слышал звуки все эти годы?
Катурян. Я до самого конца не понимал, что они означают. Но я слышал их, да.
Ариэль. И потом ты убил их?
Катурян качает головой, протягивая Ариэлю последний завершенный лист.
Катурян. Я задушил их подушкой, потом схоронил тела в колодце за нашим домом. Колодец – это самое подходящее место. Неслучайно там же лежит тело немой девочки.
Ариэль идет в подсобную комнату, что-то там проверяет.
Ариэль. А ты знаешь, твой рассказ о детстве может быть засчитан в суде как неплохой аргумент в твою пользу. Разумеется, это случится при единственном условии: если мы захотим освободить тебя до суда и не застрелим через час.
Катурян. А я не хочу ни от чего освобождаться. Я только прошу вас сдержать ваше слово. Пожалуйста, убейте меня, но не трогайте мои рассказы.
Ариэль. Ну хорошо, на пятьдесят процентов ты нам можешь верить.
Катурян. Я верю вам.
Ариэль. Откуда ты знаешь, что мне можно верить?
Катурян. Не знаю. Что-то мне подсказывает. Не знаю, правда, что.
Ариэль. Правда? Что касается меня, тут я, пожалуй, могу тебе помочь. Что-то тебе подсказывает, что меня переполняет всепроникающая ненависть… ненависть… к таким, как ты. Которые не стоят даже мизинца… ребенка. Я проснулся сегодня с ней. Она заставила меня встать с кровати. Она ехала со мной в автобусе на работу. Она шептала мне: «Он не улизнет». Я пришел на работу очень рано. Я проверил, зачищены ли контакты и готовы ли электроды к работе… чтобы мы не теряли… ни… секунды. Да, увы, иногда мы вынуждены применять излишние меры воздействия. Даже бывает так, что мы применяем излишние меры воздействия на абсолютно не виновных людей. Но я скажу тебе другое. Когда эти абсолютно не виновные люди выходят из этой комнаты на волю, они даже помышлять не могут о том, чтобы просто даже повысить голос на маленького ребенка. В противном случае, они знают, что мы, черт возьми, услышим это и снова притащим их сюда для еще одной порции излишних мер воздействия. И наверное, тебе может показаться теперь, что подобное поведение полицейских сомнительно с точки зрения морали. Да, это черт тебя побери, именно так! Но знаешь что?! Мне насрать на это! Потому что, когда я стану стариком, знаешь что будет? Детишки будут бегать вокруг меня, они будут знать, кто я и что я для них сделал, они подарят мне конфеты – самое ценное, что у них есть, – в знак благодарности, и я возьму у них эти конфеты и теперь уже я стану благодарить их, и потом скажу им ласково, чтобы они поспешили домой к маме, и вот тогда я буду счастлив. Не потому, что мне дали конфет, на самом деле я их не люблю, но потому что я буду знать… я буду знать в моем сердце, что когда меня уже не будет здесь, они останутся, многие из них останутся. Поэтому я хороший полицейский. Не потому, что я могу расследовать все дела на свете – я на самом деле не всесилен, а потому, что я чего-то стою. Я стую чего-то. Я стою на верной стороне. Я, может быть, не прав, но я стою на правильной стороне. На стороне детей. То есть на противоположном от тебя берегу. И поэтому, когда я слышу, что ребенка убили в стиле… в стиле твоего «Маленького Иисуса»… Знаешь что? Я готов замучить тебя до смерти только за одно то, что ты пишешь такие истории, как эта. Я даже не буду разбираться, кто их инсценирует! А, впрочем, знаешь что?
Ариэль вытаскивает из соседней комнаты огромную, мрачного вида установку с электродами.
…мне по хую, что делали твои отец и мать с тобой и твоим братом. По хую. Я бы и их замучил к ебеням, если бы они только появились здесь, но сейчас я хочу помучить тебя. Потому что два минуса еще не дают плюс. Два минуса еще не дают плюс. Так что вставай-ка, дружочек, на колени, а я пока потихоньку включу эту чертову машинку.
Катурян делает шаг назад.
Катурян. Умоляю вас, не надо…
Ариэль. Надо, надо, и именно сейчас, я сказал…
Возвращается Тупольски.
Тупольски. Что у вас тут происходит?
Ариэль. Да вот пытаюсь пристегнуть этого к батарее.
Тупольски. Господи, ну зачем?
Ариэль. Да мы тут поговорили…
Тупольски. О чем?
Ариэль. Ни о чем.
Тупольски. Ты снова начал свою волынку: «Когда я буду стареньким, детишки подойдут ко мне и подарят несколько конфет»? Так что ли?
Ариэль. Да пошел ты!
Тупольски. (поражен) Что?… Сегодня уже дважды ты позволил себе…
Ариэль. (Катуряну) Слышишь, ты! На колени. Я ведь кажется уже попросил тебя один раз вежливо.
Катурян медленно подходит к Ариэлю. Тупольски садится за стол и наблюдает за их диалогом. Катурян встает на колени.
Катурян. А кто первый, Ариэль, заставил вас встать на колени? Ваша матушка или ваш отец?
Ариэль теряет самообладание. Тупольски от удивления открывает рот.
Тупольски. Охуеть.
Катурян. Мне почему-то кажется, что все-таки это был ваш отец.
Тупольски. Ариэль, ну неужели ты сейчас станешь рассказывать ему, что твой отец был полным дерьмом? О, господи!
Ариэль. Нет, Тупольски, я не скажу ему о том, что мой отец был полным дерьмом.
Тупольски. Да? Вот как. Дерьмом, дерьмом. Старым дерьмом.
Ариэль. (Тупольски) Слушай, заканчивай эту хрень, а? Кончай этот базар про мое трудное детство.
Тупольски. Да я вообще никого не трогаю. Ты сам носишься со своим «трудным детством» как угорелый.
Ариэль. Я ни разу ни словом не обмолвился о моем трудном детстве. Я вообще никогда не использовал словосочетание «трудное детство» по отношению к моему детству.
Тупольски. А какое словосочетание ты использовал? Детство, в которым «тебя выебал твой отец»? Это даже не словосочетание, это целое предложение.
Ариэля начинает трясти.
Ариэль. Больше ничего не хочешь сообщить преступнику, а, Тупольски?
Тупольски. Я устал от всех вас. От всех, кто пытается своим заебанным детством оправдать свое заебанное настоящее. Мой отец был запойным алкоголиком и садистом. Неужели я теперь должен быть тоже запойным алкоголиком и садистом? Это возможно, но это будет мой личный выбор. Это будет мое свободное решение.
Ариэль. Мне бы хотелось сейчас все-таки приступить к пытке.
Тупольски. Приступи. А то заставляешь нашего гостя ждать.
Во время этой фразы Ариэль присоединяет электроды к телу Катуряна.
Ариэль. Сегодня ты перешел все границы, Тупольски.
Тупольски. Я сегодня, Ариэль, прочел насквозь исповедь заключенного, чтобы убедиться в том, что мы ничего не упустили в этой гнусной истории. Я выполнил свою работу. Я не мучаю осужденных просто ради того, что удовлетворить свои садистические фантазии о мщении.
Ариэль. Заткнись. Ты переходишь все границы.
Тупольски. Поспеши, дружище, давай помучай его еще, Ариэль. Мы все равно застрелим его через полчаса.
Ариэль присоединяет электроды к батарее.
Катурян. А где ваш отец, Ариэль?
Ариэль. Ни слова, Тупольски. Ни слова.
Тупольски. Я молчу. Я читаю его признание. Я делаю свою работу. Я тебе уже это говорил.
Катурян. Он в тюрьме?
Ариэль. И ты заткни свою пасть, извращенец.
Катурян. И что тогда? Вы меня немного помучаете и потом казните? (Пауза.) Он в тюрьме?
Ариэль. Шшшш… Не мешай, дай сосредоточиться.
Тупольски. Нет, он не в тюрьме.
Ариэль. Так, что я тебе только что сказал?
Катурян. Что же они, даже не арестовали его?
Тупольски. Они не смогли его арестовать.
Ариэль. Тупольски! Это для нас всех плохо закончиться… если ты будешь продолжать в том же духе.
Тупольски. У меня есть ужасное предчувствие, что ты прав.
