Валентин Азерников - Отпуск за свой счет
– Нет, я не это имел в виду. Опять ты за свое, ей-богу! Ну сколько можно? Господи! – в сердцах сказал он. – И кто тебя только воспитывал?
– Бабушка, – кротко сказала Катя.
– Она небось литературу преподает, твоя бабушка.
– Да.
– Оно и видно. Начитанная ты больно. Только в книгах – все с самого начала… Все гладко… Все тип-топ… И ангелы с трубами… А в жизни…
Катя помолчала немного, потом тихо сказала, скорее себе, чем ему:
– Да, ты прав. Я, наверное, действительно книжная дура. А дур надо учить… – Снова помолчала и добавила: – Конечно, лучше бы не ты, лучше бы другой кто…
– Катя… – Юра взял ее за руку.
– Но в конце концов кто-то же должен. Бабушка уже старая. И такая же, как и я, глупая. Она до сих пор считает, что Татьяна не должна была писать Онегину, что это неприлично…
– Катюша…
– Мы с ней даже чуть не поссорились из-за этого. Я дома не ночевала – у подружки. А выясняется, неправы обе.
– Как это обе, кто-то ведь?…
– Обе. И она так и не вышла замуж, когда дедушка погиб. Все были недостаточно благородны.
– Ты что же, как она, хочешь?
– Она не хотела. Получилось.
– Катюша. О чем ты говоришь?…
– А… Действительно. Ерунду какую-то. Извини. – Она отхлебнула кофе. – Холодный. – И поднялась. – Ладно, я пойду.
– Погоди.
– Неудобно. Тебя Ласло ждет.
– Подождет.
– Да и пора тебе – опоздаешь.
– Плевать.
– Ну зачем же такие сложности?
– Ну хорошо, а когда мы увидимся? Послезавтра? – Он посмотрел на Катю, она пожала плечами. – Я тебя встречу.
– Ты это уже говорил.
– Да, слушай, а где тот чертов прибор?
– А что? – удивилась Катя.
– У тебя?
– У меня.
– Принеси.
– Зачем?
– Ты же мне его подарила.
– Но ты не захотел.
– Кто старое помянет… Принеси.
– А неприятности?
– Ничего. Переживу.
– Отнимут ведь.
– Твой подарок? Я им отниму… – сказал он, поднимаясь, и это был прежний Юра, уверенный в себе и неотразимый.
Ада Петровна просматривала в холле у киоска французские газеты. Окликнула Катю.
– Ну? Ты видела? – Она развернула газету. На фото Кате вручали «Питон». – Я права была. Реклама – двигатель торговли.
– А что там пишут?
– Это и пишут. Вот… Рукопожатие через Урал. «Питон» переползает из Европы в Азию. Ишь ты – «переползает».
– Как-то я тут получилась… Не очень…
– Нда, лучше бы ты вообще не получилась. А то как бы теперь чего не получилось.
– Вы прямо всего боитесь. Я же ничего плохого не сделала.
– А хорошего что?
– Ну как… У испытателей будет хороший прибор. Они сделают хорошую работу. Ее внедрят, будут хорошие результаты. Всем будет хорошо.
– А мне?… – спросила Ада Петровна.
– А что? – спросила Катя.
– А то. В торгпредство вызывают.
– Вас?
– И тебя, между прочим, тоже…
Они вошли в кабинет торгпреда. Он встал из-за стола.
– Вот, значит, это вы и есть… – Он взял со стола газету. – Похожа. У вас там все такие шустрые – в Верхнеярске? Чего ж тогда так медленно строите? Надо же… – он показал на стол у стены, где рядышком стояли семь приборов в фирменной упаковке, а рядом знакомый уже «Питон». – Все тебе.
– Мне?
– Вон: «СССР, Котовой». На деревню – дедушке.
– А что это? – не поняла Катя.
– Что? Конкуренция. Французы лезут в Сибирь на русский рынок, чем мы хуже? И пожалуйста: ФРГ, Япония, Бельгия… Американский даже один. Что прикажешь с ними делать?
– Я?
– Ты. Тебе же прислали. Ты такой крупный ученый… Давай, измеряй, если есть что.
– Я не просила, – испуганно сказала Катя.
– Я тоже.
– А что же теперь делать?
– Теперь? Может, надо было раньше подумать?
– Отдайте обратно.
– Обратно? Легко сказать.
– Ну, возьмите. Пригодятся.
– Кому?
– Многим.
– Ara. A потом придут к тебе корреспонденты ихние и спросят: как, мол, наши приборчики?… А ты скажешь, спасибо, хорошо. А они напишут: советские гидростроители дают высокую оценку продукции такой-то фирмы. А внешняя торговля, между прочим, – монополия государства, а не частных лиц.
– Но я же не виновата…
– А я? А расхлебывать-то мне. Вон: семь красавцев, семь скандалов.
– Почему семь – шесть. Этот мой, – Катя положила руку на «Питон».
– Как это – твой? Он конфискован на таможне у одного нашего инженера.
Катя замолчала и поглядела в окно, словно что-то пыталась там увидеть. Торгпред невольно тоже поглядел туда, но ничего интересного не заметил.
– Ты чего? – спросил он удивленно.
– Дело в том, – сказала Катя, – что подарили его мне. Вон, там написано. – Она кивнула на газету.
– Минуточку. А как он попал?…
– А я ему подарила.
– Кому?
Катя помолчала, потом тихо сказала:
– Инженеру.
– Что значит – подарила? А документы на вывоз у тебя есть?
– Еще нету. Но вы ведь дадите? – она грустно улыбнулась торгпреду.
– Я? С чего бы это?
– Вы ведь торговый представитель.
– Представитель. Но – государства.
– А разве государство не заинтересовано, чтобы его граждане работали на хороших приборах?
– Слушай… Ты когда уезжаешь?
– Завтра.
– Ну, вот и езжай с богом.
– Так я возьму тогда? – она взяла чемоданчик.
Торгпред с изумлением посмотрел на Катю, потом вдруг хитро улыбнулся:
– Минуточку. А остальные как же?
– Я не знаю, – сказала Катя. – Это – не мои.
– Как не твои? Вон, читай – все твои.
– А что же я с ними со всеми буду делать?
– Лететь, – сказал торгпред и довольный засмеялся.
Будапештский аэропорт. Туристы сидели в зале ожидания, обложенные сумками, пакетами, свертками. Одна Катя держала на коленях лишь свою старую шляпу, которая, как ей казалось всего две недели назад, в этом сезоне должна была быть особенно модной. На ней было ее прежнее платье.
По радио объявили:
– Пассажира Котову просят зайти на таможню.
– Ну, ты даешь, – ахнула соседка. – Откуда они прознали?…
На таможне Катя увидела торгпреда.
– Вот это вот она и есть – сама товарищ Котова, Советский Союз, – представил ее торгпред.
– Такая молодая? – удивился таможенник и оглядел Катины ящики с приборами. – И уже такая известная. Даже адреса не указывают.
– А зачем? – сказала Ада Петровна. – У нас ее любой мальчишка знает.
Таможенник уважительно поцокал языком, подвинул Кате квитанцию.
– Распишитесь, пожалуйста. Это для нас. – Катя расписалась. – А это для меня лично, если можно. – Таможенник протянул ей красочный буклет Аэрофлота. – Автографы собираю. У меня уже есть ваша хоккейная сборная, три космонавта, Игорь Моисеев, а теперь – вы.
Катя в нерешительности посмотрела на торгпреда.
– Давай, давай, – сказал он. – Слава обременительна.
Катя вздохнула и старательно вывела свой первый в жизни автограф.
Группа шла к самолету. На тележке везли багаж. Семь ребят из Катиной группы тащили семь ящиков с приборами. Катя бережно несла шляпу.
И вот она уже летела домой. Поглядеть на нее – так она выглядела почти так же, как и тогда, когда уезжала, и вместе с тем, что-то в ней изменилось. Она уже не походила на ту наивную девочку, которая две недели назад вот так же вот смотрела в иллюминатор, пытаясь разглядеть в облаках воздушные замки. Сейчас она не видела за окном ничего, кроме пустоты – почти такой же, что была в ее душе.
Автор сказал:
– Каждый человек после отпуска всегда выглядит чуть иначе, чем до него. Это естественно – он стал старше. Две недели – срок небольшой, но за него иногда можно прожить больше, чем за несколько лет. Еще древние египтяне заметили, что возраст определяется не годами, а напряженностью чувств. Может, поэтому некоторые женщины кажутся вечно молодыми. В этом смысле отпуск, проведенный в поисках счастья, всегда оказывается за свой счет, даже если он оплачен профсоюзом…
К Кате подсела Ада Петровна.
– Юра встретит? – спросила она.
– Не знаю.
– Но ты бы хотела?
– Не знаю.
– Смешно. Когда ты впервые пришла, я подумала, вот сумасшедшая. Потом – вот наивная. Когда полетела – вот, думаю, везучая.
– А теперь?
– А теперь я думаю, что лучше сожалеть о ненайденном, чем о потерянном.
– Вы о Юре?
– Нет, нет, я о своем. У каждого – свой Юра.
– Николаевич?
Ада Петровна усмехнулась.
– А твоего как отчество?
– Не знаю.
– Не знаешь отчества?
– Не знаю – мой ли…
Ада Петровна достала из сумки визитную карточку.
– Вот. Приходи завтра вечером. Тут телефон и адрес. Я же не такая знаменитая, меня мальчишки не знают.
– Спасибо, – сказала Катя. – Но вы от меня, наверное, уже не знаете, как отделаться?
– Не знаю. Потому и зову.
Юра встречал ее с цветами. И даже не один. С ним был его приятель, известный киноактер. Юра подошел к дежурной в зале прибытия.