Фридрих Шиллер - Смерть Валленштейна

Пустяк? Но разве я не замечаю,
Что ваши лица мертвенно-бледны,
Что брат лишь притворяется спокойным?

Какой-то адъютант ждет графа Терцки.

Узнай, зачем он…

Если б не измена,
Свершиться б это втайне не могло…
Кто у ворот на страже?

Тифенбах.

Сменить его немедля. Часовыми
Поставить гренадеров Терцки… Слушай,
А что же Бутлер?

Бутлера я встретил.
Он вскоре будет здесь. Тебе он верен.

Сестра, останови его. Беда!..

Великий боже! Что еще случилось?

Пусти, мой друг! И ты, сестра! Спокойней!
Здесь, в лагере, сменяются нередко
Гроза и солнце. Править нелегко
Горячими, мятежными сердцами, —
Главу вождя не осенит покой…
Сейчас уйти вам надо! Женский плач
Звучит вразлад с деяньями мужчин.

Нет, погоди. Ты все в окно увидишь.

Ступай!

Нет, нет!

Я так хочу.

Тереза!

Сестра, уйдем, раз он велит.

Ну, что там?

Во всех полках смятение. Солдаты
Сбегаются, не зная почему.
Таинственно, в зловещей тишине,
Все под свои становятся знамена,
С угрозой смотрят люди Тифенбаха!
Одни валлоны лагерем стоят,
Чуть в стороне, к себе не подпускают
И держатся степенно, как всегда.

А Макса, их полковника, не видно?

Все сбились с ног, но Макса нет как нет.

А что тебе сказал твой адъютант?

Ко мне он послан от моих полков.
Там вновь тебе на верность присягнули
И храбро ждут призыва к выступленью.

Но как проникла в лагерь наш тревога?
Я дал приказ, чтоб соблюдали тайну
До той поры, как все решится в Праге.

Когда б ты верил мне! Еще вчера
Тебя мы умоляли — за ворота
Не выпускать Октавио-льстеца,
А ты ему коней для бегства дал!..

Опять ты за свое! Ни слова больше
Об этом смехотворном подозренье!

Ты Изолани тоже доверял,
А он тебя покинул нынче первым.

Вчера я спас его от разоренья.
Бог с ним! Я благодарности не ждал.

И все они один другого лучше.

Иль он не вправе был меня покинуть?
Он лишь покорен воле божества,
Которому весь век свой прослужил
За картами. Он рвет с моей удачей,
Но не со мной. Что я ему, он — мне?
Я для него корабль в открытом море,
С которым он связал свои надежды;
Мне рифы угрожают впереди,
И он бежит, свое добро спасая.
Как птица ветви, где она гнездилась,
Легко меня покинул он. Разрыва
Душевных уз тут быть и не могло.
Кто от глупца ждет благородных чувств,
Обманут будет рано или поздно!
Как быстро отражаются и гаснут
На гладком лбу все впечатленья жизни, —
Ничто не западает в глубину;
В беспечных людях жизнь легко струится,
Но чуждо им душевное тепло.

А я скорей доверюсь гладким лбам,
Чем лбу, изборожденному коварством.

Измена, бунт!

Что там еще случилось?

Велел я тифенбаховцам убраться
Со всех постов. Они же… Ах, канальи!

Ну!..

Что же?

Отказались подчиниться.

Отдай приказ их расстрелять! Немедля!

Не горячись!.. Но по какой причине?

Они, мол, вправе исполнять приказы
Лишь генерала Пикколомини.

Как!.. Что такое?

Он оставил войску
Скрепленный императором указ.

Ты слышишь, герцог?

Это он принудил
Полковников покинуть лагерь твой.

Слыхал?

Раймунда Монтекукколи с Караффой
И шестерых еще из генералов
Он в эту ночь бежать уговорил.
Его своим рескриптом император
Давно уполномочил, а теперь
С ним этот Квестенберг договорился.

О, если б ты мне верил!

Мне жутко… Как с тревогой совладать?
Откройте, что случилось, ради бога!

Полк за полком, от нас войска отпали.
Нас предал Пикколомини-отец!

Сбылось мое предчувствие!

Я прав!
Ты видишь, как тебе солгали звезды!

Нет, звезды нам не лгут. Тут все случилось
Теченью звезд, судьбе наперекор.
Наука непреложна, небеса
Правдивы, но их предопределенья
Коварный друг нещадно исказил.
Лишь истина — основа прорицанья,
Неверно все, что против естества.
И разве заблужденье — не питать
Столь низких подозрений к человеку?
Я слабости такой не постыжусь!
Заложена и в сердце зверя верность;
Дикарь и тот не станет пить с несчастным,
Которого пронзить ножом задумал.
Какой геройский подвиг ты свершил,
Октавио! Не разумом своим
Ты превзошел меня, твое лукавство
Над прямодушьем одержало верх.
Ты в сердце, не прикрытое щитом,
Предательски нанес удар злодейский!
Перед таким оружьем я — дитя.