Эмиль Брагинский - Ирония судьбы, или С легким паром
Лукашин мягко взял руку Ольги Николаевны, сжал у запястья и посчитал пульс:
— Кардиограмму вам делали?
— У меня… — вспомнила Ольга Николаевна. — Сдвиг влево…
— Ерунда. Это возрастное, почти у всех. Давление как?
— Сто семьдесят на сто.
— Резерпин принимаете?
— Откуда ты про все это знаешь? — удивилась Ольга Николаевна.
— Я врач.
Ольга Николаевна покачала головой:
— И такими делами промышляешь! Тебе на жизнь, что ли, не хватает?
Лукашин порылся в кармане, нашел бланк со штампом поликлиники и уселся за стол.
— Сейчас я выпишу вам новое средство против гипертонии!
Воспользовавшись тем, что Лукашин уселся за стол и писал, не обращая на нее внимания, Ольга Николаевна осторожно поднялась с тахты, прокралась к двери:
— Хоть ты и вор, а заботливый!
Ольга Николаевна выскочила в прихожую и заперла дверь на ключ.
Услышав звук запираемого замка, Лукашин обернулся:
— Зачем вы это сделали? — Он подошел к двери, просунул под нее рецепт: — Возьмите, пусть вам Надя потом это в аптеке обязательно закажет!
— Ты давно Надю знаешь? — То, что Лукашин назвал имя дочери, озадачило Ольгу Николаевну.
Лукашин принялся подсчитывать:
— Сейчас семь… Я появился у вас в доме вчера около одиннадцати… Значит, мы знаем друг друга приблизительно восемь часов.
— И ты всю ночь здесь околачиваешься?
— Всю ночь! — Лукашин взял гитару и начал перебирать струны.
— Что же Надя тебя не выставила? — спросила Ольга Николаевна.
— Наверное, не хотела… Не хотела, наверное…
В это время такси свернуло с Невского к Московскому вокзалу. Надя расплатилась и вышла из машины.
И, как бы вторя Надиным шагам, послышалась песня. Ее напевал пленный Лукашин, которого сторожила Надина мама.
— Я спросил у ясеня, где моя любимая?
Ясень не ответил мне, качая головой.
Я спросил у тополя, где моя любимая?
Тополь забросал меня осеннею листвой…
В здании вокзала Надя подошла к дежурной кассе, которая была открыта круглую ночь. У окошечка стояло два человека. Надя обождала немного, купила билет до Москвы, а потом через зал ожидания вышла на привокзальную площадь.
— Я спросил у осени, где моя любимая?
Осень мне ответила проливным дождем.
У дождя я спрашивал, где моя любимая?
Долго дождик слезы лил за моим окном…
Надя неторопливо шла по ночному городу. На площадях сверкали цветными огнями новогодние елки. Шумные, веселые толпы вываливались из подъездов и заполняли улицы. Начал падать снег. Надя одиноко брела по заснеженным проспектам.
— Я спросил у месяца, где моя любимая?
Месяц скрылся в облаке, не ответил мне…
Я спросил у облака, где моя любимая?
Облако растаяло в небесной синеве…
Небо слегка посветлело, когда Надя вернулась к дому.
Она подняла голову, взглянула на свое окно, ярко освещенное, и вбежала в подъезд.
— Друг ты мой единственный! Где моя любимая?
Ты скажи, где скрылась? Знаешь, где она?
Друг ответил преданный, друг ответил искренний:
Была тебе любимая, а стала мне жена!{Стихи В. Киршона}
На последних словах песни входная дверь отворилась — Надя вошла в квартиру.
— Мама! — удивленно спросила Надя. — Почему ты сидишь в коридоре?
— Сторожу преступника! — гордо ответила мать. — А он меня песнями развлекает.
— Преступник — это я! — подал голос Лукашин.
Надя устало сняла шубку.
— Мама, давай отпустим его на свободу!
Ольга Николаевна слезла со стула и отодвинула его, позволяя Наде пройти в комнату.
— Замерзла? — заботливо спросил Лукашин.
— Нет, я на такси ездила!
Ольга Николаевна внимательно следила за происходящим.
— Куда ты ездила? — настороженно спросил Лукашин.
Надя раскрыла сумочку:
— Достала тебе билет на утренний поезд!
— Большое тебе спасибо! — Лукашин взял билет и поглядел на свет, изучая цифры компостера. — Ты правильно поступила! Ты меня выручила! Я бесконечно тронут! Я тебе несказанно признателен! Ты избавила меня от нудного стояния в очереди! Нижняя полка! У меня нет слов! И хотя у меня небольшая зарплата…
Тут Лукашин открыл форточку и… выбросил билет.
Ольга Николаевна мгновенно оценила ситуацию:
— Пойду-ка я к Любе продолжать встречать Новый год!
— Огромное вам спасибо! — поблагодарил Лукашин. Вспомнил вчерашнюю сцену у себя в московской квартире и добавил: — Вы замечательная мама!
Уже уходя, Ольга Николаевна пошутила:
— Смотри, Надежда, чтобы к моему возвращению здесь не завелся кто-нибудь третий!
— Не беспокойтесь! — твердо пообещал Лукашин. — Я этого не допущу!
Ольга Николаевна улыбнулась и ушла.
— Если ты помнишь, я обещала тебе вернуться с фотографией Ипполита! — Надя достала ее из сумки и водрузила на прежнее место.
Лукашин немедленно схватил фотографию и… разорвал ее.
— Ай-яй-яй! — приговаривал он при этом. — Какая жалость! Какой ужас! Какие мелкие кусочки!
— Ты авантюрист! — в бешенстве закричала Надя.
— Конечно… — улыбнулся Лукашин.
— Бандит! — негодовала Надя.
— Конечно… — И Лукашин попытался обнять Надю.
Надя забарабанила по его груди кулаками.
— Ты бесстыжий нахал! — сопротивлялась Надя.
— Конечно! — согласился Лукашин.
— Варвар! — Ярость Нади вдруг куда-то улетучилась.
— Ну конечно! — Лукашин прижимал Надю к себе.
— Ты алкоголик! — слабея, проговорила Надя.
— Ну конечно! — шел к цели Лукашин.
— Ты обалдуй! — ласково сказала Надя.
— Да-да-да… — балдея от близости любимой, пробормотал он.
— Ты знаешь кто? — прошептала Надя. Но Лукашин уже целовал ее.
И сразу, как нарочно, раздался звонок в дверь.
— Что они, рехнулись? — нервно сказала Надя.
— Надя, я тебя умоляю, не поддавайся панике! — призвал Лукашин.
— Придется открыть! — Надя высвободилась из объятий. — Иначе выломают дверь!
— Это сделаю я! — угрожающе сказал Лукашин.
Они вдвоем направились к выходу.
— Женя, держи себя в руках!
Вдвоем открыли. В двери покачивался сияющий Ипполит. Его радость была явно алкогольного происхождения.
— Ребята! Это я ломаю дверь!
В пальто и меховой шапке, заломленной набекрень, он проследовал в комнату:
— Я пришел пожелать вам счастья! Я голодный как зверь!
Ипполит сразу налег на еду.
— Я в первый раз вижу тебя в таком виде… — робко сказала Надя, а Лукашин растерянно молчал.
— А я на самом деле первый раз в таком виде… — все так же весело отозвался Ипполит. — Шел по улице малютка, посинел и весь продрог… Это я про себя… — Он приподнял ногу. — Ботиночки у меня на тонкой подошве. Вот он, — Ипполит показал на Лукашина, — знает. Но хорошие люди подобрали меня, приютили, обогрели…
— Это заметно! — вставил Лукашин.
— Жизнь полна неожиданностей! — с воодушевлением продолжал Ипполит. — И это прекрасно! Разве может быть ожидаемое, запланированное, запрограммированное счастье? Мы скучно живем! В нас не хватает авантюризма! Мы разучились влезать в окна к любимым женщинам. Мы разучились делать большие, хорошие глупости! — Тут он поморщился. — Какая гадость эта ваша заливная рыба… На будущий год я обязательно пойду в баню.
— Зачем же ждать целый год? — пошутил Лукашин, но в голосе его была тревога. Он не мог не заметить, что с приходом Ипполита Надя как-то изменилась.
— Правильно! — Ипполит поднялся от стола и направился к выходу. Затем неожиданно свернул в сторону, зашел в ванную комнату и открыл кран.
Надя и Лукашин, которые оставались в комнате, прислушались.
— Кажется, он пустил воду! — сказала Надя. — А зачем?
Лукашин кинулся к ванной и испуганно позвал:
— Надя, скорей!
Надя тоже прибежала к ванной и увидела, что… Ипполит в пальто и в шапке стоял под душем. Он намылил губку и тер ею рукав.
— Ты с ума сошел! — закричала Надя. — Вылезай немедленно!
— И не подумаю! — отказался Ипполит.
Надя не знала, как на него воздействовать:
— Пальто испортишь!
— Не мелочись! — шикарно ответил Ипполит.
— Вы бы хоть шапку сняли! — робко посоветовал Лукашин.
— Мне и так хорошо! — отрезал Ипполит. — А ты бы уж лучше молчал.
— Я тебя умоляю, вылези! — Надя чуть не плакала.
— Красивая романтическая история! — продолжал мыться Ипполит. — Ой, тепленькая пошла… Под Новый год человек идет в баню. Это его прекрасно характеризует. В бане он надирается по случаю женитьбы… Это тоже в его пользу. Потом его, как чучело, кладут в самолет — и вот герой в другом городе. Но он этого не замечает, он человек больших масштабов… — Ипполит протянул Лукашину мочалку. — Женя, потри мне спину! Не хочешь — как хочешь! — Он выключил воду. — Да, тут, значит, ему подворачивается другая женщина, он забывает про московскую невесту и обзаводится ленинградской. Он человек высоких моральных устоев.
