Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Ты молчишь.
Эмилиан медленно отходит к тем, кто с трех сторон окружил императора.
Ты снова с теми, кто, как воры, забрались ко мне этой ночью. Поговорим начистоту. Да не будет отныне меж нами и тени лжи и тени притворства. Я знаю, что вы прячете под черными плащами, я знаю, к чему потянулись теперь ваши руки. Но вы просчитались. Вы надеялись расправиться с безоружным, а я поражаю вас силой правды и пронзаю острием справедливости. Не вы на меня напали, я нападаю на вас. Я не обвиняемый, я вас обвиняю. Защищайтесь! Разве вы не знаете, перед кем стоите? Я сознательно погубил родину, которую вы хотите защищать. Я ломаю у вас под ногами лед, я выжигаю из земли ваши корни. Что же вы молча жметесь у стен, бледные, как зимняя луна? Вам надо выбирать — убейте меня, если уверены, что я не прав, или сдайтесь германцам, если поняли, что у нас нет больше права защищаться. Отвечайте!
Они молчат.
Отвечайте!
Эмилиан (высоко заносит кинжал). Да здравствует Рим!
Выхватывая кинжалы, все медленно подходят к Ромулу.
Он неподвижен и невозмутим. Кинжалы занесены над ним. В это мгновение из глубины сцены раздается оглушительный, полный ужаса крик: «Германцы!» Все в панике обращаются в бегство, кто через окна, кто через двери. Император по-прежнему неподвижен. Из глубины сцены появляются бледные от ужаса Пирам и Ахилл.
Ромул. Где же, однако, германцы?
Пирам. В Ноле, ваше величество.
Ромул. Зачем же тогда кричать? Выходит, здесь они будут только завтра. В таком случае я иду спать. (Встает.)
Пирам. Как вам будет угодно, ваше величество. (Снимает с Ромула императорскую тогу, лавровый венок и халат.)
Ромул (намеревается лечь. Вдруг настораживается.) Ахилл, у меня еще кто-то лежит возле кровати.
Ахилл подносит светильник.
Ахилл. Это Спурий Тит Мамма, ваше величество. Он храпит.
Ромул. Слава Богу, наконец-то рекордсмен заснул. Не будем его тревожить. (Перешагнув через префекта, укладывается в постель.)
Пирам гасит светильник и вместе с Ахиллом уходит в темноту.
Ромул. Пирам!
Пирам. Что, ваше величество?
Ромул. Когда германцы явятся, пусть войдут.
Действие четвертое
Утро следующего за Мартовскими Идами дня четыреста семьдесят шестого года. Кабинет императора, как и в первом действии.
Над дверью в глубине сцены одинокий бюст царя Ромула, основателя Рима. У двери, ожидая императора, стоят Ахилл и Пирам.
Ахилл. Какое прекрасное свежее утро.
Пирам. Не пойму, как в день всеобщего заката могло взойти солнце?
Ахилл. Даже на природу уже нельзя положиться.
Молчание.
Пирам. Шестьдесят лет, при одиннадцати императорах, мы служили Римской империи. Исторически необъяснимо, что еще при нашей жизни она перестанет существовать.
Ахилл. Я умываю руки. Я честно исполнял свои обязанности.
Пирам. Мы были во всех отношениях единственными устойчивыми столпами империи.
Ахилл. Когда нас не станет, по праву скажут: античности пришел конец.
Молчание.
Пирам. Подумать только, наступит время, когда будут говорить не по-латыни и не по-гречески, а на каком-то немыслимом языке, вроде германского.
Ахилл. Представить себе, что главари германцев, китайцев и зулусов, чей культурный уровень в тысячу раз ниже нашего, берут бразды мировой политики.
Arma virumque саnо[12]. Я всего Вергилия знаю наизусть
Пирам. А я Гомера. Менин айиде тхеа[13].
Ахилл. Так или иначе, нас ждут ужасные времена.
Пирам. Да, мрачная эпоха средневековья. Не хочу быть пессимистом, но, по-моему, от нынешней катастрофы человечество уже никогда не оправится.
Входит Ромул в императорской тоге и лавровом венке.
Ахилл и Пирам. Salve, Цезарь.
Ромул. Salve. Я задержался. Меня утомило это непредвиденное скопление посетителей. Едва перелез через рекордсмена, который все еще храпит у моей кровати. Минувшей ночью я больше управлял государством, чем за все двадцать лет своего правления.
Ахилл. Конечно, ваше величество.
Ромул. Какая странная тишина. И так пусто кругом, словно все нас покинули.
Молчание.
Где моя дочь Рея?
Молчание.
Ахилл. Принцесса…
Пирам. И Эмилиан…
Ахилл. И императрица…
Пирам. Министр внутренних дел, рейхсмаршал, повар и все остальные…
Молчание.
Ромул. Ну?
Ахилл. Утонули при переправе на Сицилию.
Пирам. Эту весть принес один рыбак.
Ахилл. Уцелел, должно быть, только Зенон Исаврийский со своими камергерами — они отправились в Александрию с очередным рейсом.
Молчание. Император по-прежнему спокоен.
Ромул. Моя дочь Рея и мой сын Эмилиан… (Смотрит на камердинеров.) Я не вижу у вас на глазах слез.
Ахилл. Мы слишком стары.
Ромул. А я должен умереть. Меня убьют германцы. Уже сегодня. Горе меня теперь не задевает. Тот, кому скоро умирать, не оплакивает мертвых. Я никогда не был спокойнее и бодрее, чем сейчас, когда все уже позади. Подать утреннюю трапезу!
Пирам. Завтрак?
Ахилл. Но германцы, ваше величество, германцы могут каждую минуту…
Пирам. И принимая во внимание всеобщий траур в империи…
Ромул. Чепуха. Империи, которая могла бы объявить траур, больше нет, а сам я хочу умереть так, как жил.
Пирам. Как прикажете, ваше величество.
Император садится в кресло на авансцене. Пирам приносит небольшой столик, накрытый как обычно. Император задумчиво разглядывает посуду.
Ромул. Почему последнюю трапезу мне подают на этих старых жестяных тарелках и в этой треснувшей чашке?
Пирам. Парадный императорский сервиз ее величество увезла с собой. Он принадлежал ее отцу.
Ахилл. А теперь лежит на дне морском.
Ромул. Ничего. Для предсмертной трапезы эта убогая посуда, пожалуй, даже лучше. (Разбивает яйцо.) Август, разумеется, опять ничего не снес.
Пирам устремляет на Ахилла молящий взгляд.
Пирам. Ничего, государь.
Ромул. А Тиберий?
Пирам. Юлии ничего не кладут.
Ромул. А Флавии?
Пирам. Домициан снес. Но ведь ваше величество не желает есть его яйца.
Ромул. А это чье яйцо? (Доедает яйцо.)
Пирам. Как всегда. Марка Аврелия.
Ромул. А еще кто-нибудь несется?
Пирам. Одоакр. (Несколько смущен.)
Ромул. Смотри-ка!
Пирам. Снес три яйца, ваше величество.
Ромул. Эта курица нынче установит рекорд. (Его величество пьет молоко.) У вас торжественный вид. Что это сегодня с вами?
Ахилл. Вот уже двадцать лет как мы служим вашему величеству.
Пирам. И сорок лет предшественникам вашего величества.
Ахилл. Шестьдесят лет мы были готовы прозябать в нищете, дабы служить императорам.
Пирам. Любой извозчик зарабатывает больше императорского камердинера. В конце концов, это надо было сказать, ваше величество.
Ромул. Признаю. Но учтите, что извозчик получает больше самого императора.
Пирам устремляет на Ахилла молящий взгляд.
Ахилл. Фабрикант Цезарь Рупф предлагает нам места камердинеров.
Пирам. Четыре тысячи сестерциев в год и три раза в неделю свободные вечера.
Ахилл. На такой работе было бы время писать мемуары.
Ромул. Фантастические условия. Вы свободны. (Снимает с головы лавровый венок и дает каждому по листику.) Последние два листика моего золотого венка. И последняя финансовая операция моего правительства.
Слышны боевые возгласы.
Ромул. Что там, однако, за шум?
Ахилл. Германцы, ваше величество. Пришли германцы.
Ромул. Придется их принять.
Пирам. Быть может, ваше величество пожелает опоясаться императорским мечом?
Ромул. А разве он не заложен?
Пирам устремляет на Ахилла молящий взгляд.
Ахилл. Его не брал ни один ломбард. Меч ржавый, а драгоценные камни вы, ваше величество, давно уже выломали.
