Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы
Слева выходит Оттилия с большой дамской сумкой. Франк подходит к ней.
Франк Пятый. Вот и ты наконец. Он пригласил священника.
Оттилия. Я так сразу и подумала.
Франк Пятый. Хочет исповедоваться. Да это же просто средневековье!
Бёкман. Каждый преступник имеет право исповедаться. Самый гнусный негодяй. И вы хотите мне это запретить?
Оттилия подходит к ногам больного.
Оттилия. Милый Бёкман, никакой ты не преступник. Наоборот. Ты всю свою жизнь хотел открыть на свои деньги приют для сирот. Тебе только неблагоприятные обстоятельства помешали.
Бёкман. Какие адские боли!
Оттилия. Мужайся.
Бёкман. Мне страшно.
Оттилия. Мужайся.
Бёкман. Я должен умереть.
Оттилия. Мужайся.
Бёкман. Священник уже на пути ко мне, слуга Господа Бога. Я прокричу ему в лицо обо всех своих преступлениях.
Франк Пятый. Плохо дело, знаю, плохо.
Оттилия. Так. Уже на пути. Мой милый, милый Бёкман, как ты можешь подсовывать нам такую свинью, нам, своим лучшим друзьям, делившим с тобой горе и радость всю жизнь. Лежишь на смертном одре лицом к лицу с вечностью и совершаешь столь постыдный грех. Позвать священника!
Франк Пятый. Я вспоминаю, как умирал мой отец! С язвительным смехом, Бёкман, с язвительным смехом, видит Бог, вот это была смерть.
Оттилия. В самом деле, Бёкман, это непорядочно с твоей стороны, этого мы в самом деле от тебя не заслужили. Исповедоваться! Ушам своим не верю! Ни один посторонний не должен узнать о наших методах ведения дел, тебе это хорошо известно. Конечно, существует тайна исповеди. Но священник, в конце концов, тоже человек, и если он проронит хоть одно слово где-нибудь, что тогда? Но хватит об этом. Прекратим дискуссию.
Она подходит к изголовью, утирает пот с лица Бёкмана.
Мы должны облегчить твои страдания. Они просто ужасны. Я сделаю тебе укол. Доктор Шлоберг назначил. Готфрид, запри дверь.
Франк Пятый. Да, Оттилия, сейчас. (Уходит налево.)
Бёкман. Хочу исповедаться! Исповедаться! Хочу сбросить со своей души непосильное бремя грехов!
Франк Пятый. Запер.
Оттилия подходит к столу справа сзади, готовит шприц.
Оттилия. И не стой как вкопанный, делай же что-нибудь, твой лучший друг может в любое мгновение уйти в мир иной, доставь ему радость, утешь его, у тебя ведь такой красивый голос и ты видишь, как он страдает.
Франк Пятый. Конечно, Оттилия, само собой разумеется. (Садится на край кровати.)
Мрак стеной
Предо мной,
Вечный мрак ночной.
Как же так, о друг мой! —
Чуть тебя не сгубил я своей рукой?!
Ты с пути
Мог смести,
Не прося наград,
Все препятствия враз,
Когда в деле был, для нас
Не было преград!
Бёкман. Господь, я предавал Тебя в каждое мгновение моей жизни, но теперь помоги мне, Господи! Вызволи меня из рук моих друзей, вели прийти священнику, слуге Твоему!
Оттилия. Пой, Готфрид, дай ему покой, дай ему забвение. (Старательно отводит поршень шприца.)
Франк встает.
Франк Пятый.
Мрак сплошной
Предо мной —
Страшный мрак ночной!
Как же вдруг, о друг мой! —
К гробу я тебя подвел
Собственной рукой?!
Бёкман. Исповедаться… Милости Божьей…
Франк Пятый.
В чем я врал,
Где что крал, —
Все ты покрывал.
Без тебя врать и красть —
Мне — одна напасть.
Бёкман. Исповедаться. Я хочу исповедаться.
Оттилия поднимает шприц, проверяет его.
Франк Пятый.
Мрак стеной
Предо мной —
Вечный мрак ночной!
Как-то так, о друг мой! —
Я тебя вдруг убил
Собственной рукой!
Оттилия. Мощнее, величественней.
Подходит к правой стороне кровати, берет руку Бёкмана.
Франк Пятый.
Жена! Бери скорей шприц свой!
Во всем нам помогал друг мой.
Он устал! — нужен бедняге покой!
Помоги ему — дело теперь за тобой.
Оттилия с силой вонзает шприц. Бёкман вскрикивает.
Бёкман. Господи! Услышь меня! Вели явиться священнику, Господи!
Франк Пятый.
Ах, мой друг! — все прошло!
Утро будет как стекло —
Солнечный свет…
А тебя — нет!
Вид твоего трупа меня огорчит —
Еще до того, как петух прокричит.
Бёкман умирает. Оттилия подходит к столу справа сзади.
Франк Пятый.
Здесь управлял
Ты, но пал
За капитал.
Теперь уж не встать,
Навеки спать —
Твой, знать, удел:
В деле судьбы
Ты не преуспел.
Кто-то стучит в дверь.
Это священник.
Оттилия. Спрячься в соседней комнате.
Франк уходит налево на задний план.
Оттилия отходит налево.
Вы пришли слишком поздно, отец Мозер. Эмиль Бёкман только что уснул вечным сном.
14. Туда и сюда
Авансцена.
Гийом ставит слева маленький стол с двумя стульями, с правой стороны выдвигается стойка бара.
Входит Тот Самый с тяжелым чемоданом, садится за маленький стол слева.
Тот Самый. Как всегда, Гийом.
Гийом (подавая). Ваш абсент, господин Тот Самый.
Гастон Шмальц входит с тяжелым чемоданом, садится за стойку бара справа ближе к кулисам.
Шмальц. И мне абсент, Гийом.
Гийом. С удовольствием, господин Шмальц. (Подает.)
Тот Самый. Господин Гастон Шмальц!
Шмальц. Доброе утро, господин Тот Самый.
Тот Самый. Надеюсь, ты принес свои сбережения?
Шмальц. Да, господин Тот Самый.
Тот Самый. Обычно ты шикарно подъезжал на своем новом «мерседесе», а сегодня идешь пешочком.
Шмальц. Мне пришлось оттащить его на буксире, господин Тот Самый, кто-то распорол мне шины.
Тот Самый. И стащил твой фальшивый паспорт. Этот кто-то был я, сын мой. Так. Хотел слинять, сначала к морю, а потом в Канаду, оставить наш драгоценный банк на мели.
Шмальц. Но, господин Тот Самый…
Тот Самый. А ты знаешь, кого я вчера встретил в ночном экспрессе? Чисто случайно? На пути на свой любимый Тенерифе? Нашего дорогого друга и коллегу Каппелера. Было очень темно, и с дверью последнего вагона было, видимо, что-то не в порядке, она внезапно распахнулась, драгоценный наш только и успел передать мне сбережения и на глазах у меня ухнул в бездну. К праотцам. Поезд шел со скоростью сто двадцать.
Шмальц. Что пропало, то пропало, господин Тот Самый.
Пойли входит с тяжелым чемоданом, садится рядом со Шмапьцем.
Пойли. Тоже абсент, Гийом.
Гийом. Очень хорошо, господин Новичок. (Подает.)
Тот Самый. Господин Пойли Новичок!
Пойли. Доброе утро, господин Тот Самый.
Тот Самый. Твои сбережения!
Пойли. Принес, господин Тот Самый.
Тот Самый. Пойли Новичок, ты сделал известные успехи, не стану отрицать, торговца зерном ты обмишурил что надо. Но чего тебе еще недостает, так это последнего штриха, утонченности в обхождении с человеком.
Пойли. Буду совершенствоваться, господин Тот Самый.
Часовой фабрикант Пиаже входит, спотыкается, увидев Пойли.
Пиаже. Молодой человек, вот вы где! Тут тысяча!
Пойли. Но, господин Пиаже…
Пиаже. А вот еще одна.
Пойли. Я не знаю…
Пиаже. Еще одна.
Пойли. Господин Пиаже, я…
Пиаже. Еще одна.
Пойли. Но я… господин Пиаже… я понятия не имею…
Пиаже. И еще тысяча вам, господин кельнер. А мне тоже абсент.
Гийом подает.
Пиаже. Юноша, вы еще молоды и неопытны в коммерческих делах, и поэтому я хочу вам на будущее продемонстрировать, что такое нюх, чутье большого бизнеса. Посмотрите: когда вы несколько недель тому назад всучили мне акции рудника, каждый бы сказал, что перед нами — мошенник, каждый. Помилуйте, кто же продает акции рудника, это же допотопный трюк, но я, с моим безотказным инстинктом насчет стопроцентного шанса, — инстинктом, который можно обрести только в часовой промышленности, моментально со скоростью света соображаю, что вы как раз и есть великое исключение, одним словом: наивный дурак, продающий мне рудник именно на Большом Хаксле, где обнаружен уран. Я кидаю вам двадцать тысяч, пожалуйста, хорошенькая сумма для столь молодого человека, и в тот же день иду к профессору Штабу, моему школьному товарищу и знаменитому геологу, сообщаю ему о моем мистическом чутье. Тот осматривает рудник, давится со смеху: старина Пиаже, там ничего нет, кроме серного колчедана, какой там уран — тут его счетчик Гейгера начинает трещать, как пулемет, и мы стоим перед богатейшим месторождением урана во всех Восточных Альпах. (Выпивает стакан абсента.) Молодой человек, это была большая честь для меня. Вот вам еще тысяча. Я моментально стал богатейшим человеком страны благодаря моему сверхчувствительному носу. Черт знает, что вас могло подвигнуть на то, чтобы бросить мне на голову такое золотое дно, но это уж ваше дело. Высшей пробы уран кругом… великолепно, профессор Штаб уже преставился. Полное радиоактивное облучение. И я тоже этого хватанул; я счастлив безмерно, вы бы только видели кредиты, которые пошли косяком. Через три недели я там. Посмотрите. (Снимает шляпу, показывает свою лысину.) Волосы уже выпали. Чудеса. Лысина в темноте светится. Будьте здоровы, я счастлив безмерно, еду в Милан, в «Евроатом», а потом в рудник. (Уходит.)
