Уильям Фолкнер - Реквием по монахине
Тэмпл садится и, выпрямившись, глядит куда-то вдаль отсутствующим взглядом.
В самом деле, все отлично уладилось, все прекрасно, господа.
Стивенс. Кое-что еще надо уладить.
Гоуен. Браво! Мы разве не кончили забавляться? Кто еще должен быть убит для нашего развлечения?
Стивенс. Нэнси.
Гоуен. Нэнси? Ну, конечно. Ее повесят, это верно. Надеюсь, что шейные позвонки у нее так и хрустнут! Что ж. из двух проституток хоть одна получит по заслугам. Приличная пропорция. Большего нельзя и просить у милосердного бога. (Смотрит на Тэмпл с ненавистью и тоской.) Да, вот еще что: надо бы уладить еще одно дело. Мне бы хотелось знать, что там такое в этих знаменитых письмах. Раз уж мы решили исповедоваться, должен признаться, что Тэмпл раззадорила меня, рассказывая о них. Думается, там должны быть дьявольски волнующие подробности. А ведь во время нашего веселого брака она говорила со мной совсем другим языком, вполне благопристойным, представьте себе. Я бы сказал даже, церемонным, если только он может быть церемонным в те минуты, когда производят детей.
Стивенс. Замолчи, Гоуен!
Гоуен. А я, естественно, думал, что это результат ее воспитания, воспитания, полученного в двух школах — в колледже и в борделе. И она так старалась забыть вторую школу, что без конца вспоминала первую. Со мной она держала экзамен, а с другим... (Заметив жест Стивенса.) Хорошо, хорошо, дорогой мэтр, успокойтесь! Но согласитесь, жаль, что так получилось. По моей вине она очутилась в Мемфисе, и я несу за это должную кару — пожинаю теперь плоды ее блестящего всестороннего образования.
Стивенс. Гоуен, я тебя побью, если ты не перестанешь.
Гоуен. Нет, не перестану. Для меня была только добродетель. Добродетель исключительно для меня! (Вдруг разражается рыданиями. Повернувшись к Тэмпл.) А с другими она вела себя, как потаскуха... (Стивенс бросается на него; Гоуен останавливает его и стискивает ему руки.) Не утомляйте себя, Гэвин! (Отбрасывает его.) После восьми лет воздержания мужество и сила вернулись ко мне. И я воспользуюсь этим, чтобы очистить свою жизнь от всякой мерзости. (Смотрит на них и говорит глухо.) Я вас обоих ненавижу. (Ухмыльнувшись, обращается к Тэмпл.) Прощай, куколка.
Стивенс. Прежде всего избавься от своего отвратительного самолюбия.
Гоуен. Ну, разумеется, ну, конечно! (Направляется к двери.)
Тэмпл (внезапно вскакивает). Куда ты идешь?
Гоуен. Напиться вдрызг. Если только за восемь лет я не разучился. Или у тебя есть другое предложение?
Стивенс. Что ты сделал с Бюки?
Гоуен. Ах, да, с оставшимся в живых? Он у вас дома, с вашей женой. Что, опасно? Ваша жена тоже убивает детей? (Решительно идет к двери.)
Тэмпл. Гоуен! Не оставляй меня!
Гоуен не отвечает и выходит.
О бог мой!
Стивенс. Пойдемте.
Тэмпл (не двигаясь). Завтра, завтра и еще раз завтра.
Стивенс. Да, завтра надо будет все начинать сначала. Он снова разобьет автомобиль, и надо будет снова прощать ему, прощать в течение восьми лет, пока он еще что-нибудь не разрушит. (Берет ее за руку.) Пойдемте, Тэмпл, уже поздно.
Тэмпл (сопротивляясь). Что сказал губернатор?
Стивенс. Он сказал: «Нет».
Тэмпл. Почему он так сказал?
Стивенс. Он не имеет права помиловать.
Тэмпл. Не имеет права? Губернатор штата? Которому закон дает полное право помиловать или отсрочить казнь?
Стивенс. Если бы это зависело только от правосудия, я бы мог в суде защищать ее, как умалишенную, вместо того чтобы заставлять вас приходить сюда.
Тэмпл. Не только меня, но и Гоуена, хотя я еще не могу понять, как это вам удалось. (Смотрит на него.) Ах, вот почему сначала была какая-то неисправность в нашем автомобиле, а потом пришлось остановиться, чтобы сменить колесо. Вы позвонили ему по телефону, и он приехал... И все это ни к чему. Во имя правды, во имя справедливости. Ни к чему, ни к чему. Она все равно должна умереть.
Стивенс. Губернатор не говорил о правосудии. Он говорил о маленьком мальчике и о его будущем, если предположить, что вы с Гоуеном остались бы с ним. Нэнси пожертвовала всем, чтобы спасти его, прибегла к последнему средству, которым располагала. Теперь она опозорена и загублена.
Тэмпл. Я от всего отреклась, все бросила — семью, детей. Нэнси вам говорила?
Стивенс. Нэнси сделала все, чтобы вы больше никогда их не оставляли. Она это докажет в пятницу утром.
Тэмпл. В пятницу! О, это зловещий день, Гэвин! Несчастный день! Никто не отправляется в путь в пятницу! Только в последний путь! Ах, если бы ее помиловали, все было бы кончено. Гоуен мог бы спокойно выкинуть меня на улицу, и я могла бы уехать. Но все кончено. Теперь уже поздно. И надо продолжать жить — завтра и послезавтра, и так всегда...
Стивенс. Пойдемте, Тэмпл, пойдемте...
Тэмпл (сопротивляясь). Скажите мне точно, что он ответил. Сегодня он не говорил, я знаю...
Стивенс. Он дал мне знать неделю тому назад...
Тэмпл. В тот день, когда вы мне телеграфировали? Что он сказал?
Стивенс. Он сказал, что та ничтожная власть, которой он обладает, ничего не в состоянии изменить: он не может отменить то, что Нэнси заслужила своим ужасным поступком, всей своей несчастной жизнью, загубленной и в общем не представляющей большой ценности.
Тэмпл (растерянно). Но ведь она такая добрая, такая любящая. Значит, я пришла сюда в два часа ночи не для того, чтобы спасти ее, а только для того, чтобы при двух чужих людях исповедаться своему мужу, сознаться в том, что я носила в себе все эти годы, стараясь, чтобы он этого не узнал. Привезли меня сюда только для того, чтобы заставить меня страдать.
Стивенс. Да, для этого, Тэмпл. И я прошу прощения, что привел вас сюда. Но это надо было сделать, чтобы Нэнси не осталась в одиночестве. Пусть ее безумный поступок принесет пользу, пусть она из другого, потустороннего мира защитит, спасет маленького Бюки от грозящей ему судьбы. Вот для чего вы сюда пришли.
Тэмпл. Хорошо, я это сделала. Можем мы сейчас вернуться домой?
Стивенс. Да. Но сначала мы поедем навестить Нэнси.
Тэмпл. Мы придем к ней и скажем, что ее повесят?
Стивенс. Она не хочет быть помилованной. Но, может быть, невольно надеется.
Тэмпл. Мы пойдем к ней. Непременно пойдем. (Пошатываясь и спотыкаясь, направляется к выходу. Стивенс хочет ее поддержать. Но она высвобождает свою руку и продолжает идти. Говорит, не обращаясь ни к кому, словно во сне.) Мы пойдем к Нэнси, чтобы спасти мою душу... если она у меня есть... если есть бог, который ее спасет... если он только пожелает ее спасти...
Картина седьмаяДвенадцатое марта, 10 часов 30 минут.
Тюрьма. Зал свиданий на первом этаже. Налево дверь с тяжелым засовом ведет в тюремную канцелярию. В глубине единственное окно с решеткой из толстых прутьев, оно выходит на улицу. Утро солнечного дня. Со скрежетом отворяется в правой стороне дверь, которую отпирают снаружи. Входит Стивенс в сопровождении тюремного надзирателя. Стивенс одет точно так же, как в шестой картине. Надзиратель без пиджака, в рубашке без воротничка. На ноге у него, под коленом, висит огромная связка ключей на железном кольце — подобно тому, как фермеры носят фонарь. Войдя, он закрывает за собой дверь. Стивенс, перешагнув через порог, останавливается. Тюремщик запирает дверь.
М-р Таббс. Ну вот. Сейчас приведу заключенную.
Стивенс. Нет, подождите, пока не придет мистер Гоуен Стивенс. Вы распорядились?
М-р Таббс. Да. Моя супруга покажет ему дорогу. Я могу подождать его в канцелярии.
Стивенс. Не надо. Скажите, как чувствует себя заключенная?
М-р Таббс. Тихая. Смиренная. «Да, мистер», «Нет мистер». Ну разве подумаешь, что такая черномазая, пропащая дрянь могла убить...
Стивенс. Вы сказали ей, чтобы она нас ждала?
М-р Таббс. Нет. Она, по-моему, готовится...
Стивенс. Готовится?
М-р Таббс. Приводит себя в порядок. Завтра утром — под расчет. Короткая операция, а требует размышления. Словом, готовится. Просила священника.
Стивенс. Она вам не говорила о возможном помиловании?
М-р Таббс. Помиловании? Никакой губернатор не осмелится помиловать убийцу, удушившую ребенка. Наши сограждане любят справедливость: они бы подожгли тюрьму. Да ведь вы виделись с ней каждый вечер на этой неделе. Если у нее было что сказать, она обратилась бы к адвокату, а не к тюремному надзирателю. (С любопытством смотрит на Стивенса.) Это правда, мэтр, что позавчера вы пели с черномазыми заключенными?
