Николай Погодин - После бала
Кременской. Все есть — и жены и дети, и отцы есть, и чувства, которые неотделимы от партийности. Что за чорт, о чем мы говорим!.. Товарищ Вельтман, кто там избил колхозницу? Давайте его сюда.
Адам Петрович. Что же будет дальше?
Кременской. После этих разговоров я не знаю, что будет дальше.
Адам Петрович. Валите вы меня, топчите… (С порога.) Подумайте обо мне. Я много пользы могу принести, много сделать для партии.
Кременской. Подумаем.
Явились Лизавета и Вельтман.
Вельтман. Вот избитая мужем колхозница.
Кременской. Ага. Ну, здравствуйте!
Лизавета. Сесть или постоять?
Кременской. Садитесь, расскажите.
Лизавета. Я уже стала спокойная, а то я навзрыд плакала.
Кременской. Понимаю. За что избил-то?
Лизавета. Я стояла и нагнулась, а он избил на пятой неделе жизни.
Кременской. Так. Недавно поженились?
Лизавета. Я как была, так и ушла от них, и мне сразу сказали в правлении: поезжай сама в политотдел… Довольно.
Кременской. Во двор вошла? Свекры живы?
Лизавета. Нет, он одинокий. Он с Машкой жить остался.
Кременской. С Машкой? Знаю Машу.
Лизавета. Она к нам жить перешла и встала за него.
Кременской. Как зовут мужа? Чей?
Лизавета. Зовут Вася, а так — Дудкин.
Кременской. Бригадир Дудкин?
Лизавета. Конечно.
Явился Дудкин.
Кременской. Ты откуда?
Дудкин. Следом гнался.
Кременской. Бить жену?
Дудкин. Не бить, а бороться.
Вельтман. Кулаками или палками?
Дудкин. Не кулаками, а классовым оружием.
Кременской. Дудкин!
Дудкин. Слушаю.
Кременской. Избил женщину?
Дудкин. Никогда!
Лизавета. И скажешь — не ударил, да?
Дудкин. Да.
Вельтман. Ну, ясно, знаем это.
Дудкин. Тогда пускай она вам при мне скажет, как я ее ударил и куда. За что сразу позорить меня? Кто я — старый зверь? Товарищ Кременской, спросите строго у нее… вы еще ничего не подозреваете.
Вельтман. Строго?.. Не запугивай.
Лизавета. Ударил раз.
Кременской. Дудкин, а мы тебя за лучшего колхозного человека считали.
Дудкин. Товарищи… Товарищ Вельтман, вы же сами мою биографию списывали, вы мне сами записку дали патефон купить… Клянусь вам своей честью, что не ударил я ее, а шлепнул ладонью, и по чем… по заду.
Вельтман ушла.
Кременской. Правда это?
Лизавета. Не отрицаю.
Дудкин. А она схватила патефон и ударила меня патефоном по голове, так что пружина назад отошла, и побежала с подозрением, что я с Машкой живу.
Лизавета. Не отрицаю.
Кременской. Некрасиво, ребята! Молодые люди, цвет колхоза…
Лизавета. Да, нехорошо… а Машка хорошая?… Осталась и за него стоит. А я на-и-вная… Что это такое на-и-вная?
Кременской. Почему Маша у вас живет?
Дудкин. Я вам сейчас подам ее статью. Вы узнаете, куда повернулись разные люди… Шлепнул жену, но от какого чувства? Она на подозрении к Машке стала классовых врагов защищать. Машка из дому ушла к нам и попросила меня отвезти и лично вам сдать ее статью, а эта против: «Не моги!» — «Почему?» — «Я не желаю, я твоя молодая жена». (Подал статью.) Вы прочтите — вы ахнете. Как же тут на молодую жену не цыкнуть, когда она поперек борьбы становится? Она во зле пошла в контору к нам, а там смекнули и сразу ей в газету заявление настрочили… Выходит, что мы с Машей живем, а эту избили и выгнали, как низкие негодяи.
Кременской. А как у них с агрономом, с Людмилой Адамовной? Они не поссорились?
Дудкин. Не знаю.
Кременской. Это очень важно, товарищ Дудкин.
Дудкин. Видать, что нет. Маша ничего не говорила… Про мать сказала. Мать у нее старого покроя. Кременской. Значит, с Людмилой они не поссорились?
Дудкин. Видать, что нет.
Кременской. Хорошо… (Читает статью). Вот что выходит! Тимофеич… Опять про него! Сад… Помолчи-ка, товарищ Дудкин.
Дудкин (тихо). Лиза…
Лизавета. Я с тобой не живу.
Дудкин. Вспомни те ласки…
Лизавета. Не помню.
Дудкин. Глянь на меня.
Лизавета. Не буду.
Дудкин. Значит, я кот?
Лизавета. Не отвечаю.
Кременской (взял телефон). Земельное управление. Заведующего. Томилин?.. Кременской. Узнай сейчас, кому колхоз «Маяк» в этом году сдает сад в аренду. Подробно и точно. Очень важно. Трубку не бросаю.
Лизавета. Заплакать или подержаться?
Кременской. Подержитесь.
Лизавета. Ревновать на Машку или бросить, раз вы так серьезно?
Кременской. По-моему, бросить.
Лизавета. Значит, я опять сделалась, как дура?
Дудкин. Ты не дура, ты наивная.
Кременской (у телефона). Да, да, очень серьезно… Слушаю.
Лизавета (тихо). Вася…
Дудкин. Я твой.
Лизавета. Я тоже.
Дудкин. Сиди и не колыхайся.
Лизавета. Не могу… Вася, выдь в коридор… (Вскочила.) Выдь скорее ко мне! (Ушла. За ней Дудкин.)
Кременской. Понимаю… В прошлом году сад сдали артели. (Ирония.) Сад числится в запущенном состоянии. А в этом году? Опять той же артели. Кто сдавал, кто утверждал — это в другом месте разберут. Ты мне скажи: оговорен караульщик, садовник? Оговорен. Кто? В. В. Барашкин. Все в порядке. Остальное меня не интересует.
Явились Лизавета и Дудкин.
Ну, молодожены, примирились?
Лизавета. Если я виновата, то я покаюсь и никогда теперь не буду наивная.
Кременской. Вам еще каяться!.. Не надо каяться. И шлепать, Дудкин! Смотри, изобразим в газете насмех всему району. Учти.
Дудкин. Учту.
Кременской. Все это прекрасно. Передай Маше, что мы статью опубликуем. Вокруг этого дела подымем массы. Пусть там она сама выступит на собрании, пусть она с активом подготовит лучших людей в правление, пусть действует… Скажи — пусть действует попрежнему. В канун выхода в поле я к ночи сам подъеду к вам.
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
В комнате Кременского. Празднично одетая Людмила приятно убрала стол, села за пианино, играет на слух что-то лирическое. Вдруг ударила всеми пальцами по клавишам, уронила голову на руки. Прислушалась, вскочила, поправила прическу у зеркала. Вошел Кременской.
Кременской. Вино есть, и выпить охота. Отдыхаем. Здравствуйте, Людка! Здравствуй, дорогая!.. Дорогая! (Целует.)
Людмила. Еще.
Кременской. На всю пятилетку… раз… два… три… Людмила. Извините, пятилетка в четыре года, извините…
Кременской. Извините, любовь не планируется… (Бросил целовать, вынул платок.)Единственный вред, который нам приносит химическая промышленность, — это губная помада.
Людмила. Зато красиво.
Кременской. На глаз хорошо, а на вкус плохо. Не понимаю, зачем ты их ваксишь. Губы и со стороны внешней рекламы и со стороны качества вполне кондиционные.
Людмила. Какую ахинею ты несешь!
Кременской. Хорошо, я тебе буду читать стихи:
Ах, мимозы, водовозы,
Туберозы, паровозы,
Розы, слезы и завхозы,
В голове телячьи грезы.
Людмила. Ты притворяешься грубым. А Пушкин?
Кременской. Пушкин из чернильницы создал поэзию, а у нас из чудес энтузиазма и ума создают… (На ухо.) Поняла? «Большой конвейер громыхал». Я и без вас знаю, что большой конвейер громыхает.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид.
Эх, Людмила, если б Пушкин написал о Днепрострое…
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел…
Людмила. Вот где вы раскрываетесь! Ты поэт?
Кременской. Я начальник политотдела.
Людмила. Ну, начальник политотдела, давайте выпьем за начальника политотдела!
Пьют, поцелуи.
