Афанасий Салынский - Драмы и комедии
В творчестве Салынского заметна значительная эволюция и в понимании публицистики. Если раньше его граждански-активное, страстное отношение к жизни чаще всего реализовалось в тех или иных отдельных приемах, давало почувствовать себя главным образом в резкости локальных красок, то теперь оно определяет самую сердцевину его драматургического метода, получает выражение в лучших пьесах Салынского в широком и плавном развертывании действия, в освещении всего многоцветного богатства жизни, в высокой и безыскусной простоте обрисовки характеров. В «Летних прогулках» драматург приобщается к чеховской традиции, живущей в советском театре. Об этом свидетельствуют тонкость драматургического замысла писателя, обостренное внимание к психологическим подтекстам, передача переменчивости атмосферы действия, очень осторожное выявление поэтической темы, наконец, проникновенная манера речи.
При всей своей новизне «Летние прогулки» подтвердили верность драматурга мужественному и светлому взгляду на мир. Между прочим, эта пьеса позволила с особой остротой ощутить своеобразие композиционного мастерства драматурга. Салынский свободно и всякий раз по-новому распоряжается временем и пространством. В «Забытом друге» он дает последовательную цепь событий и заключает их в четкие рамки бытовой среды. В «Хлебе и розах» драматург прибегает к временным «сдвигам» и пространственным «рывкам». Во «Взорванном аде» он нарочито ломает временную последовательность и пространственную целостность. В «Марии» Салынский дает центральный образ в скрещении линий сюжета, в окружении монологов, в которых персонажи пытаются осмыслить свое отношение к Одинцовой. Но вот что интересно: финальный акцент в этих и многих других пьесах драматурга как бы вынесен «за такт», действие разрешается нарастанием нового конфликта, ставит героя перед новым препятствием. Развязка в пьесах Салынского часто читается как начало нового этапа жизни и борьбы героя. Финальная реплика «Забытого друга» — сигнал к бою, который поведет Григорий Карпов там, где со своим горем шел Терентий Гуськов. Николай Вережников продолжает героическую схватку с врагом. Мария Одинцова начинает новый, еще более трудный бой за будущее родного Излучинска… Вряд ли случайно в «Мужских беседах» пленум крайкома партии обрывается, по существу, на полуслове; в других пьесах мы расстаемся с Гавриилом Ивушкиным, Ниной и Яковом Мытниковыми, Борисом Куликовым и Надей Ольховцевой на самом пороге новой жизни, в которой, по словам драматурга, будет предостаточно «моментов взлета и моментов, когда возникает уныние». Салынский верит в непреложность движения жизни к свету, хочет, чтобы его пьесы «помогали человеку… понять, что самое главное, самое большое всегда еще впереди».
Пьесы Салынского разнообразны не только в тематическом отношении, по и по жанру, композиционному построению, они отличаются богатством драматургических приемов и своеобразным пониманием сценичности. Но и в сфере театральной выразительности Салынский сохраняет преданность ведущему принципу своего творчества: его произведения неизменно обращены к человеку, направлены к наиболее полному и яркому выявлению его духовной жизни, к ясному и исчерпывающему раскрытию общественной сути его бытия.
Почему в «Марии» сценическое действие мгновенно перемещается из дорожного шоферского барака в коридор управления Излучинской ГЭС, из кабинета секретаря райкома — на собрание партийного актива района? Потому что оно следует за героиней пьесы Марией Одинцовой, которой до всего есть дело, которая за все здесь, в Излучинске, ответственна. Почему так тесно заселено пространство этой пьесы самыми разными людьми, так спрессовано, сжато течение ее времени и стремительное движение сюжета? Потому что Мария Одинцова живет единой жизнью с народом, ей дорог каждый человек со всеми его волнениями и чаяниями, к каждому она торопится прийти на помощь, повсюду успевает и подчиняет ритму своей жизни само время. Почему так разорванно-фрагментарна композиция пьесы «Взорванный ад», так тесен ее событийный ряд, так порывист и синкопирован ритм ее действия? Потому что герой ее, Николай Вережников, ищет на «дне войны» союзников в борьбе против фашизма, тут все еще сложно, неясно, но схватка с врагом — смертельная схватка с превосходящими по всем статьям силами противника — уже началась.
В «Барабанщице», затем во «Взорванном аде» Салынский использует сильно действующий театральный прием «наплывов». Нила Снижко вспоминает о прошлом, Николай Вережников мысленно ведет напряженный диалог со своими друзьями и противниками по прежней жизни, говорит со своей матерью. Но этот возврат к прошлому отнюдь не воспринимается как информативная ретроспекция: «наплывы» возникают в самые трудные для героев минуты раздумий. Они являются объективацией их мысли, несут правду о сложнейших переживаниях героев, через которые те проходят по пути к подвигу. Театральный прием здесь передает и пробуждает в зрителе живые, незаемные эмоции, раскрывает сложность человеческой души и ее величие. Даже наиреальнейшим образом, казалось бы, с ненужной дотошностью переданная драматургом обстановка действия «Барабанщицы» — проходная комната в полуразрушенном доме, где живет Нила и через которую прямо с улицы без труда может пройти всякий, — теснейшим образом оказывается связанной с жизнью и борьбой героини. Нила в прямом и переносном смысле живет в перекрестье людских взглядов и пересудов, она ни минуты не принадлежит сейчас себе…
Сложность драматургической формы произведений Салынского — это результат своеобразия авторского восприятия жизни, итог углубленных раздумий о человеке и мире. Сложность пьес Салынского — это сложность проблем, выхваченных из самого кипения жизни, это сложность характеров, переданных со всей их ничем не сглаженной остротой и своеобычностью.
Особую роль в пьесах Салынского играют детали, подробности. Они возникают здесь не как набор безликих частностей или забавных курьезов, случайно привлекших внимание автора или введенных им в пьесу в поисках выигрышной театральности. Детали здесь всегда значительны, прочно срослись с героем: они становятся как бы продолжением его внутренней жизни во внешний мир. Салынский создает свои пьесы, как будто пишет прозу, так обстоятелен он в описании внешности персонажей, их повадок и манер. Не случайно он так часто сгущает подробность до символа.
Не потому ли так афористична речь героев Салынского и драматург так часто прибегает к монологам? Афоризм здесь — это сгусток мысли героя, луч света, направленный в тайники ого души. Монолог — прочная нить связи, протянувшаяся от героя к зрителю, форма исповеди, с которой персонаж обращается к валу. Б. Ромашов почти четверть века назад так прокомментировал речевые особенности пьес Салынского и своеобразие его обращения со словом: «А. Салынский не только пишет, но и видит и слышит то, что пишет, что очень важно для драматурга, потому что мы связаны с так называемой звучащей речью. Драматург обладает способностью так пользоваться репликами, что они делаются своего рода бумерангами — летят в зрительный зал, посылают интересные мысли и возвращаются обратно в его руки». Не только интересные мысли, — добавлю я от себя, — но и живые, неподдельные чувства. Потому что Салынский пишет свои пьесы о человеке и для человека, раскрывая богатства его внутреннего мира и пробуждая лучшие силы его души.
Произведения Салынского с успехом идут на сценах театров и обрели многомиллионную аудиторию. Творческая дружба связывает драматурга с видными театральными коллективами, талантливыми режиссерами и актерами. Многие постановки его пьес стали яркими событиями в театральной жизни нашей страны. В чем причина успеха драматурга и художников, ставших его единомышленниками? Не в том ли, что «театр Салынского» отвечает самым сокровенным потребностям советских зрителей, которые, по слову драматурга, «хотят смеяться и плакать в театре… сопереживать и волноваться, ждать исхода и разгадывать сложности психологии, следить за большой любовью, слышать страсть, вовлекаться в горячие идейные споры…»?
Да и может ли быть иначе? Ведь пьесы Афанасия Дмитриевича Салынского всегда «мужские беседы» о самом главном в жизни.
А. Якубовский
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Малый театр. 1954
Сцены из спектакля
Николай Селихов — В. Доронин
Дина Богданова — К. Роек
Андрей Корчемный — Е. Матвеев
ЗАБЫТЫЙ ДРУГМХАТ. 1956
Янушкин — В. Муравьев,
Шурик — Н. Гуляева,
