Пьер Корнель - Театр французского классицизма

Вот он! Я научу вас доверять мне снова.

О боги!

Стойте здесь. Я вам скажу два слова:
Нерон! Британник мертв, но судьи не мертвы.
Убийцу знаю я.

Кто ж он, царица?

Вы!

Я! Ваша неприязнь становится опасна!
Итак, к любой беде моя рука причастна?
Кто вашим обо мне доверится речам,
Услышит, будто мной убит и Клавдий сам.[190]
Британник был вам друг, ваш ужас мне понятен,
Но не в ответе я за то, что рок превратен.

О нет! Несчастный принц был ядом умерщвлен:
Нарцисс нанес удар, но дал приказ Нерон!

Царица!.. Впрочем, уст не оскорблю ответом.

Но что ж вас, государь, гневит в упреке этом?
Британник, госпожа, был полон воли злой,
Которая и вам грозить могла порой:
Он к браку с Юнией стремился лишь с расчетом
Жестоко отомстить царицыным заботам.
Вы обманулись в нем: скрывая в сердце месть,
Со всеми он мечтал былые счеты свесть.
Пусть рок вас удручил, о вас самой радея;
Пусть даже, разгадав все происки злодея,
Спасительный удар мне вверил цезарь сам,—
Пристало, госпожа, скорбеть о том врагам:
Пускай мятежный принц оплакан будет ими,
Вы ж…

Продолжай, Нерон! С министрами такими
Оставишь по себе ты славный в мире след!
Ты должен продолжать! Назад дороги нет.
Ты руки обагрил впервые кровью брата;
На очереди мать,[191] ей та ж грозит расплата:
Давно раскрылась мне вся ненависть твоя,—
Ты мстишь мне за добро, что совершила я.
Но пусть и смерть моя тебе не даст покоя,
Не думай, что, уйдя, прощу тебя легко я:
Рим, небо, жизнь, тебе дарованная мной,
Повсюду будут влечь мой образ за тобой.
Ты будешь век гоним толпой незримых фурий.
Унять сердечный вихрь захочешь новой бурей;
Неистовство твое, растя из года в год,
Кровавой полосой все дни твои зальет.
Но верю, будет день, проснется вечный мститель —
И страшной гибелью погибнет сам губитель.
И кровью стольких жертв покрытый и моей,
Оплатишь нашу смерть ты гибелью своей
И мир оповестишь, в века бесславно канув,
Как люто был казнен лютейший из тиранов!
Вот мой тебе завет и суд мой над тобой.
Прощай! Теперь иди!

Нарцисс, ступай за мной!

Ах, небо! Как была в упреках неправа я!
Я Бурра клясть могла, Нарциссу доверяя!
Вы видели, мой Бурр, какой свирепый взгляд
Мне подарил Нерон в залог иных наград.
Свершилось; цепь свою он рвет теперь недаром;
Меня он поразит обещанным ударом.
Вам самому, боюсь, расплаты ждать пора.

Царица! Для чего не умер я вчера!
О, пусть Нерон рукой, спасительно жестокой,
Даст исцеленье мне от горечи глубокой!
Он Бурру показал, злодейство совершив,
Что с цезарем таким не будет Рим счастлив.
Не преступленье лишь гнетет мой дух смятенный,—
Он брата мог убить из ревности мгновенной.
Но, государыня, я тем вдвойне согбен,
Что, подавая яд, спокоен был Нерон.
Его холодный взор изобличал презренье
Тирана, для кого не ново преступленье.
Пусть довершит удар, пусть будет им убит
Докучливый министр, кто так о нем скорбит.
Мне незачем — увы! — бежать других страданий:
Чем смерть придет быстрей, тем будет мне желанней.

Бурр! Госпожа моя, очнитесь от скорбей!
Утешить цезаря бегите вы скорей!
Ах! Жить без Юнии захочет он едва ли.

Возможно ль! Юнию мы также потеряли?

Она не умерла, но для него мертва,
Чтоб цезаря тоска была вовек жива.
Мне солгала она, покой ваш покидая.
Принцессу проводить к Октавии пошла я;
Она ж другим путем стремилась все быстрей,
И я могла следить лишь издали за ней.
По ступеням дворца бежит она с рыданьем.
Но вдруг пред Августа высоким изваяньем
Упала, надломясь, к подножью склонена,
И, обхватив его, воскликнула она:
«О кесарь, защити рукой твоей, молю я,
Последний отпрыск твой, что льнет к тебе, тоскуя,
Убит в своем дворце, тому свидетель Рим,
Тот принц, кто мог бы стать преемником твоим.
Он умер, а меня хотят склонить к измене.
Чтоб верной быть ему, обняв твои колени,
О властелин, дозволь мне вверить жизнь богам,
С кем доблестью своей ты ныне равен сам!»
Меж тем бежит народ, охвачен изумленьем,
Толпится всё вокруг, ей вторит с возмущеньем.
И, тронут повестью злодейства и обид,
Поносит лживый двор и помощь ей сулит.
Ее ведут во храм, где в память бурь смиренных
Семья невинных дев, служенью посвященных,
Бессменно сторожит в хранилище святом
Огонь, что век горит пред нашим божеством.
Нерон глядит им вслед, их разлучить не смея.
Нарцисс — смелей, влечет усердие злодея.
Он к Юнии спешит и, чванясь пред толпой,
Ее касается предательской рукой.
Но бурей на него вздымаются кинжалы;
Одежды Юнии от брызг нечистых алы.
Посланцу своему Нерон не смел помочь,
От яростной толпы спешит он скрыться прочь:
Вернулся он. Но всех страшит своим молчаньем.
Лишь имя Юнии он все твердит с рыданьем.
Бесцельно бродит он, его глаза мертвы,
Он к небесам поднять не смеет головы.
Боюсь, чтоб скорбь его, которой тишь ночная
Отчаянье сулит, все раны растравляя,
Коль не придете вы сочувственно вздохнуть,
Не обратила б меч на собственную грудь.
Бегите! Час не ждет! От скорбного порыва
Погибнет цезарь.

Казнь была бы справедлива.
Но все ж проверим, Бурр, он вправду ль потрясен,
В неистовствах своих раскаялся ли он,
От совести своей готов ли ждать велений!

О боги! Если б впредь он чужд был преступлений!