Лион Фейхтвангер - Тысяча девятьсот восемнадцатый год
Четвертый. Спасибо, господин почтовый ящик.
Второй. Только из-за того, что здесь Вендт, они над нами так измываются.
Третий. Как странно, что ему не скажешь «ты».
Четвертый. «Величие и достоинство служат преградой к сближению» — как сказал Шиллингер.
Третий. Ему дьявольски трудно. Но он не увиливает, не жалуется, а стискивает зубы и молчит.
Первый. Иногда мне кажется, что он-то и мог бы сказать — зачем, чего ради?
Второй. Пока что от него только и есть пользы, что из-за него к нам придираются.
Совсем молоденький солдатик (яростно). Придираются? К вам? Ко мне придираются! Из всей роты только ко мне одному.
Четвертый. Погляди-ка. Грудной младенец раскрыл рот. Еще в утробе матери, а уже лопочет.
Третий. За что это к тебе придираются, сосунок?
Молоденький солдат. Могу вам сказать. За то, что я однажды застал фельдфебеля в офицерском нужнике, когда он там примерял монокль.
Четвертый. Вот еще обезьяна, вот еще проклятая образина!
Второй. Лезет в офицеры.
Третий. А тебе что там понадобилось, в офицерском нужнике?
Молоденький солдат. Чистить мне его велели. И вот с тех пор он ко мне придирается. (Кричит.) Не могу я больше. Сил нет. Я застрелюсь. Лучше сразу на тот свет, чем так вот медленно подыхать.
Общее замешательство.
Второй. Ну, ну, друг, успокойся.
Первый (раздумывая, тихо). По-моему, надо было бы сказать об этом Томасу Вендту.
Молоденький солдат. Вендт сам уже кое-что заметил. Он как-то так взглянул на меня, пожал мне руку. Я понял, что он все знает. Я — из деревни. Хоть разок бы еще взглянуть на поля, на землю, на деревья и небо, а отпуск я не получал ни разу. Никогда. Может быть, в это воскресенье… Да нет, ничего не будет. (Пауза.)
Четвертый. Тут у меня стихотворение.
Второй. Смешное что-нибудь? Вроде «Мумия и сыр»?
Четвертый. Ну, нет, не смешное. Это Вендт писал.
Первый. Вендт?
Многие. Вендт?
Четвертый. Называется «Песня павших».
Второй (разочарованно). Ну, значит, уже не смешное.
Голоса. Заткнись!
Четвертый.
Мы здесь лежим, желты, как воск,
Нам черви высосали мозг.
В плену могильной немоты
Землей забиты наши рты.
Мы ждем…
Первый (про себя). Мы ждем… Да, мы ждем!
Четвертый.
Плоть наша — пепел и труха,
Но как могила ни глуха,
Сквозь немоту, сквозь сон, сквозь тьму
Вопрос грохочет: — Почему?
Мы ждем…
Первый (вскакивает). И он, значит, тоже спрашивает? И он, значит, тоже спрашивает?
Многие. Не мешай. Читай дальше!
Второй. Да это совсем не смешно.
Четвертый.
Пусть скорбный холм травой зарос,
Взрывает землю наш вопрос…
Томас (вернулся). Что это? Почему вы замолчали? Вы говорили обо мне? Ну и продолжайте.
Третий. Он прочел ваше стихотворение.
Томас. Стихотворение? Вот как? Со стихотворениями далеко не уйдешь. Между прочим, друзья, почему вы со мной на «вы»? Читай дальше.
Первый. Пусть он читает. Он сам. Вы должны прочесть.
Молоденький солдат. Читай, друг. Прошу тебя.
Томас (читает, без особой выразительности, со скрытой злобой).
Пусть скорбный холм травой зарос,
Взрывает землю наш вопрос…
Он, ненасытен и упрям,
Прорвался из могильных ям.
Мы ждем.
Мы ждем. Мы только семена,
Настанут жатвы времена.
Ответ созрел. Ответ идет.
Он долго медлил. Он грядет.
Мы ждем.
Тишина.
Молоденький солдат (тихо, робко). Чего ж они ждут? Скажи нам.
Первый (настойчиво). Растолкуй нам, Томас Вендт, непременно. Зачем это — война и все такое. Видишь, ведь и мы все спрашиваем. Видишь, ведь и мы умираем. Ты должен нам растолковать, Томас Вендт.
Фельдфебель (с шумом распахивает дверь). Что здесь такое?
Солдаты стоят навытяжку.
Фельдфебель. Почему вы все скучились, как овцы перед грозой? (Молчание. Молоденькому солдату.) Эй, ты, сопляк. Что это тут опять за свинарник? Не положено, чтобы тюфяк виднелся из-под одеяла. Неряха. Чтобы этого больше не было.
Молоденький солдат (боязливо). Честь имею доложить, господин фельдфебель, одеяло слишком короткое. Я по-всякому старался.
Фельдфебель. Что? Противоречить? Вшивый мальчишка! Вот я тебя проучу! Твой воскресный отпуск — пиши пропало.
Томас (тихо, но очень ясно). Вы придираетесь к этому солдату, господин фельдфебель.
Фельдфебель. Что? Кто посмел?
Томас (негромко). Вы придираетесь к этому солдату, господин фельдфебель.
Фельдфебель. Ах, вы? Конечно, вы. Я вас подведу под военный суд. Бунтовщик. Скотина чертова. (Выходит, хлопнув дверью.)
Томас (тихо).
Он долго медлил. Он грядет.
Мы ждем.
4
Сад на вилле Георга. Поздняя осень. Вечер.
Издалека доносятся песни играющих детей. Беттина. Анна-Мари.
Анна-Мари. Ваши руки на солнце совершенно прозрачны, Беттина.
Беттина. Да, мои руки не изменились. Ты прелестно одета, Анна-Мари. Белое платье и флорентийская шляпа очень тебе идут.
Анна-Мари. Я собираюсь в Мариенклаузе.
Беттина. И Георг туда, кажется, поехал верхом.
Анна-Мари (нерешительно). Вот как.
Беттина. Что с Томасом?
Анна-Мари. Завтра будто бы отправляют на фронт.
Беттина. И ты только теперь говоришь мне об этом?
Анна-Мари. Я все сделала, чтобы его удержать. С ним не сговоришься. Он и не смотрит на меня. Может быть, все было бы по-иному, если бы он со мной поговорил.
Беттина. Чего хотят эти ребята у решетки?
Анна-Мари. У мальчика мяч залетел в сад. Он не решается войти.
Беттина. Открой ему, пожалуйста, калитку.
Анна-Мари идет.
Беттина (напевает.)
Играй, душа моя, и пой
Чудесной летнею порой.
Анна-Мари входит с маленьким мальчиком.
Мальчик. Тетя, это невеселая песенка.
Беттина. Подойди ко мне, маленький Иозеф.
Мальчик. Ты не можешь спеть что-нибудь веселое?
Беттина. Что, например?
Мальчик (поет, точно петушок).
Птички лесные
Поют так чудесно
В родимом краю.
Беттина. Чего только не умеет маленький Иозеф? Как поживает мама?
Мальчик. Она получила письмо.
Беттина. От отца? С фронта?
Мальчик. Папа пишет, что там — настоящий свинарник. И ему не дают отпуска. А дядя Стефан рассмеялся и сказал: вот видишь, этого хочет бог и кайзер. И схватил маму вот так, крепко. И, должно быть, ей было больно. А то она не ревела бы целую ночь.
Беттина. Кто это дядя Стефан?
Мальчик. Это кучер из пивоварни, где такие чудные лошадки. Иногда он мне позволяет покататься верхом — гоп-гоп! Но раз он не хотел меня снять, и я так испугался и закричал. А дядя Стефан смеялся и не снимал меня. А на руке у него красивые синие рисунки. Но я его не люблю. Оттого, что мама меня всегда высылает вон, когда он приходит. Что это с тетей?
Анна-Мари с трудом овладевает собой.
Беттина (смотрит на нее; тихо). А, вот что!
Мальчик. Дядя Стефан говорит, что папу убьют.
Беттина (гладит его по волосам). Маленький Иозеф.
Мальчик. Ребята играют. Слышишь: «Заяц белый, куда бегал?» И я хочу с ними. Мне здесь не нравится. Тетя сейчас заплачет, а ты тоже невеселая.
Беттина. Иди, иди, Иозеф. В следующий раз, как придешь, получишь конфет.
Мальчик убегает.
Беттина (тихо). Вот, значит, как. Вот как.
Анна-Мари. Этого вы мне никогда не простите, Беттина?
Беттина. Тебе?
5
У Анны-Мари.
Георг. Ты была с господином Шульцем в кабаре?
Анна-Мари (вызывающе). Да.
Георг. С Шульцем!
Анна-Мари. Мне захотелось света, вина, танцев. Ты ведь не мог пойти со мной. Или не хотел.
Георг. Вчера вечером, когда мы читали с тобой новый том стихов, ты чувствовала малейшую шероховатость. На прошлой неделе, когда мы говорили о Томасе Вендте, у тебя были такие глаза, что я не смел до тебя дотронуться. А потом ты идешь с Шульцем в кабаре.
