Пьер Корнель - Театр французского классицизма

Не продолжайте, Бурр. Болезнь неизлечима:
Зов сердца моего мне все поведал сам.
Пора мне полюбить…

Так показалось вам,
О цезарь! Коренясь в одном сопротивленье,
Пугает вас недуг, ничтожный при рожденье.
Но если б высший долг вам сердце укрепил
И побороть врага у вас достало сил;
Когда б вернули вы те доблестные годы,
Когда б, мой государь, припомнили невзгоды
Своей Октавии, лишенной всех отрад,
И чистую любовь позвали бы назад;
Когда бы, наконец, пусть не без тайной муки,
Вы обрекли свой взор хоть временной разлуке,—
Поверьте, государь, будь страсть и впрямь сильна,
Прикажут ей уйти — и скроется она!

Я вам доверюсь, Бурр, среди войны кровавой,
Где честь своих мечей поддержим мы со славой,—
Равно средь той борьбы, где поле нам — сенат,
И копья наших слов судьбу страны вершат:
За вами здесь и там пойду, не рассуждая;
Но, Бурр, поверьте мне, у страсти — стать иная,
У ней иной закон — и было б ни к чему
Спускаться до нее суровому уму.
Иду! Я с Юнией расстался из-за спора…

Свершилось, Бурр; Нерон себя проявит скоро;
Его жестокий дух лишь до поры был тих,
Он скоро вырвется из слабых уз твоих.
В каких неистовствах он может разрешиться!
К кому за помощью, о боги, обратиться?
Один лишь Сенека сумел бы мне помочь,
Но он, в неведенье, из Рима отбыл прочь.
О, если бы к нему я матери участье
Мог вызвать!.. Вот она!.. ее приводит счастье.

Что ж! Не права ль я, Бурр, доверья вас лишив?
Вот — правда ваших дел, пускай язык ваш лжив!
Отослан прочь Паллант; он лишь за то наказан,
Что цезарь ваш ему престолом был обязан.
Вы это знаете; добился он один,
Чтоб волей Клавдия стал царствовать мой сын.
Но мало! Святость уз семейных оскверняя,
Супругу цезаря идет сменить другая;
А честный наш министр, враг лести и забав,
Кто призван был смирить Нерона пылкий нрав,
Потворствует и льстит, питая в юном друге
Презренье к матери и ненависть к супруге.

Таких упреков Бурр еще не заслужил.
Неизвинимых дел наш цезарь не свершил.
Он отвратить не мог Паллантово изгнанье:
Давно тот заслужил за гордость воздаянье,
И цезарь лишь, скорбя, исполнил то, что двор
И римский весь народ решили с давних пор.
Все прочее — недуг, и есть ему леченье:
Слезам Октавии найдется облегченье.
Но укротите гнев. Тишайшим из путей
Супруга тотчас же воротите вы к ней:
Нерону угрожать, поверьте мне, опасно!

О нет! Зажать мне рот стараются напрасно.
Мое молчание вам смелость придает.
И как вам уважать плоды моих забот?
Но не один Паллант стоит за Агриппину;
Иных отмстителей призвать я не премину.
Уж сыну Клавдия известна та вина,
Которую пред ним я искупить должна.
Так, решено! Его я выведу к солдатам,
В них жалость разожгу к его младым утратам.
Пора нам искупить преступные года!
Сын императора предстанет им тогда
И, дочерью вождя Германика поддержан,
Потребует высот, с которых был низвержен.
И Энобарбов сын предстанет рядом с ним,
Совместно с Сенекой и с Бурром же самим,
Которых для него из ссылки призвала я
И власть верховную которым отдала я.
Не поколеблюсь я казнить наш общий грех;
Пускай борьба за трон раскроется для всех.
Чтоб ополчить народ на власть его и вашу,
Я худшего стыда молчаньем не прикрашу;
Все наши низости огласке я предам:
Убийства, ссылки, яд…

Но кто поверит вам?
Себе и цезарю слепое обвиненье
Невольно все сочтут за злое ухищренье.
Царица, я ль не встал с мечом за вашу честь,
К присяге армию не я ль сумел привесть?
Но злом не помяну борьбы минувшей славу,
Затем что сын отцу наследовал по праву.
С тех пор как Клавдием усыновлен Нерон,
Ваш сын с Британником правами уравнен.
Рим мог его избрать! Так, на заре империй,
Был славным Августом усыновлен Тиберий;
Агриппа[183] ж юноша, незаслужённо пав,
Напрасно требовал возврата кровных прав.
Нерона мощь крепка на твердом пьедестале,
Хотя б своей рукой ее шатать вы стали;
И если цезарь наш считается со мной,
Он вскоре вас смягчит сердечной добротой.
Я начал — и, клянусь, закончу начатое!

Куда вас завлекло неистовство слепое,
О госпожа! Теперь все цезарь будет знать.

Ах, лишь бы он посмел очам моим предстать!

Молю вас, госпожа, да стихнут скорбь и злоба!
Ни брат и ни сестра того не стоят оба,
Чтоб в жертву им отдать ваш царственный покой!
Иль цезарь и в любви не смеет быть собой?

Как? Иль не видишь ты, в какую сеть нас ловят,
Альбина? Это мне соперницу готовят!
Коль роковую связь не устраню совсем,
Я буду смещена и сделаюсь ничем.
Пока Октавию венчал лишь титул звучный,
Она для цезаря была женой докучной,
Награды, почести дарила я одна,
Я славой при дворе была окружена.
Но нежность цезаря похитила другая,
Власть милой и жены в руках соединяя;
Величье цезарей, плод стольких злых скорбей,
За мимолетный взгляд наградой будет ей.
А мне?.. Иль стану я отвержена, гонима?..
Альбина, даже мысль о том мне нестерпима!
Я рисковала всем для сына моего…
Неблагодарный он!.. Но вот и враг его…

Еще наш общий враг не одержал победы,
Царица; есть сердца, что делят наши беды.
Честнейшие друзья, — не знали мы о них! —
Пока исходим мы здесь в жалобах пустых,
Питая правый гнев, неправдой разожженный,
Нарциссу вверили порыв свой возмущенный.
Еще неверной той не овладел Нерон,
Которой честь сестры приносит в жертву он.
Коль вы по-прежнему за честь ее скорбите,
Теперь отступника вы к долгу возвратите.
Едва ль не весь сенат нас поддержать готов:
Пизон, Плавт, Сулла[184]…

Принц, страшитесь ложных слов!
Как? Сулла, Плавт, Пизон, знатнейшие из знатных?

Я вижу, что речей желали б вы обратных,
Что гнев ваш, госпожа, растерян и смущен,
Страшится сам того, к чему стремился он.
Нет! Я обязан вам надежнейшей опалой;
Во всех моих друзьях отваги нет ни малой.
Нет и самих друзей; старались вы о том,
Чтоб даже лучший друг мне сделался врагом.

Вас увлекает, принц, опасная отвага!
От разуменья лишь зависит наше благо.
Я обещала вам: назло вражде людской,
Сумею совершить обещанное мной.
Не скрыться от меня преступному Нерону;
Он выслушает мать, и я в нем совесть трону;
Угрозой, лаской ли, я приступлю к нему.
А нет — Октавию я за руку возьму,
С ней обойду весь Рим, во все сердца посею
Сочувствие к слезам и ненависть к злодею.
Прощайте! Сыну я не уступлю игры.
А вы доверьтесь мне — и скройтесь до поры.