Алексей Слаповский - Мои печали и мечты (Сборник пьес)
Он нажимает на кнопку: оглушительный зуммер.
8
Квартира Чембуковых. Олег Семенович ужинает, скромно выпивая по ходу дела пару стопок водки, наливая себе из графина. Входит Нина Кирилловна с тарелкой.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (продолжает рассказ). Так вот, она мне говорит, причем смотрит вот так вот, вот такими вот глазами, а глаза красивые, конечно, и говорит: я учила, как могла, но у меня серьезные жизненные проблемы. Может, говорит, я вам расскажу, и вы поймете, только не здесь, конечно, а где-нибудь. Она имела в виду: в приватной уютной обстановке.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ты хочешь сказать, она готова за экзамен тебе, старику, отдаться?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Какой я старик, это еще вопрос. Михневич тоже старик, а такой ходок, что пыль столбом, все знают. Главное — для нее это ничего не стоит! За экзамен предложить себя — да не вопрос!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я не знаю, чему ты удивляешься, пора привыкнуть.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да? Может, пора начать пользоваться такими предложениями?
НИНА КИРИЛЛОВНА. А что, не хочется?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Я не об этом! Я о том, что она любыми способами все-таки закончит университет. И даже, может, пойдет работать в школу. Идет же кто-то работать в школу. И будет учить нашу внучку, понимаешь? Вопрос — чему?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Истории. Одно другому не мешает. Судя по тому, как ты разгорячился, она тебе очень понравилась. (Гладит его по голове.) Я очень ценю твою принципиальность и супружескую верность.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (дергает головой). Спасибо! Я, действительно, начинаю жалеть. В самом деле, та же история учит, что успешен тот, кто разрешает себе любую подлость.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Успокойся. Эта студентка не с луны свалилась, мы же ее и воспитали. Наше поколение, я имею в виду.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Плевал я на поколение! Поколение само по себе, а я сам по себе! Где Виктор?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Сказал, скоро будет. В больнице у Иры опять. Хотел взять с собой девочку, я отговорила — и так таскает каждый день, а там больница все-таки, зараза.
ОЛЕГ СЕМИЕНОВИЧ (крутит пальцем у виска). Там другая зараза.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Думаешь, это не передается? Она и до больницы была… своеобразная. И сын наш другим стал, разве нет?
Звонок в дверь.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Вот, пришел. Звонит — ключи забыл, наверное.
(Идет открывать и возвращается с супругами Лохайло).
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Здравствуйте! Надеюсь, мы имеем право навестить внучку? Как вы живете в такой тесноте, здесь же нечем дышать!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Мы соскучились…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Сейчас посмотрю, она спала… (Приоткрывает дверь в другую комнату). Проснулась. Улыбается.
Борис Яковлевич проходит в комнату, Ирэна Петровна за ним.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Даже рук не помыл. И ботинок не снял.
Пауза.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Что они там делают?
Хочет войти, но тут из комнаты выходит Борис Яковлевич с ребенком, завернутым в одеяло. Ирэна Петровна идет следом.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Значит, так. Дискуссии только замедляют процесс. Я неоднократно звонил Виктору и просил его рассмотреть вопрос о нахождении ребенка там, где ему будет лучше. Он отказывался. А сейчас вообще его нет дома. Ребенок валяется один, вы тут водку пьете.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (встает). Господин Лохайло…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Я вас не перебивал, дослушайте! Мы имеем абсолютно такое же право на ребенка, как и вы! Тем более, что наша дочь — его мать!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Но она сейчас больна…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А кто виноват? Ваш сын, который ее до этого довел! Ребенка чуть не угробил, еле откачали, жену до психушки довел! Его к людям вообще нельзя подпускать! Тем более, они до сих пор официально не в браке, следовательно, ребенок вообще принадлежит матери, а если я сказал про равные права, то из уважения к вам, потому что я культурный человек и привык уважать даже тех, кого презираю. Так что… Короче, у нас там в машине квалифицированная няня, элитная няня, две тысячи евро берет, мы сейчас сажаемся и едем к нам.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это… Не понял… Это же похищение натуральное! Приехал, схватил, увез! Вы соображаете, что делаете?
НИНА КИРИЛЛОВНА (в телефон). Виктор, немедленно домой, Марфу увозят!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Не успеет! Я вообще сделаю все, чтобы его лишили родительских прав, потому что он моральный урод! Все, остальные вопросы — через моего адвоката! (Несет ребенка к двери).
Олег Семенович хочет догнать его, но на пути встает Ирэна Петровна.
ИРЭНА ПЕТРОВНА (не давая пройти). Я вас прошу, не надо, будет только хуже! Если он что решил… Мы еще обсудим. Мы обязательно договоримся. Извините. (Уходит).
Чембуковы в оцепенении.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это же… Он же натуральный бандит!
НИНА КИРИЛЛОВНА. А ты жертва.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Нет, но… Я даже сообразить не успел.
НИНА КРИЛЛОВНА. Ты не мужик, Олег. Был бы ты мужик, ты бы и девушку эту трахнул, и ребенка бы не позволил забрать, и этому хаму навесил бы так, чтобы скорую помощь пришлось вызывать.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ага. И меня в тюрьму?
НИНА КИРИЛЛОВНА. И посидел бы. Лучше бы понял историю: все великие исторические деятели сидели в тюрьме.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ты серьезно?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Да иди ты на хрен, Олег Семенович, надо что-то делать, а он челюсть отвалил: (передразнивает) «ты серьезно?»
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Хорошо. Я звоню в милицию. (Видит насмешливый взгляд Нины Кирилловны). Нет, а что еще?
9
Больница. Виктор ждет, выходит Ирина. Бодрая, оживленная. Они обнимаются, целуются.
ИРИНА. Сказали: в понедельник будет смотреть главврач и, скорее всего, отпустят.
ВИКТОР. А я надеялся, ты уже в выходные выйдешь.
ИРИНА. Я тоже надеялась. Ну, как там?
ВИКТОР. Нормально.
ИРИНА (смеется). Ты так осторожно говоришь, будто я все еще больная. Говори все, как есть.
ВИКТОР. Полная чушь. Моих родителей вообще близко не подпускают. Не отвечают на звонки. Я приезжаю, общаюсь в присутствии твоей матери, какой-то няньки проститутского вида и охранника.
ИРИНА (смеется). Серьезно?
ВИКТОР. А ты не знаешь? Вы же созваниваетесь с матерью, с отцом.
ИРИНА. С мамой да, с отцом нет. Но она про охранника ничего не говорила. И про няньку проститутского вида. Говорит: девушка с двумя высшими образованиями, с тремя иностранными языками, нянчила детей какого-то русского миллиардера в Лондоне. Я, конечно, ее отправлю обратно в Лондон, когда вернусь.
ВИКТОР. И что будем делать? Жить в этом доме под наблюдением охранника?
ИРИНА. Нет, конечно. Возьмем Марфеньку, вернемся на свою квартиру, к нас аренда не кончилась еще, и не пустим на порог ни моих, ни твоих.
ВИКТОР. Моих-то за что?
ИРИНА. Для справедливости. А если моему отцу не нравится, что я снимаю квартиру, пусть купит. Ему вполне по карману.
ВИКТОР. Это будет твоя квартира, а я буду кто? Кстати… (Долго, словно запутавшись рукой, вытаскивает из кармана коробочку, раскрывает ее).
ИРИНА. Это что? (Хохочет.) Витька, видел бы ты себя! Это ты? Ты же презирал все эти условности — обручальные кольца, запись в загсе!
ВИКТОР. Это когда ребенка не было. Кстати, в свидетельстве о рождении я отцом записан. В загсе. Но не в этом дело. Будь моей женой, Ир, пожалуйста.
ИРИНА (берет кольцо, надевает). Ладно, буду. (Рассматривает кольцо). Хоть ты и дизайнер, а вкус у тебя… И с глазомером не очень — велико. Но мне нравится. Мне очень нравится. (Целует Виктора).
ВИКТОР. Прости меня.
ИРИНА. Ты каждый раз будешь прощения просить? Я давно простила, всё, проехали!
ВИКТОР. Я не так просил. И ты не так прощала.
ИРИНА. Хорошо. Прощаю так, как никогда. Так годится?
ВИКТОР (улыбается). Годится. Знаешь, а давай ее окрестим?
ИРИНА. Опа! Ты же неверующий?
ВИКТОР. Как сказать… Я уже задумываюсь в эту сторону.
ИРИНА. А то, что у меня четвертинка еврейской крови, ничего?
ВИКТОР. Я у попа спрашивал, ничего. Даже если ты совсем еврейка и я еврей, но вне религии, то можно. Лучше, конечно, самим сначала окреститься.
ИРИНА. Ты и у попа был? Ну, дела… (Пауза). Ты чего-то боишься?
ВИКТОР. Нет. Просто…
ИРИНА. Ты боишься, что я могу что-то сделать? И поэтому хочешь ее окрестить? Как бы для безопасности, что ли?
ВИКТОР. Нет.
ИРИНА. Да! Я же вижу, ты говоришь со мной, как с больной! Ты меня боишься! И за ребенка боишься! Говори правду!
ВИКТОР. Я не то что боюсь…
ИРИНА. Все. Я поняла. (Снимает кольцо). Спасибо за предложение. В понедельник я выписываюсь, еду домой, к себе домой, к своей дочери. А тебя там не будет. Ты нам не нужен. Это тебя нужно бояться, а не меня!
