Кэрил Черчил - Антология современной британской драматургии
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
И на какое-то мгновенье это утешает, утешает, но тут мы видим твоими глазами молельный коврик и нож, и ты говоришь:
Мохаммед, я должна знать. Я должна знать, Мохаммед.
Ш-ш-ш-ш-ш. Не сейчас, Эми, не сейчас.
Нет, Мохаммед, я должна — ты из Аль Каиды?
Не сейчас, Эми, не сейчас. Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш.
И он кладет тебя на кровать, и он держит тебя в объятьях, и, боже мой, как утешает это смуглое тело.
Значит, так, давай не будем играть Эми с какой-то оценкой, давай не будем судить… давай просто… давай просто сыграем женщину, женщину, которая, лежа здесь в эту ночь, влюбилась, влюбилась в мужчину, в мужчину с ножом и молельным ковриком, женщину, которая в эту ночь, заснув в объятьях Мохаммеда, в объятьях его смуглых рук, забыла, впервые после 11 сентября 2001 года забыла, забыла дым и смятение, забыла звонки, забыла, как рушились башни, забыла падение Троя.
И давай — час за часом, день за днем — она все больше погружается в мир Мохаммеда, час за часом, день за днем, и вот уже другие мужчины начинают собираться в ее квартире, другие мужчины в длинной одежде, с ножами и молельными ковриками — их приходит семь, потом восемь, потом девять, потом сразу десять, они раскладывают коврики на полу, они звонят в Мекку, беседуют, планируют.
Это что — ячейка? Это — это фундаменталистская террористическая угроза в самом сердце твоего мира?
Ты должна спросить, ты должна потребовать ответа, но ты не, ты влюб — это любовь — безумная, глупая, слепая — Сердце — более крупный орган, чем Мозг, как говорят в нашем бизнесе, который называется шоу.
И вот однажды они собираются — Мохаммед и другие мужчины с ножами и молельными ковриками в твоей шикарной квартире в стиле студия, и ты готовишь для них напитки, неожиданно открывается дверь, дверь открывается, и ты видишь, ты видишь, ты видишь, видишь у себя, в своей собственной квартире его, он у тебя в квартире, он идет по твоей квартире, по твоей квартире, у тебя в квартире Усама.
И он подходит к тебе, и он тебе улыбается — улыбка жестокая — и он.
Мир тебе.
Почему ты не —? вот ножи, вот — почему ты не бросаешься на него? ты бы могла, ты должна, ты —
Это внутренний конфликт, ты переживаешь, ты играешь внутренний конфликт. Все так… ради Троя, ты должна отомстить, ты должна броситься на него, ты должна отомстить, но ты не делаешь этого — и тут тебя целуют, тебя целуют — теплый легкий поцелуй, — Усама целует тебя в лоб.
Теперь план ясен. Ты знаешь, как работает ячейка. Теперь ты знаешь, что эти люди несут зло.
Европа будет разрушена. Гаага. Рейхстаг. Тейт Модерн. Они шахиды. Они будут нагружены, опутаны взрывчаткой, и завтра, завтра в поддень они взорвут здания и людей, неся горе и разрушение.
И сейчас они обсуждают Мохаммеда. Что он будет делать? Какая задача у Мохаммеда?
Ты хочешь крикнуть: «Мохаммед нет нет нет нет. Я люблю тебя». Твои губы шевелятся, но слов не слышно.
И тут ты узнаешь, ты видишь, Усама поворачивается, он поворачивается к Мохаммеду, и он дает Мохаммеду задание: Евродиснейленд.
И тогда ты делаешь шаг вперед, и ты слышишь свои слова, как будто за тебя говорит кто-то другой:
Если ты это сделаешь, Мохаммед, я этого не переживу. Я не могу тебя потерять. Я уже потеряла Троя. И я не стану терять тебя. Я — женщина, и я люблю этого мужчину.
И тут ты обращаешься к Усаме:
Позволь мне пойти вместе с ним. Опутайте меня взрывчаткой, пусть я пойду вместе с ним, пусть я погибну вместе с моим мужчиной в поддень, посреди континента в Евродиснейленде.
Ни одна женщина никогда.
Умоляю, великий Мулла, умоляю. Я женщина, но я люблю этого мужчину и хочу умереть вместе с этим мужчиной.
Текут минуты, камера на лица джихадистов, ждущих решения муллы Усамы. Крупный план Мохаммеда — глаза его увлажнились. Твой крупный план — ожидание, ожидание.
И тут Усама улыбается, и он кивает.
«Да».
Ты умрешь вместе со своим мужчиной.
Этой ночью ты лежишь в объятьях Мохаммеда, ты лежишь и ждешь звонка, который скажет «пора на задание, садись на поезд, экспресс Евростар», ты лежишь в темноте, и он говорит:
Я люблю тебя, Эми, я люблю тебя всем сердцем и благодарю Аллаха за твое мужество, за то, что ты совершаешь самоубийство вместе со мной.
Я просто должна это сделать, Мохаммед.
Но мне страшно. Когда с двенадцатым ударом часов тело мое разорвется на части, я отправлюсь в Рай. Мне легко покинуть этот мир и отправиться в Рай. А ты? Куда отправишься ты?
Я… я… я… я… не знаю, Мохаммед. А где… а я, я смогу попасть в Рай?
Нет. Тебе не суждено попасть в Рай.
Ах!
Это наши последние часы.
Тогда возьми меня. Возьми меня. Возьми меня. Будь во мне все эти последние часы. Заполни меня всю, везде, где только можно, пока мне не станет больно и я не смогу больше этого вынести. Иди сюда, Мохаммед, иди.
И он берет тебя, берет тебя, и ты хочешь, хочешь, хочешь, и, наконец, ваши слившиеся воедино тела настигает сон, а потом начинается, начинается этот кошмар.
Вы приехали, вы в Диснейленде, и вы нагружены и обвязаны всеми известными видами взрывчатки, и ты глядишь вокруг — без одной минуты двенадцать, и ты глядишь вокруг — и ты видишь людей, и ты не понимаешь… хорошие люди, хорошие, толстые, счастливые, веселые люди. Стоят в очередях, едят, пьют, катаются. Это твои люди. Что ты делаешь? Что ты делаешь?
Через сорок секунд ты отнимешь у них жизнь. Через сорок секунд ты в клочья разорвешь все живое.
Как ты можешь? Почему ты это делаешь?
Avez vous vu та теге?[5]
Ты видишь маленькую девочку, с шариком в руках и с ушками Микки-Мауса на голове, сколько ей — года три?
Avez vous vu ma mere? Je veux ma mere. S’il vous plait — je cherche ma mere.[6]
И ты хочешь крикнуть:
Нет смысла, лапочка. Никакого, блядь, смысла. Она — уже труп. И я — уже труп. И ты — уже труп. Мы все — трупы в Волшебном Королевстве Жизни.
Но ты не — ты берешь ее за руку — осталось двадцать секунд, но ты берешь ее за руку —
Ты ты, шахидка, берешь за руку маленькую хорошенькую девочку с шариком и ушками Микки-Мауса, и ты идешь с ней по главной улице, потому что ты думаешь: пусть эти последние несколько секунд она будет не одна, разыскивая маму, чем умрет в одиночестве, страхе и отчаянии.
Время подходит, подходит — десять, девять, восемь, семь, шесть —
Взрывчатка на твоем теле пульсирует и вибрирует, как будто рвется выполнить свою смертельную задачу —
Пять.
Mama mama ou est mama?[7]
Четыре.
К вам приближается фигура.
Bonjour — J’m’appelle Mckey. Vous est ma amie. Comment t’appelle tu?[8]
Я — Смерть. Я — Смерть. Беги, Микки. Бегите, жители Волшебного Королевства. Я — Смерть.
Три.
Bonjour — fille jolie. Quelle balon jolie.[9]
Ou est mama?[10]
Два.
Je ne sais pas. Moi, je ne suis pas votre mere.[11]
Один. Осталось мгновенье — нет, этого не, этого не может быть — а вдруг судьба и ошибка компьютера все-таки спасли мир, и тут —
Бууум!
Из твоей спины, из груди, из влагалища вырывается сила, раздается взрыв, и в последний миг своей жизни ты видишь голову ребенка, оторванную от тела, — кровь хлещет тебе в глаза — голову ребенка швыряет на тебя, и когда ты умираешь, ты слышишь ее голос:
Мама.
Ты вздрагиваешь и просыпаешься. Три часа утра, три часа утра в твоей шикарной квартире в стиле студия, и ты смотришь на Мохаммеда, и вдруг тебя переполняет отвращение.
Что это? Что ты делаешь?
Его не должно быть здесь. Не должно быть — он должен сидеть за решеткой. Плевать в него, пинать его, унижать его.
Свинья. Собака. Ты хуже животного. Чтоб ты в говне валялся. Чтоб ты в обоссанных штанах ходил. Чтоб ты жрал свои фекалии, ублюдок.
Ты полна решимости, и ты берешь трубку, и ты звонишь в Войска Специального Реагирования.
И ты рассказываешь обо всем — то с гневом, то со слезами, — ты рассказываешь всю эту ужасную историю.
И вот уже к вам едет машина забрать… Мохаммеда и взрывчатку.
Опять одна. Еще один человек, который, как выяснилось, тебе не подходит. С каждым годом становится чуточку больнее, и однажды станет так больно, что ты не сможешь любить.
Последний раз, только один раз взглянуть на Мохаммеда перед тем, как он исчезнет.
