Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

Петрушка:

А, почтеннейшая публика!
Дорогие современники!
Всем вам — дырочка от бублика,
А мне — с вишнею вареники.

Мне — тарелку каши гречневой,
Мне — говядину тушёную!
Современники, конечно, вы
Обойдетесь кашей пшённою.

У меня — бутылка вермута —
Запивать мои вареники,
А сивуха мной отвергнута
В вашу пользу, современники!

На столе моем — пирожные,
И я кофе пью со сливками,
А у вас столы порожние,
Вам и хлеб дают урывками.

У меня матрац пружинистый!
А за ваш тюфяк соломенный —
На толкучку если вынести —
Не дадут и грош поломанный.

У меня колпак-то с кисточкой,
И ношу я обувь лаковую.
Величают люди выскочкой —
Я из ящика выскакиваю!

Называюсь я Петрушкою,
Прозываюсь шаромыжником,
Я дерусь пивною кружкою,
А кидаюсь я булыжником!

Эй вы, старые и малые,
Эй, мальчонка со старухою
Заходите — всех пожалую
Здоровенной оплеухою!

Заходите все — охочие
До веселой скоморошины!
Кулаком вас так попотчую,
Что уйдете огорошены!

Я цыпленка люблю
С кашей рисовою!
И стишонки к тому ж
Я пописываю!

Во саду ли, в огороде
Галки тучей носятся!
Это к нашей теме, вроде,
Вовсе не относится.

Вон цыган плетется с клячею.
Кляча где-нибудь украдена.
И хромая, и незрячая,
И у ней на морде ссадина.

Цыган:

Конь арабских кровей!
Честное слово!
Не найдешь нигде, ей-ей,
Скакуна такого!

Эй, Петрушка, давай
Мне рублевок пачки,
Да с конем поезжай
Поскорей на скачки!

Конь недаром между глаз
Звездочкою мечен,
Первый приз ему тотчас
В скачке обеспечен!

Петрушка:

Как ты смеешь лезть ко мне
С гнусною скотиной?
Сто ударов по спине
Получай дубиной!

(Бьет цыгана, тот с криком убегает.)
(к лошади):

Эй ты, мерин вислоухий,
Погуляй-ка во поле!
Было время — с голодухи
Мы конину лопали.

Во саду ли, в огороде
Галки тучей носятся,
Это к нашей теме, вроде,
Вовсе не относится.

Лекарь:

И трясучку, и коросту —
Всё излечит лекарь, —
Из-под Каменного мосту
Фармазон-аптекарь.

Знаю, что ты должен есть,
Что тебе полезней.
У меня рецепты есть
Ото всех болезней!

Покупай медикамент,
Снадобье-микстуру, —
Отрастишь в один момент
Чудо-шевелюру!

Сто пилюль недорогих
В коробке закрытом.
Проглоти одну из них —
Будешь месяц сытым!

А еще, крещеный мир,
Сущее богатство:
Продается эликсир
Равенства и братства!

Хочешь целый пузырёк?
Вся цена — полушка.
Развяжи свой кошелёк,
Покупай, Петрушка!

Петрушка:

Мне на это денег жалко,
К черту мазь и порошки!
Доберусь я лучше палкой
До твоей пустой башки!

(Бьет аптекаря, тот проваливается.)

Ах как много всяких этих
Экономик да эстетик
Лекари-аптекари
Нам накукарекали!

Во саду ли, в огороде
Галки тучей носятся.
Это к нашей теме, вроде,
Вовсе не относится.

Немец:

Сколько зим и сколько лет!
Здрасте, Петр Иваныч!

Петрушка:

Это немец, мой сосед,
Иоганн Христьяныч.

Немец:

Я могу играть на флейте
И могу ходить с ружьём,
И хоть гвоздь мне в лоб забейте,
Настою я на своём!

Из картошки отварной
Спечь могу я пряник,
А из банки жестяной
Сделать подстаканник!

Но, приученный к труду,
Не терплю я лоботрясов,
Даже рельсы я кладу,
Как сказал поэт Некрасов!

Ах, Петрушка, я люблю
Вид твой молодецкий!
Хочешь, для тебя сошью
Я кафтан немецкий?

Петрушка:

Сшей-ка мне кафтан-багрян
Да длиной до пяток,
А пока что за кафтан
Получай задаток!

(Бьет немца палкой, тот с криком исчезает.)

Тут не шутки, не игрушки!
С немцем вечная возня.
Сколько раз уже из пушки
Он всерьез палил в меня!

Во саду ли, в огороде
Галки тучей носятся.
Это к нашей теме, вроде,
Вовсе не относится.

А быть может, и относится
Это к нашей теме.
Что несу я околесицу —
Я винюсь пред всеми.

Через годы, через грязь
По толкучкам жизнь плелась
Меченой, бродячею
Краденою клячею.

И за мной еще вчера
С автоматом бегали
И ефрейтор-немчура,
И свои аптекари.

Где угнаться им за мной,
Шалым прощелыгою?
Как петрушка площадной
Целый век я прыгаю.

Целый век веду войну,
Всем и вся перечу,
И всего еще одну
Ожидаю встречу.

В балагане столько раз
Смерть мою обманывал,
Только ныне без прикрас
Я играю заново!

У меня хоть длинный нос,
Да она безноса,
И покатят под откос
Все мои колеса!

К удивленью вящему
Зрителей вопящих —
Тут по-настоящему
Я сыграю в ящик!

Во саду ли, в огороде
Галки тучей носятся.
Это к нашей теме, вроде,
Прямиком относится.

Всё, кажется, в полном порядке.
Не злюсь я на долю мою.
Подстриженным деревом в кадке
У двери вокзальной стою.

В клоках паровозного дыма
Снует по перрону народ.
Иной пробегающий мимо
Мне в кадку окурок швырнет,

Иль старую бросит газету,
Иль кинет пустой коробок…
Но вот уже слышится где-то
Последний, прощальный звонок,

И в арке ночного пролома
Вагоны исчезнут за тьмой.
Одни уезжают из дома,
Другие приедут домой.

И мне бы усталые корни
В родимую землю уткнуть,
И мне бы огонь семафорный
И рельсовый сказочный путь.

Узнал бы, как в деле проворен
И как беспощадно остер,
Срубая деревья под корень
Гуляет родимый топор.

Так бывает, что от мыслей горьких
Места не могу себе найти.
Пропадаю где-то на задворках.
Сбился окончательно с пути.

Впрочем, сокрушаться я не вправе:
Есть домишко, есть лежанка, печь…
Ну, а если возмечтать о славе —
Можно храм какой-нибудь поджечь.

Человек на дороге
В римской тоге
Иль в рыцарском панцире,
Иль в гимнастёрке,
Иль оборванцем
Убогим
В опорках…

По сторонам — пожарища,
Его провожающие.

Что это — Рим,
Подожженный Нероном,
Иль это мы горим
В Киеве обречённом?

Человек на пожаре.
Медный блеск облаков.
Написан сценарий
Для всех веков.

Дом, отпылавший факелом,
Дымом квартал заволакивал.

Мечутся по мостовой
Люди с жалкой поклажей.

Ветер кривой
Кидается сажей.

Рыцарь в броне,
Что там погибло в огне?
Герб родовой на стене?

Или тот самый
Шелковый шарф,
Вышитый дамой
Под звоны арф?

Шла татарва
Городищем спалённым,
Сухая трава
Горела по склонам.
Что там в пылающей грамоте,
Писанной на пергаменте?

Я видел, как щебнем и прахом
Валился очаг.
Как люди стояли со страхом
В очах.

Я на земном шаре
Жил и стоял на пожаре.

Топот тысяченогий
Катится по дороге.
Точно земля задрожала,
Громом потрясена.
Что там — слоны Аннибала
Иль пушки Бородина?

Ночью кошмарной
Землю трясет пальбой.
Битва на Марне
Или Полтавский бой?

Или персидский Дарий
От скифских бежит полков?
Написан сценарий
Для всех веков.

Слышишь поступь солдата?
Крови сегодня течь.
Очередь автомата
Или короткий меч.

Много войною взято,
Да не велик итог.
Высится над солдатом
Крохотный бугорок.

Вот он — огромный, тёмный,
Головоломный провал.
Наверно, уже не помнит,
За что и с кем воевал.

Были они да сплыли,
Скошенные войной.
Веточка на могиле
Зазеленеет весной.

Из времени, как из дыма,
Выйдя шагом стальным,
Солдаты проходят мимо
И снова уходят в дым.

Человек на дороге.
Гор потемнели отроги.

А позади — стража
У городских ворот.
Ночью идти страшно,
Но человек идёт.

С родины изгнанный,
В драной хламиде, замызганный,
На берегу Дуная
Стоит человек, вспоминая
Город, солнцем обрызганный.

Или в карете чёрной
Скачет из княжества,
Пока не уляжется
Какой-то скандал придворный.

Берег уже отдалён.
Встала волна-громада.
А позади — Альбион,
А впереди — Эллада.

Или в вагоне,
Иль в самолёте.
И о погоне
Ветер поёт на высокой ноте.

Или на паре
Лихих рысаков.
Написан сценарий
Для всех веков.

Некуда деться.
А надо куда-нибудь деться.
Что позади — Флоренция,
Иль позади Одесса?

И от грудного стука
В мокрых глазах качанье.
А позади — разлука,
А позади — прощанье.

А позади — застава,
А позади — граница,
И всё, что ты там оставил,
Будет до смерти сниться!

Люди уходят в дым,
Тонут в дыму, седея.
Снится одним — Крым,
Снится другим — Вандея.

Мне ж маячат во мраке
Беженские бараки.

У самого дома взъерошенным клёном,
Мой день, ты ещё надо мною шумишь,
И ты, моя улица, хламом зелёным
Завалена вся от подъездов до крыш.

Земля подо мною крутилась недаром:
Нет-нет, да и свалит куда-нибудь вкось,
Но хоть ускользала вертящимся шаром,
А всё ж уцепиться за край удалось.

И около красных заречных закатов,
И рвов, и мостов, и холмов, и церквей,
Меня в огороженный дворик упрятав,
Бушуют косматые толпы ветвей.

Кирпичные тучи из труб отработав,
По целому небу костры разбросав,
За длинным оврагом литейных заводов
Грохочут и ночью и днём корпуса.

Так что же — вот это моя усыпальница,
Гробница моя и мой вечный покой?
Вот этой землёй мое тело завалится
И станет когда-нибудь этой землёй?

А там некрологом не очень подробным
Почтят на последнем газетном листке
И сделают надпись на камне надгробном
Совсем на каком-то другом языке.

Мы пушкинским словом бездонно-хрустальным
Ещё и сегодня с тобою живём.
Так что ж тебе делать со звуком печальным?
Так что ж тебе в имени дальнем моём?

Зачем же опять я над сеткой железной
Тебе посылаю мой теннисный мяч,
Мой стих отрешённый, мой крик бесполезный,
Подхваченный ветром моих неудач?

Так что же мне делать с моею печалью,
Чтоб стать ей навеки печалью твоей?
Куда я с моими стихами причалю?
Скажи мне, куда я плыву без огней?

А может быть — ветер попутный со мною,
А может быть — я оседлаю волну,
А может быть, я, как высокой волною —
Высоким стихом до тебя доплесну!..

Мне из Москвы писали
(Участвовать пригласив),
О том, что хранится в ЦГАЛИ
Наш семейный архив.

Задуматься есть причина,
Что там ни говори.
Воображаю, как чинно
Выглядит всё внутри.

За стёклами в морозилке
Хранится родитель мой,
Положен с пулей в затылке.
Дата: тридцать восьмой.

А рядом с отцом на полке
Заполнены все места —
Сплетни и кривотолки,
Доносы и клевета.

В отделе того же года
Хранится газетный крик.
Вырезка — «Враг народа»
Болтается, как ярлык.

Тут же и комнатёнка
С полуслепым окном,
Куда меня, как котёнка,
Вышвырнул управдом.

Наверно, среди архива
Им тоже место нашлось —
Знакомым, что торопливо
При встрече глядели вкось.

Тут даже оскал разъярённый
Пса, угрожавшего мне,
Которого вдоль перрона
Охранник вел на ремне,

Когда в товарных вагонах,
Растянутых на версту,
Гуртом везли заключенных
Куда-нибудь на Воркуту.

И думали вы, что сунусь
С воспоминаньями я
В архив, где хранится юность
Растоптанная моя?

Вверху хрусталём и хромом
В антракте зажгли звезду.
Раскланиваюсь со знакомым
В четырнадцатом ряду.

А сцена пуста. Не там ли,
Вперёд наклонясь чуть-чуть,
Просил Офелию Гамлет
В молитве его помянуть?

Я страх почувствовал некий,
Что Гамлет просил о том
Уже в семнадцатом веке.
Попросит в двадцать шестом.

И перед этою тайной,
Что столько веков живёт,
Я — только совсем случайный
Незначащий эпизод,

И что искусство мудрее
Во многом жизни самой,
И что костюм устареет
Не гамлетовский, а мой.

Что здесь, у самого края
Сцены, живущей века,
Зрителя я играю,
И роль моя коротка.

Магазин игрушек.
Сколько погремушек!
Прямо из окошек —
Выставка матрёшек.
Вон дрыгун, вон прыгун,
На верёвочке вертун!
Рядом с этим дрыгунцом —
Пограничник с ружьецом.
Вон пожарник в каске,
Куколка в коляске.
Крашеные кубики
Для дошкольной публики.
А у самых у дверей —
Деревянный воробей:
Заведёшь ключом пичужку —
Чик-чирик да скок-поскок.
Продавец продаст игрушку,
Запакует в коробок.

Жизнь сегодня подытожа,
Сделал вывод я один:
Жизнь совсем была похожа
На вот этот магазин.
Был дрыгун я, был прыгун,
Был я по миру скакун,
А за мной, за дрыгунцом —
Пограничник с ружьецом!
От него я тягу дал,
Удирать я был удал!
И среди путей-дорожек
Моего житья-бытья
На хорошеньких матрёшек
Как засматривался я!

Жизнь горела, жизнь пылала,
Жизнь меня кидала в жар,
И пожарников немало
Заливало мой пожар!
Несмотря на эти встряски,
Я нисколько не тужил, —
Я дитя возил в коляске,
Дом из кубиков сложил.
И теперь я — ей-же-ей —
Деревянный воробей!
Есть какой-то голосок:
Завожусь я на часок!
Мой последний вечер — вот он!
Мрак вокруг меня глубок.
Очень скоро буду продан:
Запакуют в коробок!

Проснулся ночью — болит плечо.
Ну что же, значит — я жив ещё.
От жизни больно, как от ушиба.
А все же Богу за жизнь спасибо.

Кому столицы, кому задворки,
А я остался в ночном Нью-Йорке.
Себя я вижу за стойкой в баре.
А за окошком — фонарь в угаре.

По виду скажут — бывалый малый,
Чуть-чуть сутулый, слегка усталый…
А сам себе я по всем приметам
Казался ветром, звездой, поэтом!..

Но только время — песок сыпучий.
Улёгся ветер, звезда за тучей…
Да и с годами о всяком хламе
Устал я звёздно звенеть стихами.

Ну, что же, — с болью, так, значит, с болью.
Уже свыкаюсь я с новой ролью,
И телогрейка моя на вате,
И вечерами окно в закате.

И клён знакомый — совсем у дома,
И сад за домом, где всё знакомо.
Всё то же кресло стоит в гостиной.
Жизнь оказалась довольно длинной.

В добротных фуражках Добрыни Никитичи
Стоят на трибунах иконно,
И тысячи тысяч, по площади идучи,
Несут исступлённо знамёна.

А в мире осеннем одни несуразности,
И всё заграбастает скоро
Октябрь, подползающий жёлтой опасностью
К ольхе, что стоит у забора.

Никто не отыщет спасения скорого,
Но, русские люди, молитесь,
Чтоб в поле на тягу набрел Святогорову
Мечом опоясанный витязь.

Мы весело жили, и мглу
Вечернюю мы не заметили,
А смерть где-нибудь на углу
Уже расставляет свидетелей.

И может быть, тот нелюдим,
Сопящий над чашкой с мороженым,
Склонится над телом твоим,
У будки газетной положенным.

По виду суровый такой,
Взглянув на тебя озабоченно,
Махнёт безнадёжно рукой —
Что, дескать, с тобою покончено!

Пройдешь ты остаток пути,
Простишься ты с жизнью налаженной.
Ах, если бы с толком пройти
Вот эти последние сажени!..

Чтоб даром твой дух не угас
Среди обступающей темени,
Рискнул бы ты правду хоть раз
Сказать о себе и о времени,

Блеснул бы ты правдою той,
Что прячут от всех по обычаю,
Что смерти равна простотой
И смерти равна по величию.

Вот она — эпоха краха
С рыхлой суматохою!
Трепыхаемся от страха,
На ухабах охая.

Вот она — эпоха-пряха,
А какая выгода?
По смирительной рубахе
Каждому для выхода!

Вот она — эпоха-сваха,
А свяжись с пройдохою —
Вместо Гретхен, бедолага,
Будешь жить с Солохою!

Вот она — эпоха-шлюха,
Хриплая, махровая.
Если хочешь — с нею плюхай
На постель пуховую.

А ресницы бахромою,
Точно у цыганочки,
Только быть тебе Хомою,
Да верхом на панночке!

Ах, эпоха-запивоха!
Как разит сивухою!
На тебя дохнет эпоха —
Так и рухнешь рюхою!

Вот она — эпоха спеха,
Скорости разаховой!
От Мисхора до Палеха
В полчаса отмахивай!

Любит бляхи щеголиха,
Вешает, дурёха, нам,
Чтоб прохаживаться лихо
Чучелом гороховым!

И вот с этой-то эпохой
Я по свету трюхаю —
Если плохо — с хлебной крохой,
Хорошо — с краюхою!

А эпоха-то с подвохом,
С плахою да с обухом!
А у роковой эпохи
Раковая опухоль!

Засядут в кабинете
Чиновники матёрые
И для всего на свете
Придумают теории.

А мне бы в пять часов утра
Стоять посереди двора
И, как собака, в ноздри
Вбирать холодный, острый,
Настоянный на звёздах
Передрассветный воздух.

А им бы день и ночь подряд
Ворочать ворохи цитат,
А им бы только как-то,
Хоть про булыжник с тракта
Потолковать абстрактно!

Произвели они расчёт,
Куда история течёт, —
А я бродяга-звездочёт,
История на кой мне чёрт!

Любой из них перо берёт
Строчить доклад или трактат
О том, как, сделав шаг вперёд,
Проделать два шага назад.

А мне и мир-то Божий
Почувствовать бы кожей,
Я на земле прохожий
С восторженною рожей!

Люблю базар и кавардак,
И беготню гусей и кур,
Я на селе Иван-дурак,
Я в балагане — балагур!

Они гражданские права
Вытаскивают изо рта,
Как фокусник из рукава
Пускает голубей до ста…

А я туда иду в поход
Вослед за боевой трубой,
Где с мельницею Дон-Кихот
Ведёт самозабвенный бой!

Где облаками в синеве
Несётся вереница дней,
Где медный таз на голове
Оксфордской шапочки важней!

На пустыре, забором огороженном,
Землечерпалки роют котлован.
А я хожу каким-то растревоженным,
Наверно, люди думают, что пьян.

Уже закладка началась фундамента,
Подвоз цемента, балок, кирпича,
А я иду по улице, беспамятно
Какие-то обрывки бормоча.

А в центре пустыря начальство
Стоит, над чертежами ворожа,
А вот для моего четверостишия
Никто мне не покажет чертежа.

Глядишь — и над цементною площадкою
Воздвигнут металлический каркас,
А у меня слова такие шаткие,
А стойких слов я в жизни не припас,

А у меня слова такие ломкие,
Что я не знаю, как их уберечь.
Эпохи ветер налетает, комкая
Мою невразумительную речь.

Что будет в этом здании? Кузнечные
Цеха, или музей, или вокзал?
Векам на зависть балки поперечные
С продольными строитель увязал.

А я хочу, чтоб было долговечнее
То слово, что я шёпотом сказал…