Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
— Папа, ты боишься?
Исаак не знал, что ответить на вопрос Самуэля. Да, он боялся. Боялся неизвестности и того, что не сможет защитить сына. Пока он находился в том возрасте, когда мог начать всё с начала — чуть за тридцать, но не мог рисковать.
— Когда повзрослеешь, то поймешь, что остаться здесь было правильным решением. Мы русские, Самуэль, и будем скучать по родине.
— Мы евреи, вот кто мы такие, такими нас видят остальные.
— Но при этом мы — русские, ведь мы говорим по-русски, мы чувствуем и страдаем, как русские.
— Но мы не молимся, как русские, и ты сам, отец, настаиваешь на том, чтобы я не забывал идиш, и заставляешь посещать синагогу, чтобы раввин учил меня древнееврейскому, — ответил Самуэль.
— Да, и я настаиваю, чтобы ты посещал уроки английского и немецкого. Когда-нибудь, Самуэль, никто не будет спрашивать, во что ты веришь или кому молишься, все люди станут равными.
— И когда же это произойдет?
— Когда-нибудь... Быть может, очень нескоро. Но произойдет обязательно.
— Помнится, так говорил дедушка Элиас.
— И это действительно так. А теперь — спать!
Следующие несколько лет прошли под покровительством Густава Гольданского.
Раз в год, в начале весны, Исаак ездил в Париж. Самуэль всегда его сопровождал, чтобы доставить удовольствие дедушке Элиасу.
Тот так и не смог оправиться от смерти своей дочери Эстер и умолял Исаака, чтобы они переехали в Париж, но Исаак всегда отклонял просьбу тестя.
— И на что мы будем жить? Нет, несправедливо стать для вас тяжкой ношей. Каждый сам должен выбирать свою судьбу, а наша судьба — в России, мы русские, а здесь будем иностранцами.
— Но в России мы тоже иностранцы, — отвечал Самуэль, — там мы просто пустое место.
Не то чтобы Самуэль действительно хотел уехать из Санкт-Петербурга. Он успел полюбить этот город, как никакое другое место во всем мире; однако его сны были наполнены кошмарами, он то видел окровавленное лицо матери, то слышал крики сестры и брата. Сердце его разрывалось между стремлением стать похожим на Густава Гольданского и тягой к спокойной жизни в Париже, под крылышком дедушки Элиаса. И, конечно, он по-прежнему мечтал о Соединенных Штатах — о той далекой стране, куда уехал вместе с семьей один из его друзей.
Именно во время этих поездок во Францию он начал принимать идеи Карла Маркса и одного из его последователей, Михаила Бакунина. Оба уже умерли, но посеяли семена своих идей по всей Европе.
Элиас дал ему почитать труды этих людей, и неудивительно, что он ставил в затруднительное положение некоторых друзей деда во время долгих споров в подсобке его мастерской. Некоторые отстаивали идеи Карла Маркса, другие оказались пылкими сторонниками Бакунина, и, несмотря на то, что и те, и другие, были приверженцами равенства, их споры были столь ожесточенными, что мгновенно можно было сделать заключение о непримиримости позиций. В этой самой подсобке Самуэль получил неожиданное политическое образование в виде социализма и анархизма.
Со временем он понял, что отец и дед разделяли взгляды Маркса, но старались скрывать это от окружающих.
Каждое лето он проводил во Франции, в доме дедушки Элиаса, что давало ему возможность не забыть французский язык — родной язык матери. Именно там, в Париже, он впервые влюбился, когда ему только исполнилось шестнадцать. У Брижит были две длинные косы цвета пшеницы и огромные карие глаза, один взгляд которых заставлял его замирать от восторга. Она работала в пекарне своего отца, которая находилась по соседству с мастерской дедушки Элиаса, и Самуэль настоял, чтобы за хлебом каждый день посылали именно его.
Латунный прилавок отделял его от Брижит, и он смотрел, как она хлопочет возле печи, вся запорошенная мукой.
Ни разу они не обменялись ни единым словом, лишь молча улыбались друг другу; но всякий раз, когда Самуэль ее видел, у него сладко замирало сердце.
Однако влюбился не только Самуэль. Однажды вечером дедушка Элиас попросил Самуэля помочь ему отнести заказанные шубы в дом жены адвоката, жившего на правом берегу Сены, и по дороге они неожиданно столкнулись с Исааком. Его сопровождала незнакомая женщина средних лет, с которой его, видимо, связывали достаточно близкие отношения, поскольку они шли под руку. Они непринужденно болтали, смеялись и выглядели вполне счастливыми. Однако улыбка тут же сбежала с лица Исаака, когда он столкнулся с сыном и тестем, которым сказал, что отправился в дом одного из клиентов.
Исаак не смог скрыть своего замешательства перед ошеломленным взглядом Элиаса и любопытным — Самуэля.
— Самуэль! — только и смог он вымолвить.
— Здравствуй, папа...
— Исаак!.. — еле выдохнул дедушка Элиас.
С минуту они молчали, не зная, как сгладить неловкость, пока, наконец, женщина не заговорила.
— Так ты и есть Самуэль? Я давно хотела с тобой познакомиться: твой отец столько о тебе рассказывал! Он очень гордится тобой: только и говорит, как много ты всего знаешь и как далеко пойдешь. А вы, я полагаю, месье Элиас? Для меня большая честь познакомиться с вами, ведь вы не только лучший скорняк во всем Париже, но и просто хороший человек.
С этими словами женщина улыбнулась деду и внуку, совершенно обезоружив их этой улыбкой.
— А вы кто будете? — поинтересовался дедушка Элиас.
— Я — Мари Дюпон, модистка, работаю в ателье месье Мартеля, там и познакомилась с Исааком.
Мари не была красавицей, но обладала приятным лицом. Нужно было приглядеться, чтобы оценить ее привлекательность, ибо с первого взгляда ее каштановые волосы, карие глаза и чуть полноватая фигура не вызывали особого интереса. Но при этом она была интересным собеседником, чем, несомненно, привлекала к себе мужчин.
Когда Элиас извинился, сказав, что ему нужно отдать заказанные манто, Мари предложила составить им компанию, так что все четверо значительную часть дня гуляли по Парижу. Когда настала пора прощаться, Мари снова всех удивила, пригласив перекусить вместе в следующее воскресенье.
— Я живу в Маре вместе с матерью. И хотя мы живем очень скромно, никто не умеет печь такие яблочные пироги, как она.
Они не согласились прийти, но и не отвергли приглашение. Как только Мари ушла, Исаак попытался объясниться перед тестем и сыном.
— Мари — мой хороший друг, и не более того, — заявил он.
— Меня это не касается, — ответил дедушка Элиас, не скрывая своего негодования.
Когда они наконец вернулись домой, Элиас заперся в своей комнате и даже не пожелал выйти к ужину. Исааку и Самуэлю пришлось ужинать вдвоем, и поначалу их трапеза проходила в полном молчании.
Наконец, Самуэль решился заговорить.
— Папа, почему дедушка так рассердился?
— Полагаю, из-за Мари, — честно признался Исаак.
— То есть... — растерялся Исаак. — В смысле, ты собираешься на ней жениться?
— Я не собираюсь жениться ни на ком. И сказать могу лишь одно: Мари — мой хороший друг, и не более того.
— Но я видел, как она держала тебя под руку, — напомнил Самуэль.
— Да, держала, но это еще не значит, что мы собираемся пожениться. Когда ты станешь постарше, ты меня поймешь.
Самуэля раздражала эта манера отца заявлять, что лишь в будущем он сможет понять то, что происходит сейчас, и потому он осмелился возразить.
— Я хочу понять сейчас.
— Ты еще слишком молод, — ответил Исаак, давая понять, что вопрос исчерпан.
Прошло несколько дней, а Элиас почти не разговаривал с Исааком. Самуэль начала тревожить та неловкость, что разделяла отца и деда. Во время ужина в субботу Самуэль решил спросить, что происходит, но не получил ответа.
— Мне разонравилось в Париже, — признался он в скором времени.
— Разонравилось? — удивился Элиас. — И в связи с чем, позволь спросить?
— Потому что вы с отцом все время сердитесь и без отдыха ругаетесь. Нам всем тут плохо. Я хочу вернуться в Санкт-Петербург.
— Да, это было бы лучше всего, — согласился Исаак. — На самом деле моя работа здесь подходит к концу, да и лето заканчивается.
Они замолчали, не имея сил даже завершить ужин. Они уже поднимались из-за стола, когда Элиас сделал жест рукой.
— Самуэль прав, давайте будем честны друг с другом. Я знаю, что не имею права вмешиваться в твою жизнь, ты еще молодой человек, но воспоминания об Эстер лишили меня разума. Она была моей дочерью, и я никогда не оправлюсь от потери.
— Эстер была моей женой, матерью Самуэля. Как вы могли подумать, что я ее забыл? Да я каждый день молю за нее Бога, и знаю, что после смерти соединюсь с ней навеки. Я никогда не предам ее, никогда.
— Дедушка, ну почему ты так рассердился из-за того, что Мари прогулялась под ручку с папой? Вот меня это совсем не смущает, ведь это не значит, что он разлюбил маму. Отец любил маму, сестру и брата и будет любить их всегда. Никто не сможет заменить маму, никто. И отец никогда так не поступит.
