Нил Саймон - Брак по-американски
Джози. И угодил в птичку.
Кенни. Не нарочно. Заранее не планировал.
Джози. А ты уверена, что она погибла?
Саммиай. Так ее головку по дереву размазало.
Джози. Пошли поглядим. Иногда птички проявляют невероятную живучесть.
Саммиай. Может, она и оживет, если ей новую голову приставить… Я покажу это место.
САММИАЙ направляется в лес.
Кенни (следует за ней). Я все улажу. Возьму и куплю новую птичку. И пущу ее в лес.
Саммиай (с изумлением). НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ДРУГИЕ ПТИЧКИ НЕ ЗАМЕТЯТ ПОДМЕНЫ? Боже мой!
САММИАЙ и КЕННИ уходят.
Джози. Вот она какая, Саммиай… Я ее себе другой представляла.
Клемма. ДЖОЗИ! Мама хочет тебя видеть.
Джози. Я скоро вернусь. На похороны собираюсь. (ДЖОЗИ уходит.)
Клемма. В лес? А кто умер?
Рей. Птичка. Вы ее не знаете. (РЕЙ уходит.)
Клемма. Птичка, говоришь? (Усаживается на пороге, смотрит в зал.) А помните мои слова? Падают, падают с неба мертвыми, и конца этому нет. А кто-нибудь видел хоть раз мертвую птичку? Вот лично вы?.. Ладно, ленч прошел хорошо, но, по правде говоря, я так и не разобралась, кто был с кем и зачем, кого приглашали, кого нет, кто остался в семейной хронике, а о ком позабыли… Да разве по порядку все расскажешь, ведь пятьдесят лет прошло с тех пор, и я уже три года как в могиле… Но одно я помню отчетливо. Что-то угнетающее «висело» в воздухе, как перед грозой… Только гроза — это гром и молнии, а здесь что-то «висело» над душой у хозяев дома и гостей. Что-то тяжелое и тревожное… (КЛЕММА встает. Начинает складывать скатерть. В это время на сцене появляется МУЖЧИНА афро-американского происхождения, лет пятидесяти с небольшим. Волосы к него с проседью, в руке старый чемодан. КЛЕММА стоит к нему спиной. Подходит к ней и останавливается. КЛЕММА. Не оборачиваясь.) И давно, Льюис, ты там стоишь?
Льюис. Похоже, лет шесть.
Клемма. Семь.
Льюис. Я тайком действовать никогда не умел.
Клемма. И увиливать тоже. (Оборачивается, смотрит на него.) …Только посмей заикнуться, что я постарела.
Льюис. А в этом и надобности никакой нет… По мне, ты выглядишь лучше некуда, моя сладкая.
Клемма. Сладкая? Ты мне зубы не заговаривай. Когда ты меня бросил, весь сахар в сахарнице оставался.
Льюис. Похоже, ты права.
Клемма. Никаких «похоже». Я сказала «я права» и точка. …Ты что, меньше ростом стал?
Льюис. Согнуло меня малость. Столько лет детишкам волосы подстригать, согнешься, хочешь — не хочешь… Ты выглядишь лучше некуда. Это я от чистого сердца говорю.
Клемма. А могла бы выглядеть еще лучше. Но я к встрече не готовилась и наряжаться не собиралась… Ну и как жилось все эти годы?
Льюис. Как-то прожил их, но мог и лучше.
Клемма. Хм… Голодный?
Льюис. Если стряпня твоя, то вечно голодный.
Клемма. Кусок пирога с пеканами остался. Джози пекла. Собиралась я его выбросить. Но Джози говорит: «Это для Льюиса».
Льюис. Можно я присяду? (КЛЕММА передергивает плечами. Он садится. Вид у него усталый.) Семь лет назад она вот такой была… По-прежнему ухаживаешь за всей семьей?
Клемма. От семьи мало что осталось. Госпожа Хайнс развелась. Она теперь госпожа Роббинс. А сам господин Хайнс уже совсем не тот. Бизнес забросил. После тяжелого инфаркта.
Льюис. Вот как. Извини. Я не знал.
Клемма. А откуда ж тебе знать? Ты адресов не оставляешь.
Льюис (кивает). Несколько раз пытался позвонить тебе.
Клемма. Как следует пытался? Никто мне ничего не предавал.
Льюис. На самом деле, я только номер набирал. Нервы не выдерживали… А вдруг ты не захотела бы со мной разговаривать.
Клемма. Это уж точно. Думаешь, я и сейчас хочу тебя слушать?
Льюис. Вдруг бы ты сказала, что у тебя кто-то есть.
Клемма. Ха. Вы, мужчины, странный народ. Думаешь, я сидела все семь лет на одном месте и тебя поджидала? У меня много друзей, Льюис. И я с ними не скучала… Но чтобы с кем-то всерьез, нет, такого послушного мужчину я больше никогда не встречу. Все о своем брате выслушает. В основном не честного.
Льюис. Ты, Клем, не постарела, но душой зачерствела, это точно.
Клемма. Да нет. Просто давно не виделись. А почему ты смотришь как-то искоса? У тебя что, артрит?
Льюис. Нет. Не вижу одним глазом. Уже года четыре как ослеп на него.
Клемма. Правда? Извини. Зла я тебе никогда не желала.
Льюис. Да ты здесь ни при чем. Катаракта у меня. Доктор сказал.
Клемма. А я все гадаю, почему ты не заметил, как я постарела. (Секундная пауза.) Желала я тебе зла, только про себя. Вслух ничего не говорила, чтобы Господь бог не услышал… Ладно, сиди здесь, наслаждайся видом, а я насчет пирога похлопочу.
Идет на кухню. На крыльцо выходит ВИННИ. Оглядывается и замечает ЛЬЮИСА.
Винни. Привет, Винни Бавази.
Льюис. А, привет. Льюис Барнет.
Обмениваются рукопожатием.
Винни. Вы здесь по работе или приглашены на ленч с тунцом?
Льюис (смеется). Я-то? Да нет. Приехал с Клеммой повидаться.
Винни. Понимаю. А я с Джози. Вы ее видели?
Льюис. Ой, нет. Семь лет как не видел.
Винни (задумывается). …Да нет, я имею ввиду сегодня. Я ищу ее.
Клемма (выкрикивает из кухни). Она в лес на птичьих похоронах. Вон там.
Винни. Вот спасибо. (ЛЬЮИСУ.) Рад был с вами познакомиться. До встречи. (КЛЕММЕ.) А тунец был выше всяких похвал, доложу я вам. Пальчики оближешь.
ВИННИ подмигивает ЛЬЮИСУ и уходит.
Льюис (себе под нос). …Пальчики оближешь?
КЛЕММА выходит с куском пирога и чашкой кофе.
Клемма. Сливок вот добавила.
Льюис. Может, сначала выскажусь и потом поем.
Клемма (останавливается). Раньше надо было, уже сливок налила. (Ставит еду на стол.) Ну ладно, давай, выкладывай. Я слушаю.
Льюис. Ну, перво-наперво, должен сознаться, что жил неправильно.
Клемма. А я уже созналась.
Льюис. Если уж собралась слушать, так наберись терпения… Я из тех, кто не может долго жить на одном месте. Бродяжничество — это у меня в крови… Жил я с одной женщиной в Чикаго. О том, что был женат, ни слова. В Сент-Луисе жил еще с одной, родила она от меня. Ей было все равно, женат я или нет. Ребенка я содержал, пока не потерял работу, а когда лишился глаза, то и женщину потерял… Как говорится, пришла беда, отворяй ворота… (Смотрит на нее. Она на него.) А насчет Питтсбурга распространяться, пожалуй, не стоит.
Клемма. Не стоит. И так уши вянут. Сижу и думаю: какая я все же бессердечная, и глаза нет, и весь больной, а у меня ни капли жалости к тебе… Я же верующая, и мстительности во мне нет, но, Господи, будь я на твоем месте, я бы пошла на все, лишь бы сохранить второй глаз. (КЛЕММА отворачивается.)
Льюис. Да, натворил я дел, и ничего уже не исправишь.
Клемма. Угу.
Льюис. И годы потерянные не воротишь.
Клемма. Угу.
Льюис. И если ты меня сейчас прогонишь с глаз долой, я и слова не скажу.
Клемма. Угу.
Льюис. Черт, все «угу» да «угу», извиниться толком не даешь.
Клемма. Извинений я что-то не слышу. Слышу только: «прошлого не вернуть», «исправить ничего нельзя»… Зачем ты вообще заявился? Я не нужна тебе, ты не нужен мне… Найти еще одну бабенку тебе раз плюнуть… Просто прикроешь слепой глаз, решит, что ты ей подмигиваешь…
Льюис. Клемма… Кроме тебя, мне не нужен никто.
Клемма. С каких это пор? Что во мне такого особенного, чтобы навещать раз в семь лет?
Льюис. Все гадаешь, почему я ушел от тебя? …Последнее время постоянно об этом думаю.
Клемма. Если только последнее, слушать тебя уже неинтересно.
Льюис. Но дай же мне высказаться, в конце концов… ты всегда оставляла за собой последнее слово, разве нет? Мужчинам это не по душе. И мне тоже.
Клемма. Ладно… Валяй дальше… Что у тебя там на душе накопилось? (КЛЕММА садится напротив ЛЬЮИСА.)
