Нил Саймон - Билокси-блюз
Юджин (наступая) Сейчас же отдай черт побери?
СЭЛ. мгновенно набрасывается на Юджина, выкручивает за спиной его руку, Юджин знает — одно движение, и рука будет сломана.
Сэл. Я не отпущу. Хочешь сломать себе руку — ломай. Твое дело.
Карни. А что он обо мне написал?
Юджин. Виковский, прошу — не читай!
Виковский. Ну, если вам надоело, — я не буду читать. (Читает.) «Дона Карни я все еще не могу распознать. По существу он мне нравится. С ним можно интересно поговорить, если ты увлекаешься легкой музыкой и бейсболом. И вместе с тем, есть в ном нечто такое, что мешает тебе на него положиться. Если бы я когда-нибудь попал в беду, Дон Карнн был бы последним человеком, к которому я обратился бы за помощью.
КАРНИ и ЮДЖИН смотрят друг на друга. Все молчат.
Карни. Что ж, будем надеяться, что тебе никогда не придется ко мне обратиться!
КАРНИ задет, быстро отходит в сторону, закуривает.
Юджин (Карни). Все это ничего не значит. Это просто мысли, которые тогда пришли мне в голову. Но мысли, они ведь каждый день разные.
Хеннеси. Отпусти его, Сэлридж.
Сэл. Ты хочешь на его место? Мне ведь все равно, чью руку сломать.
Виковский. Приготовились к центральному номеру нашей программы. Вот он: „Виковокий — сущее животное“. Все его инстинкты — чистая физиология. За обедом он так работает челюстями, будто он лошадь, жующая овес». Эшптейн, скажи, я могу привлечь его к суду за дифамацию… как это там?..
Арнольд … Личности. Но только, если это совершено со злонамеренным умыслом. Стало быть — в данном случае — неприменимо.
Сэл. Продолжай. Что там еще о тебе сказано?
Виковский (читает). «Иногда он неприлично ведет себя в постели… Несколько раз за ночь пускает торпеды… четыре — пять раз»…
Юджин. (чуть не плача). Прекрати! Пожалуйста, прекрати! Если тебе интересно, читай про себя.
Виковский. А зачем мне читать про себя? Ты же создаешь мне паблисити. Вдруг Голливуд купит твой дневник? Шикарный фильм для Джона Уэйна.
Сэл. Еще что-нибудь интересненькое?
Виковский. Где я остановился?
Сэл. Пускает торпеды… четыре-пять раз.
Виковский. Ах: да, нашел. (Читает) «Несмотря на то, что Виковскому явно недостает культуры и тонкости, его интеллектуальные интересы также низкого свойства, тем не менее, он обладает характером сильным и устойчивым. Он так же серьезно верит в то, что его место на поле сражения. Несомненно, он самый лучший солдат нашего взвода, и в сложных условиях на него можно положиться. Меня не удивит, если Виковский закончит войну с медалью за Храбрость». (Юджину) Ты это серьезно?
Юджин. Я сказал, что записываю то, что приходит в голову. Свои мысли. И без всякого умысла. А вот сейчас я написал бы о тебе два слова: «Желтый предатель».
Виковский. Предателей медалью за храбрость не награждают… Отпусти его, Сэл.
СЭЛРИЖ отпускает Юджина, Тот потирает ноющую руку.
И зачем ты пишешь всю эту чушь? Ведь ты оскорбляешь наших ребят.
Юджин. Все, что я пишу — МОЕ ЛИЧНОЕ ДЗЛО, Отдай тетрадь!
Арнольд. Подожди!
ВИКОВСКИЙ протягивает Юджину тетрадь, АРНОЛЬД ее перехватывает.
Мне кажется, я заслуживаю того, чтобы услышать и свою историю.
Юджин. Арнольд, прощу тебя, не читай. Это мои собственные мысли. Если ты их узнаешь, значит, ты украдешь их у меня?.
Арнольд. Очевидно, здесь есть что-то весьма нелестное. Но теперь ты хорошо меня знаешь, Джи. Меня уже больше ничем нельзя огорчить. Я перешел этот рубеж, Но если ты не хочешь, чтобы я это прочел, я не буду. Только учти, с этого момента мы уже больше не сможем быть откровенны и честны друг с другом; как раньше.
Юджин (глядя ему в глаза). Когда прочтешь, положи на место.
ЮДЖИН выходит. АРНОЛЬД открывает тетрадь, читает про себя.
Виковский. А мы? Что ж, мы так ничего и не услышим?
Арнольд. Услышишь, Ковский. Ведь вся заварушка и вышла из-за этого. (Читает.) «Арнольд Эпштейн — без сомнения самый сложный и обаятельный человек, которого мне когда-либо приходилось встречать, и его постоянная, неистовая защита правды, разума и логики вызывают мое восхищение, в то время как его упрямство и никому не нужный героизм приводят меня в отчаяние. И я преклоняюсь перед ним за это, как преклоняюсь перед игроком, отбившим резаный мяч. Но мне часто приходится скрывать свои чувства из боязни, что Арнольд может их превратно потолковать. Мой инстинкт подсказывает мне, что Арнольд… (Закрывает тетрадь, присутствующим,) Теперь вы понимаете, почему я нахожу жизнь такой интересной? Вот мой единоверец, человек такого же воспитания, умный, талантливый пришел в конце шести недель к гениальному выводу, что такой кретин, как Виковский, может быть награжден медалью за Храбрость, а я его самый уважаемый и близкий Друг могу оказаться… гомиком. (Швыряет тетрадь на койку Юджина). Да, без Талмуда тут не обогатись. Спокойной ночи, братцы… Наверное, сегодня никто глаз не сомкнет.
8 эпизод
На ступеньках у входа в казарму ЮДЖИН, повергнутый в большое отчаяние. Он курит. Тускло горит фонарь. Через несколько секунд выходит КАРНИ, прислоняется к фонарю; закуривает.
Карни. Эта девка и в самом деле не хотела взять с тебя деньги?
Минутное молчание.
Юджин. Послушай, я сожалею о том, что написал в своем дневнике, Я не хотел ничего дурного.
Карни. Забудем об этом. Но меня ты в самом деле не знаешь.
Юджин. Выходит, что так.
Карни. Ты думаешь, на меня нельзя положиться?
Юджин, Опять не знаю. Быть может потому, что ты нерешителен, Например, ты скажешь: „Пошли в китайский ресторан. Попробуем китайскую кухню“. Заходим, заказываем. И ты говоришь: „Нет, давай лучше в сосисочную“… А когда играем в баскетбол, ведь ты сам никогда не забросишь мяч в сетку, а передашь кому-то другому.
Карни. Потому что у меня глаз не точный.
Юджин. Точный, как у всех нас. Только у тебя реакция замедленная. Пока ты чешешься, мяч уже ушел.
Карни. Что ж, из-за этого на меня нельзя положиться?
Юджин. В обычной жизни — можно. Но сейчас идет война. Надо будет драться не на жизнь, а на смерть. Представь себе, в наше укрытие попадает граната, и какой-то парень будет десять минут на нее смотреть, а потом спросит: „Как ты думаешь, что с ней делать?“ Что бы ты ему сказал?
Карни. Понятно.
Юджин. Ты все еще на меня дуешься?
Карни. Не знаю. Надо подумать.
Юджин. А я-то думал, что ты уже подумал.
Карни. Знаешь, что мне сказала однажды моя Чарлин? Почему она встречалась с другим парнем из Олбани?.. Потому что я, оказывается, не тот человек, на которого можно положиться.
Юджин. Вот видишь! Значит, я тебе правду сказал?
Карни. Только в одном ты ошибся: я никогда не буду сидеть с ней в траншее, куда японец запустит гранату… Об этом я уж подумаю раньше, женитьба дело более серьезное.
Юджин. Более серьезное, чем граната?
Карни. Само собой. Граната взорвется — всему конец: одна-две секунды. А брак — это на долгие года. Понимаешь, о чем я?
Юджин. Понимаю. (Зевает, встает.) Я что-то устал. Пойду спать. А ты?
Карни. Еще пока не решил.
ЮДЖИН смотрит в зал, словно говоря: „Вот видите?“
Юджин. Спокойной ночи.
Карни. Спокойной ночи.
ЮДЖИН отправляется восвояси. КАРНИ начинает петь. В казарме просыпаются, шикают на него. КАРНИ идет спать. Лунный свет проникает через окно в казарму.
Внезапно в темноте вспыхивает свет фонарика. Солдаты спят. Появляется ТУМИ, стучит доской по стояку мойки.
Туми. ВСТАТЬ! ВСЕМ ВСТАТЬ!!! Черт подери! Сейчас пятнадцать минут третьего, а у меня головная боль, у меня проблема и собственный характер — всё вместе и в одно и то же время. ПОДНИМАЙЕ СВОИ ЗАДЫ!! Сейчас у нас с вами будет серьезный разговор. СКИДЫВАЙТЕ ЗАДНИЦЫ!!!! (Снова стучит доской по стояку.)
Солдаты нехотя встают, что-то бормочут, отроятся перед своими койками, стоят в положении „смирно“. Разгневанный ТУМИ молча вышагивает по комнате.
