Анатолий Софронов - Берегите живых сыновей
Обзор книги Анатолий Софронов - Берегите живых сыновей
Анатолий Софронов
Берегите живых сыновей
Драма в трех действиях
Ковалев Павел Степанович.
Ковалева Дарья Алексеевна.
Ирина.
Корниенко Валентина Алексеевна.
Шабанов Борис Алексеевич.
Наталка.
Тепляшин Сергей Васильевич.
Максим.
Родичев Иван Ильич.
Барбарисов Михаил Михайлович.
Голль Федор Федорович.
Кирилл.
Действие первое
Квартира семьи Ковалевых. Полукабинет-полугостиная, в которой, по всем признакам, много времени проводит Павел Степанович Ковалев. Широкая тахта, пианино. На стенах — фотографии. Книжные полки, за стеклами которых тоже фотографии. Письменный стол с зеленой лампой. На столе — горки книжек, газеты. За окнами — московский пейзаж: новые дома с разноцветными балконами, подъемные краны в дымке раннего предвечерья. Лето, но окна закрыты. Посредине комнаты, за небольшим столиком с картами в руках сидят Ковалев, Тепляшин, Барбарисов и Голль. Перед ними — прикрепленный к столу лист бумаги, полная пепельница окурков. Барбарисов курит трубку.
Ковалев (поднимаясь от стола) . Хватит говорить о трагедиях! Надоело! Культ личности, культ личности! Что у вас, другой темы нет?
Голль (страстно) . Нет, надо говорить о культе личности! Надо. Чтобы никогда не повторилось. После долгого молчания люди хотят говорить.
Ковалев. Я-то знаю, что это за блюдо. Или грудь в крестах, или голова в кустах.
Барбарисов. Или крайнее истощение нервной системы.
Голль (Ковалеву) . В таком случае почему вы так раздраженно отвечаете?
Ковалев. Надоело. Вы бессонницей страдаете?
Голль. Бог миловал.
Ковалев. Миловал! А нас не миловал. Вам не приходилось просиживать ночи в ожидании одного телефонного звонка?
Голль. Сидеть у телефона — не самое страшное. Как полагаете, Сергей Васильевич?
Тепляшин (чуть насмешливо) . Полагаю...
Голль. Не любите, когда напоминают?
Тепляшин. Не люблю.
Голль. Все не любят. Вряд ли у вас остались светлые воспоминания об одиночке?
Тепляшин. Вряд ли, Федор Федорович, вряд ли. (Ковалеву.) Может, продолжим? У меня имеется крупный шанс собрать с вас подоходный налог.
Ковалев (с раздражением, отходя в сторону) . Погоди, Сережа. Бубны, черви... Погоди!
Тепляшин. Мы всегда бывали гуманны к противникам. Ты в ремизе, Паша.
Ковалев (Тепляшину) . Угадал, хочу оттянуть момент расплаты. (Бросает карты, закуривает.)
Барбарисов. Двенадцатая сигарета.
Ковалев. Я не затягиваюсь.
Барбарисов. Снова будешь жаловаться на бессонницу?
Ковалев. Если человек перестал жаловаться, он уже не человек.
Голль. Говоря так, вы косвенно поддерживаете меня?
Ковалев. Я не человек, я — пенсионер.
Барбарисов. Все люди потенциальные пенсионеры.
Голль. В сберегательной кассе я встречаюсь с ними. Девушки за окошечками больше всего страдают от пенсионеров.
Барбарисов. Представляю, какой ужас будете наводить вы, когда станете обладателем пенсионной книжки.
Голль. К счастью, у меня никогда не было нервного истощения.
Барбарисов. Еще не поздно.
Голль. Возможно, оттого, что я никогда не получал персональных пайков и окладов.
Барбарисов. Тут вы опоздали непоправимо.
Голль. И персональных машин.
Барбарисов. И это трудно поправить.
Голль (настойчиво) . Но у меня был сын... Кроме Кирилла, Федор... И его нет. Федора нет.
Ковалев (отрывисто) . Сыновей у многих нет.
Голль. Известно, ваш погиб. А я... Я ношу фотографию — и все. Мальчишка в пилотке.
Тепляшин (просто) . Многие отдали свою жизнь за Родину.
Голль. Я не о том. (Достает фотографию, передает Тепляшину.) Без вести пропавший. Федя. Мог стать математиком. У него были способности.
Ковалев (как бы успокаивая) . Младший ваш заканчивает институт.
Голль. Да, Кирилл заканчивает институт... Но я не о том. (Ковалеву, указывая на фотографию.) Правда, честные глаза?
Ковалев. Какого года рождения?
Голль. Сейчас сорок лет... было бы...
Ковалев. Моему тридцать шесть... было бы...
Барбарисов. Братцы, пулька останется неоконченной.
Ковалев. Черт с ней! У меня поднимается давление, когда проигрываю.
Голль. А я проигрывал всю жизнь, но... давление оставалось нормальным.
Барбарисов. Поделитесь рецептом. Как терапевт, хочу рекомендовать его другим.
Голль. Я всю жизнь молчал. Вот мой рецепт. Но теперь-то я могу говорить? Или еще нельзя?
Ковалев (нетерпеливо) . О чем вы?
Голль (смотря на фотографию) . Мальчик в теплушке ехал на фронт, а его отца в те же часы отправляли в противоположную сторону.
Ковалев. К чему трогать старые раны? К чему?
Голль. Человек живет один раз. Но обидеть его можно на всю жизнь. Я не был виноват в том, что кто-то из моих предков имел неосторожность родиться немцем. Если б он знал, что случится с одним из его потомков, ручаюсь, он не допустил бы такой оплошности.
Ковалев. Вы же не были без работы в Сибири?
Голль. В Сибири? Да. Я получал заработную плату и паек для служащих.
Ковалев. Вы имели то, что и миллионы людей... Что же вас тревожит в данный момент?
Голль (Ковалеву) . Извините, вы довольны своей участью?
Ковалев. Не понимаю вопроса.
Голль. Вы еще здоровый человек... Почему не работаете?
Ковалев (смутился) . Странный вопрос...
Голль, Мне он не кажется странным. Всю свою жизнь вы отдали... Впрочем, вы лучше меня знаете, чему вы отдали свою жизнь.
Ковалев (взволнованно) . Я живу.
Голль. Все живут.
Ковалев. Куда вы гнете?
Голль. Я не гну. Вас гнут.
Ковалев (горячо) . Я отвергаю эти разговоры.
Голль. Вы волнуетесь, — значит, я прав.
Ковалев. Нет, вы все-таки гнете.
Голль. Неужели и сейчас существуют необсуждаемые вопросы?
Барбарисов (Ковалеву) . Карты более спокойное занятие для тебя.
Ковалев. К черту карты! (Голлю, запальчиво.) Хотите услышать от меня обиду на то, что я уже не секретарь обкома? Так я вас понял?
Тепляшин. Сдай, Михаил. За пулькой разговор примет более спокойное течение.
Барбарисов (сдавая карты, Ковалеву) . Ты можешь еще отыграться.
Ковалев. Успею. (Голлю.) Вы знаете, что такое смена кадров?
Голль. Думаю, это достаточно обидный процесс... Что касается меня, то я буду преподавать английский молодым людям до тех пор, пока смогу ворочать языком.
Ковалев (все так же горячо) . В партии нет пожизненных должностей. Понимаете? Нет! И в этом наша сила. Понимаете? Сила, а не слабость! Я сам когда-то приходил на смену другим людям.
Голль. В ваших словах есть убежденность, но, извините, думается, она проистекает также от старого.
Ковалев. От какого старого?
Голль. Если можно так сказать, вы еще находитесь под гипнозом.
Ковалев (расхохотавшись) . Слышали, убежденность, мировоззрение он называет гипнозом?! А у вас их нет?
Голль. Предпочитаю обходиться без них. Я просто живу.
Барбарисов. Черви тоже просто живут.
Голль. Меня многократно обижали в жизни. Не надо, Михаил Михайлович. Кроме того, у нас неравные силы. Генерал отмалчивается.
Тепляшин. Участь генералов в мирное время.
Голль. Но здесь разгорелось сражение. Я бы хотел знать ваше мнение.
Тепляшин. Вы думаете, генералы живут без убеждений?
Голль. В вашем вопросе чувствую ответ. Но не торопитесь, разбивайте меня по всем флангам. Я правильно пользуюсь военной терминологией?
Тепляшин. На всех флангах.
Голль. Меня в свое время не призывали в армию из-за моего социального происхождения. Не доверяли мне оружия.
Тепляшин. Что ж, оружие должно быть в надежных руках.
Голль. У вас, вероятно, были надежные руки в ту ночь, когда вас отправляли в каталажку? Но я не о том. В политической терминологии существует выражение: «Никому не удастся остановить колесо истории». (Ковалеву.) Мы встречаем эту фразу в речах политических деятелей.
