Николай Погодин - Сотворение мира
Обзор книги Николай Погодин - Сотворение мира
Николай Погодин
Сотворение мира
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Глаголин Георгий Львович.
Надежда Алексеевна, жена его.
Коля, их сын.
Старуха, мать Глаголина.
Люди войны, друзья Глаголина:
Колоколов Андрей Сергеевич.
Симочка.
Гололоб Микола.
Маруся, жена его.
В госпитале:
Бобров, майор.
Танкист.
Капитан.
Обитатели теплушки:
Филя, начальник ж.-д. станции.
Гурий, начальник ж.-д. станции.
Софа, жительница Одессы.
Моряк.
Военный комендант вокзала.
Жители города времен немецкой оккупации:
Жителев.
Нона.
Комендант города Бумагин.
Вернувшееся население городка:
Женщина в пуховом берете.
Жестянщик.
Наборщик.
Помощник наборщика.
Семеновна.
Кузька, ее сын.
Мужалов, сапожник
Милиционер.
Майор-танкист.
Лейтенанты в госпитале, городской патруль, группа горожан — посетители горсовета, участники воскресника.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Лунный вечер крепкого сибирского лета. Под бледно-зелеными лиственницами и суровыми елями в саду расположились выздоравливающие офицеры. На них одежда госпиталя. Без дела на скамейке стоит граммофон.
Бобров, молодой человек, майор, с прекрасным мечтательным лицом, наигрывает что-то на мандолине, меняя мотивы.
Капитан с забинтованной головой, сомкнувши руки на одном колене, думающе смотрит перед собой.
Два лейтенанта сидят рядом с Бобровым, пытаясь подпевать.
И странный человек с черной кожей лица и черепа (его зовут танкистом) время от времени оглядывается по сторонам, точно чего-то ждет, потом кусает ветку елки и сплевывает.
Бобров (находит нужную мелодию и начинает петь).
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Все постепенно вступают.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В сад медленно входит высокорослый, широкоплечий полковник инженерных войск Глаголин Георгий Львович. Он тихо останавливается в стороне и как-то трепетно, с волнением слушает поющих.
В небесах торжественно и чудно,
Спит земля в сияньи голубом…
Что же мне так больно и так трудно.
Танкист не поет, по временам он хмуро, исподлобья поглядывает на своих соседей.
Бобров.
Жду ль чего, жалею ли о чем,
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть.
Глаголин сделал жест рукой, точно хотел остановить песню, но его не видят.
Я ищу отрады и покоя,
Я б хотел забыться и уснуть.
(С большой силой сказал.)
Но не тем холодным сном могилы!
(И запел.)
Я б хотел забыться и уснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь.
(Увидел Глаголина.) Полковник Глаголин! Вы откуда? Простите, я забыл, вы же сейчас с комиссии? Какой итог?
Глаголин (с усилием, скрывая внутреннюю боль). Лично для меня война и служба — дело конченное. Война идет, мы побеждаем, а я… отвоевался.
Общее движение, недоумение.
Бобров. Но вы же в полной форме, что случилось?
Глаголин. Беда случилась, друг, беда. Врачи мне написали пенсию. Я инвалид. Вы какую форму имеете в виду? Вот эту, что на мне? Ее придется, так сказать, донашивать.
Танкист (у него хриплый, жесткий голос). Как инвалид? Ваши врачи ни дьявола не понимают. Я, кроме ножика в руке хирурга-живодера, никому не верю. (Ирония.) Сульфидины!
Глаголин (снял картуз, обнажив большую свою бритую голову, вынул из картуза бумаги). Меня, ребята, война сожгла. Тут написаны различные медицинские слова, статьи… Латынь. Латынь.
Капитан. Не понимаю, они вам что-нибудь предписывают? Глаголин. Растительная жизнь на груди у матери-природы.(Насмешливо.) Уехать в горы, в глушь, козу доить, а иначе, говорят они, вы кончите печально. Эпилепсия, что ли, — я не знаю.
Капитан. А что вы думаете, полковник, — коза! (Пауза. Раздумье.) Право слово, тут нечему смеяться. Иносказательно коза обозначает могучий и целительный деревенский быт. Я понимаю предписания врачей…
Глаголин (резко). Я не мужик, не пахарь, я инженер…(Запнулся.) Был… да. Был инженером.(Страстно.) Я не могу сидеть в глуши, я ненавижу глушь, поймите меня. (Мягко.) Простите, други, роптать и раздражаться не на кого… Бессмысленно. Могли убить, а я живой. Мертвые на нас, живых, не ропщут… а как же мы? Путаница в голове и дичь. (Капитану.) Что вы толковали, капитан?
Капитан. Мы с вами люди разные, полковник… вернее, люди разных мироощущений. Вы инженер-строитель, вам подавай металл, кирпич, бетон, Магнитострой, а мне, вы сами понимаете, как агроному, — земные злаки, бахчи… Короче говоря, я после этой войны навечно сажусь под вишню… Эх, люди, лишь бы молоко, да соловей, да вот этакая тишина!
Глаголин (подозрительно). А ты, танкист, что так мрачно смотришь, ты думаешь — я рад?
Танкист. Брось, никто не думает. Разве я первый год воюю, не насмотрелся на людей? У тебя обыкновенная болезнь войны… За каким чортом морочить голову латынью? Надумали каких-то темных слов и радуются. Человек был в частях самоубийц, — все вы саперы — самоубийцы, а этими игрушками долго нельзя играть, навек приобретешь себе какую-нибудь чертовщину. Тебе, Глаголин, сейчас без всяких шуток надо тишину.
Глаголин (улыбка). Повеситься от тихой радости. (Горько.) Завидую тебе, танкист. Ты повоюешь…
Танкист. Война не бал, чему же тут завидовать? Ты, брат, завидуешь другому, так и скажи. Конечно, я горел, — только всего и дела…
Капитан. Только ли, отец?
Танкист. А тот и не танкист, по-моему, кто в танке не горел. (Глаголину.) Ты, Глаголин, послушайся меня: историю болезни позабудь. Я своей истории болезни и в руки не беру. Лечусь одной злобой… (Ирония.) Сульфидины!.. Человек должен найти внутри себя точку аккумуляции энергии и жать на эту точку.
Бобров (несмело, танкисту). Товарищ полковник…
Танкист (после короткой паузы). Дальше, молодой человек?
Бобров. Вы говорите, точка, аккумуляция… Я это понимаю… Но как узнать, где эта точка?
Танкист. Наивно спрашиваете, — надо знать свою натуру, владеть ее механикой.
Издали звучит гонг.
Капитан (прощаясь с Глаголиным). Поверьте — только тишина. Что ж такое, что коза? Езжайте в глушь, куда-нибудь в Киргизию. Я там бывал. Тургайские степи, кумыс, ковыль… Через полгода не узнаете себя. Глаголин (жмет руку). Благодарю, благодарю.
Капитан уходит.
Танкист (глядит в глаза Глаголину). Не терпится? Уезжаешь?
Глаголин. Да.
Танкист (обнял, поцеловал Глаголина. Хотел уйти и задержался). Врачи ни дьявола не понимают. Поверь, я жив одной злобой. Я, кажется, рассказывал тебе, что немцы сделали с моей семьей в Брест-Литовске. Война — моя профессия. Пока я жив, дышу, я буду просто и естественно их уничтожать.
Глаголин. Друг, но я-то не могу. Изъят из обращения.
Танкист. Куда же ты торопишься? Живи, не выгонят. Потом поедешь в санаторий…
Глаголин. Нет, не могу, надо что-то делать… что-то предпринять.
Танкист. Смотри, Глаголин, не загуляй с тоски. Ведь ты один остался — знаю. Я не учу, не поучаю. Но… Живое да живет. Ей-богу, это было кем-то сказано с большою мыслью. (Взял руку, пожал.) Живи! (Скрывая волнение, уходит.)
Бобров, скромно оставшийся в стороне, идет к Глаголину, который собирается уходить.
