Мишель де Гельдерод - Эскориал
Обзор книги Мишель де Гельдерод - Эскориал
Мишель де Гильдеродт
ЭСКОРИАЛ
Драма в одном действии
Король. Это больной, мертвенно-бледный король, с короной на трясущейся голове, в засаленных одеждах. У него на шее, на руках фальшивые драгоценности. Это король лихорадящий, помешанный на черной магии и церковной службе, король с гнилыми зубами. Эль Греко — художник, лишенный придворной ловкости, — написал его портрет.[1]
Фолиаль. Шут в кафтане кричащих цветов, атлет на кривых ногах, с повадкой паука. Он родом из Фландрии. Его рыжая голова — грузный шар, выразительное лицо освещено выпуклыми глазами, похожими на линзы.
Монах. Черный, чахоточный.
Человек в красном. С огромными волосатыми пальцами.
Зал в испанском дворце. Полумрак подземелья. В глубине непрерывно колышутся под дуновением ветра тяжелые ткани, на них мелькают следы полустертых гербов. В центре зала ветхие ступени, покрытые дырявым ковром, ведут — очень высоко — к причудливому, как бы висящему в воздухе трону; этим троном владеет гонимый страхом безумец, укрывшийся в могильном одиночестве, последний отпрыск пораженного недугом великолепного рода.
Когда поднимается занавес, Король сидит, забившись в глубь трона, зажав руками уши, и отвратительно стонет, а за сценой — протяжно и безостановочно — воют в предчувствии смерти собаки. Проклятия и щелканье бича отмечают ритм этой наводящей тоску какофонии, которую Король пытается не слышать.
Король. Зарежьте собак, всех до единой! Довольно! Довольно! Это невыносимо! Это ужасно! Утопите собак! Убейте собак с их предчувствиями! До-воль-но! (Встает и пошатывается.) Хотят запугать меня! Хотят, чтобы я потерял разум, мой царственный разум! Кто же тогда будет править? В заговор вовлекают собак, ведь люди на это не осмелятся…
Вой усиливается.
Пощады! Псы ночи! Псы ветра! Псы ужаса! Псы… (Спускается на несколько ступеней.) Фолиаль? Повелитель скотов, вели, чтобы это кончилось. Приказ короля!
Голоса за сценой: «…Короля! Фолиаль?.. Чтобы это кончилось…» Другие голоса: «Эй!.. Молчать!..» «Куш! Молчать!» Псы умолкают.
Король. Мои собаки? Он убил моих собак, мою свору!.. Моих прекрасных собак!.. Фолиаль, собаки не любят Смерть. (Хнычет.) Какая великая несправедливость, что Смерть может входить во дворцы короля. На нее-то и надо было натравить все собачьи своры! Ах, бедные мои зарезанные собаки!..
Входит Монах.
(Замечает его.) Нет, нет, нет… Только не ты! Стражу сюда, с аркебузами! Пусть схватят этот скелет, скользящий по каминным трубам!
Монах (едва слышным голосом). Ваше величество…
Король. Молчать!
Монах. …!
Король. Что?
Монах (падая на колени). Ваше величество… Ваше величество… (Бормочет.)
Король (становясь на колени перед Монахом). Я сам тебе все скажу. (Подражая Монаху.) Ваше величество, еще рано предаваться печали. Ничто не властно ни приблизить, ни отдалить час, ведомый одному лишь богу. Да покорится ваше величество его воле, да склонит голову и проникнется ожиданием неотвратимого несчастья… Продолжай, капюшон!
Монах (с пересохшим горлом). Ваше величество знает, что народ, церковь, все ваше королевство, так же как мы, преклоняет колени. (Воздевает руку ораторским жестом.) Ах!.. (Роняя руку.) Неизмеримой милостью, благочестивым деянием было бы позволить нам звонить в колокола, снять запрет, наложенный вашим величеством на колокола… (встает) словно на преступников, оскорбивших чуткий слух вашего величества, — на колокола, возвещающие небу о земных радостях и печалях… Ваше величество!..
Король (встает, вне себя). Нет, нет, нет, нет, нет!.. Не надо колоколов! Казните колокола! Они били без умолку дни и ночи. Задушите звонарей! (С возмущением.) И весь этот церемониал — чтобы умереть? Монах, я велю проломить бока твоим колоколам. Они били у меня в голове. Вся голова у меня полна колокольного звона и воя собак. В этом дворце мы отлично умрем и без колоколов. Без колокольного звона и молений черни мы будем пышно гнить под своими гербами в склепах этого дворца. Здесь ступают по мертвым телам! Здесь смердит Смертью!.. Вы любите Смерть, и ее запах, и ее великолепие!.. Монах, уж не прячется ли под твоей сутаной этот преследующий меня бродяга скелет?..(Отбрасывает капюшон Монаха, открывает его бледное лицо с опущенными глазами. Успокаивается.) Возвращайтесь к своим обязанностям. Король не хочет больше колокольного звона. Все сказано!..
Монах уходит пятясь, словно автомат.
(Ходит взад и вперед, разговаривая сам с собой.) Колокола… Собаки… Смерть… Кошмар!.. Смерть… Колокола… Собаки!.. На колокольнях приспущены флаги кошмара… Собаки грызут колокола. Смерть оскверняет мои дворцы. (Содрогаясь.) Сколотите гроб из черного дерева, сочиняйте пышные эпитафии… Здесь покоится!.. Плачьте, молитесь, воздвигайте катафалки, облачайтесь в траур, раздайте придворным маски и носовые платки, старайтесь вовсю, торопитесь, но избавьте меня от этой нелепой агонии!.. Как будто не кончаются каждый час женщины — женщины, которых швыряют в общую яму, в известь, без траурных фанфар, э?.. (Внезапно успокоившись.) Но придется плакать и мне, молиться, бледнеть от горя. Пусть какой-нибудь актер научит меня. Где мои актеры? Король должен выказывать чувствительность, пока длится спектакль его благородного существования. Что скажет История, награждающая королей прозвищами наряду с преступниками? (Поворачивается к левой стене.) Поди сюда!..
Входит Монах.
Ты, обитающий в стенах дворца, слушай королевскую волю… (С притворным смирением.) Я хочу, чтобы звонили колокола, но тихонько, тихонько; скромный похоронный звон, совсем скромный похоронный звон для нежных ушей его величества…
Монах хочет уйти.
(Удерживает его.) Что же там, как идет эта агония? Эта торжественная агония, долгая, словно акт трагедии?..
Монах. Ваше величество подозревает… Ученые пытаются продлить последний вздох, последнее мерцание глаз… Все тщетно… Ученые пытаются…
Король. Преданные шарлатаны! Мы пожалуем им титулы в награду за их лекарское искусство! Монах, я чувствую, как леденеет моя душа. Ступай!
Монах уходит.
(Медленно поднимается по ступеням трона, шаркая ногами по ковру. Возобновляет свой монолог.) Король печален… У короля горе… Когда я увижу ее, окоченевшую, с восковым лицом, в парадном сиянии свечей и эмблем, я вспомню… — сколько цветов, сколько цветов! — невесту, которая хотела мне нравиться… — сколько цветов!.. И я разрыдаюсь, вспомнив цветы… (Закрывает руками лицо и делает вид, будто рыдает.) Я буду плакать о своей маленькой любимой королеве. Я буду плакать, как плакала бы ты, моя маленькая любимая королева, если бы смерть ошиблась дверью!.. (Громко хохочет, его механический смех звучит еще долго. Садится на ступеньку.) Как все это забавно! И ни одного свидетеля моих слез! Эй! Фолиаль! Шут, почему ты не видел, как плачет твой король! Фолиаль! Уж не сожрали ль тебя собаки, кусок потешного мяса?..
Позади трона, на самом верху возникает Фолиаль.
Фолиаль. Ваши собаки — это собаки короля, ваше величество. Они кусают ваших придворных, а не ваших слуг.
Король. Хитрец! Мне не хватало тебя. Неужели тебе потребовалось столько времени, чтобы перерезать моих собак?
Фолиаль. Они виновны лишь в том. что мрачно приветствовали Смерть, эту грабительницу… Собак я приласкал… Я умею разговаривать и с королями и с собаками, ваше величество. Но собаки растрогали меня… Они были печальны, они страдали, ваше величество… (Садится рядом с Королем, тот отодвигается.)
Король. Они страдали? Бедные собаки! Я тоже страдаю!
Фолиаль. Бедный король!
Король. Но не как собака, нет! Я страдаю согласно церемониалу. Ты видел, как я рыдал? Нет? Тогда ты ничего не видел. Если тебе удастся рассмешить меня во время похорон, весь мир заговорит о величии души скорбящего короля. Рассмеши меня!
Фолиаль. Смотрите! (Достает из-под своей накидки ручное зеркало, смотрится в него и старается сделать подобающую гримасу. Потом зеркало падает из его рук. И шут застывает неподвижно с чудовищной гримасой на лице. Произносит тихим голосом.) Скорбь короля!
