Анджей Мулярчик - Земляки
— Чтоб вашей ноги больше на нашем дворе не было! — кричит Каргуль.
— А вашей на нашем! — немедленно отвечает Казик. — Так я тяте нашему поклялся и так во веки веков будет!
— Аминь! — добавляет с крылечка бабка Леония.
Подозвав Витю, Казик идет с ним за стодолу. Ему не терпится походить по своему полю, но он боится мин и с досадой взирает на силуэты торчащих то там, то сям танков.
Витя украдкой поглядывает на Ядьку, которая гонит из садика кур. Казимеж предостерегающе покашливает:
— Куда зенки вылупил? На свое смотри! Там чужое, наше вон оно где… — И, кивнув в сторону своего поля, тяжело вздыхает. — Время землю поднимать, да как ее тронешь, ежели она минами напихана, как хорошая колбаса салом? А сорняк-то всюду какой, а? Из-за него на будущий год хлеба не будет… Вот оно, дело какое. Дичает земля без человека…
— А из-за нее люди дикие делаются… — вырывается вдруг у Вити.
— Каргуль коровы лишился, и поделом ему. Зато у меня ума прибавилось, — неожиданно хохочет Казимеж и, обернувшись к сыну, приказывает: — А ну, Витя, тащи сюда бензин! Живо!
Казик осторожно идет по краю поля и поливает бензином высушенные солнцем колосья. Затем он чиркает спичкой и, через секунду перед ним уже стеной стоит пламя.
Довольный своей выдумкой, Казимеж любуется огнем. Два следующих один за другим взрыва опрокидывают его на землю и осыпают комьями земли и глины. Едва Казимеж и Витя успевают спрятаться за стодолой, как взрывы начинают греметь беспрестанно.
Детишки Каргуля, плававшие неподалеку в прудике на перевернутом шкафе, с криком: «Немцы! Немцы!» — что есть мочи бегут к дому. Тучи черной земли взлетают к небу, о крышу стодолы барабанят камни и комья тяжелой глины. Достигают они и крыши Каргулева дома, откуда осторожно выглядывает сам хозяин. Глазам его предстает страшная картина: поле пылает, сквозь огонь и дым видны немецкие танки, грохочут взрывы. Он размашисто крестится и, побежав было к стодоле, галопом возвращается в дом, где Ядька с матерью уже торопливо связывают в узлы свои нехитрые пожитки.
— Матерь божья, пять деньков только и пожили в своем доме! Вздохнуть человек не успел, а тут опять фронт идет!
Казик же в это время с удовольствием поглядывает на огонь, пожирающий посев на его поле и освобождающий землю от мин. При каждом взрыве он нагибает голову и считает шепотом, точно перебирает четки.
— Десять… одиннадцать… двенадцать… пятнадцать… О, противотанковая попалась! — радуется он, все больше гордясь своей идеей.
— Во, видал, сынок, от скольких смертей нас Каргулева корова упасла! Ну, Витя, теперь готовь плуг… Шестнадцать… семнадцать… — считает он, следя глазами за грудой взлетевшей в воздух земли, перемешанной с ветвями груши, которую могучий взрыв разнес в куски.
Взрывы вдруг начинают следовать с такой частотой, что Казимеж уже не поспевает считать их.
— Считай ты, Витя, — велит он пареньку.
Тот, однако, быстро сбивается со счета и безнадежно машет рукой.
— На это, тятя, нашей грамоты не хватит…
И в самом деле, взрывы продолжают вздымать землю дыбом, хоть огонь, подожженный Казиком, уже прекратился. Отец и сын в немом изумлении смотрят друг на друга, и вдруг оба падают ниц, будто скошенные резким свистом пролетающего прямо над их головами снаряда. Мимо них галопом проносится испуганная лошадь. Витя бросается догонять ее, не обращая внимания на неожиданный треск пулеметной очереди. Казик ничего не понимает, но стоит ему высунуть нос из-за стодолы, как новая пулеметная очередь заставляет его снова упасть плашмя на землю. Стену стодолы над его головой ровным рядком прошивают пули.
То и дело припадая к земле, Казик добирается под прикрытием стодолы до своего двора и принимается ловить кур. Стрекот пулеметов заставляет его бросить это занятие и отступить к дому. По дороге он хватает за руку бабку Леонию, которая как ни в чём не бывало развешивает на веревке белье. Казик тащит ее за собой и заставляет спуститься в подвал. Оттуда уже слышится плач и причитания семейства Каргулей. спрятавшихся в подвале Павляков за неимением собственного.
При виде Казика Каргуль бросается к нему с криком:
— Окружают нас! Со всех сторон окружают!
— А кто окружает-то? — спрашивает Ядька.
— Опять нам под оккупацией быть… — плачет Марыня, которая прибежала сюда вместе с Каргулями.
— Да это, поди, из хлопушек бахают. Как на пасху… — спокойно поясняет бабка Леония.
— Поначалу это я… поле от мин очищать стал, а тут… — Казик не успевает докончить, потому что звон разбитого пулей стекла заставляет всех броситься на пол.
После каждого взрыва со стен летит штукатурка. Дети Каргуля плачут, лежащая на соломе Марыня начинает все чаще охать: похоже на то, что неожиданные волнения ускорят роды…
Внезапно все замирают от ужаса, вперив взгляды в гранату, которая медленно катится вниз по входным ступенькам и останавливается в самом центре помещения. Вместо взрыва, однако, в тишине слышатся чьи-то шаги, и через несколько секунд в проеме низенькой двери, расположенной над ведущими в подвал ступеньками, появляются две ноги, а вслед за ними — два винтовочных дула…
Онемев от страха, все смотрят наверх. Наконец в дверь пролезает и хозяин ног: это пожилой мужчина в синей фуражке, который с одной стороны держит под мышкой две винтовки, а с другой — прижимает локтем к боку палку фаустпатрона.
Каргуль медленно поднимает руки вверх. Казик вопросительно смотрит на него.
— Мужики… умеет кто из вас… — спрашивает вошедший и вдруг переходит на немецкий: — Кoпеп sie schiessen?
— Спрашивает, умеем ли мы стрелять, — поясняет Каргуль и отрицательно мотает головой, продолжая держать руки поднятыми.
— А на что ему это знать? — любопытствует Казик.
— Сперва подыми руки вверх! — строго кричит Каргуль. — Спрашивать потом будешь.
Казик нехотя тянет руки вверх.
Мужчина в синей фуражке протягивает им обоим винтовки.
— Надо брать винтовка… давай, мужики.
— Зачем?
— Schiessen… Бум-бум… защищать, — повторяет он, заставляя Казика взять винтовку. — Вы же поляки или как? Мы должны защищаться…
— А ты сам-то кто будешь?!
— Антони Вечорек.
— А откуда же ты?!
— Hier geboren — туточка я рожденный, — добавляет пришелец с сильным силезским акцентом.
— Ага, он, значит, автохтон, силезец… — с облегчением вздыхает Каргуль и опускает руки.
Вечорек пытается воткнуть ему вторую винтовку. Тогда Казик, выхватив и эту винтовку, храбро направляет на пришельца дуло и спрашивает, грозно хмуря брови:
— А от кого ты защищаться собрался?!!
— Немец… Wehrwolf… — поясняет старик. — Да берите же, ведь я говорю, я — Вечорек, schulmeister…
— В школе он сторожем… — переводит Каргуль и вдруг снова поднимает руки вверх: в подвал врывается кто-то в съехавшей на самые глаза немецкой каске.
Вошедший сдвигает каску на затылок, все с облегчением узнают Витю. Каргуль, плюнув с досады, опускает руки. А Витя, еле отдышавшись, наконец объявляет:
— Войско! Войско идет!!!
Вечорек хватает винтовку и сует дуло в разбитое оконце.
— Какое войско-то, чье? — кричит Казик, ухватив сына за рукав и срывая с него каску.
— Наше, тятя!
— Польское? — спрашивает для точности Вечорек.
Витя утвердительно кивает головой.
— А на кого ж оно воевать идет? — недоумевает Казик.
— Да на нас, тятенька!
— Что- ты! На кой мы им ляд сдались?!!
— Они наши мины услыхали и думают, что это все «вервольф» жжет и взрывает кругом! — смеется Витя.
Каргуль с опаской смотрит на потолок, который дрожит от взрывов, потом переводит взгляд на Казика, говорит с досадой:
— Вторая война только кончилась, а ты уже третью начал!
— Подумаешь, польское войско! Русские им покажут как воевать, они их раз-два прикончат! — презрительно машет рукой Казик.
— Сколько ж раз русские нас освобождать будут? То от немцев, то от поляков тебя вызволяй! — злится Каргуль.
— А ты чего это так войны боишься? Мог бы уж и привыкнуть, — вступается за сына бабка Леония.
Марыня со стоном поворачивается, бабка подсаживается к ней поближе. Все прислушиваются к канонаде, которая явно приближается. Жена Каргуля гладит по головке малышей, сам Каргуль со страхом поглядывает на Марыню, которая вот-вот начнет рожать. Что касается Вити, то он будто и вовсе позабыл об этой «третьей мировой войне», которая началась по его с отцом милости: он, не отрываясь, смотрит на Ядьку! Казик, заметив это, оттаскивает его в темный угол, где при каждом взрыве вздрагивают, позвякивая, стоящие на широких полках банки и бутыли.
— Что это ты на нее уставился, как баба на епископа, а?
— Ой, тятенька, да что же это мы с вами наделали! — пытается перевести разговор на другую тему смущенный Витя.
