Лорейн Хэнсберри - Плакат в окне Сиднея Брустайна
Элтон. Если любишь всякую муть — лучше не найти.
Сидней. Конечно, Рассо иногда напускает туману, но кинематограф он знает, этого у пего не отнять. (Как будто это прямо относится к делу.) Рассо — тонкая натура. Знаешь, он таскает в карманах клочки бумаги и записывает все, что поразило его за день — и хорошее, и плохое.
Элтон. А в пятницу складывает их в шляпу, хорошенько встряхивает— и недельное кинообозрение готово!
Сидней. Ну, это ты брось! Макс, давай эскиз клише.
Макс поднимается с места, торжественно подходит к столу, раскрывает папку и кладет прикрытый калькой лист перед ними. Затем округлым движением откидывает кальку и отступает на шаг.
Макс (скромно). Вот, примерный набросок.
Сидней и Элтон, прищурившись, всматриваются, потом удивленно переглядываются, поворачивают эскиз боком, потом вверх ногами. Макс возвращает его в прежнее положение. Сидней и Элтон снова прищуриваются Наконец Элтон показывает на нижний край листа.
Сидней. Мушиный шрифт для названия газеты? И в самом низу полосы? Кто его разглядит?
Макс (воплощающий сейчас в одном лице Галилея, Коперника, братьев Райт, Фрэнка Ллойда). В том-то и штука. Вы помещаете маленькое клише на краю большого пространства, вот тут, внизу справа, и взгляд поневоле должен искать.
Словно непонятливые ученики, Сидней и Элтон следят за пальцем, движущимся книзу. Они молчат. Макс оскорблен в своих лучших чувствах и принимается собирать бумаги.
Сидней. Макс, это… это находка… Я только сейчас сообразил… Мне нравится!
Макс (неумолимый, с горечью). Я думал, вы хотите что-нибудь новое, не как везде. (Хочет уйти.)
Сидней. Постой, Макс!
Макс. Вот так всегда. Все вы, революционеры, одинаковы. Начинаете с огнем, а кончаете… дерьмом. (Выходит.)
Сидней встает.
Элтон. Послушай, Сидней, так нельзя. Можно подумать, что эту полосу оформляла целая куча генералов от искусства.
Сидней. Элтон, помолчи-ка. (Догоняет Макса, берет у него из рук эскиз, рассматривает.) Макс, ты абсолютный молодчина!
Макс (продлевает момент неприступного величия, затем снисходит). Сидней, надо менять клише каждую неделю.
Они входят в квартиру, идут к столу.
И играть шрифтами, понимаешь — староанглийский, готический, бодони. Смотря по настроению.
Сидней. До чего же ты изобретателен!
Макс. И менять местами! Каждую неделю располагать клише на новом месте!
Элтон (неожиданно кричит). Это же газета! Газета, черт вас возьми, а не авангардистская штуковина!
Макс. Мет, он ничему пе научился. Знаешь, Сидней, посадил ты себе на шею эту мартышку, теперь она с тебя не слезет. Для Элтона газета не эстетическое приключение, а… (дурачась, принимает напыщенный вид и поднимает кулак) оружие!
Входит Айрис и застывает на пороге. На ней желто-белая форма, в руках коричневая бумажная сумка с пилавом.
Айрис (скрывая гнев под шуткой). Полон дом гостей? Кого же я приглашала сегодня на ужин?
Наконец они обращают на нее внимание.
Элтон. Ты угощаешь пилавом?
Айрис кивает, прикрыв веки: она знает, что теперь он останется. Элтон с готовностью поднимает руку, как примерный первоклассник на уроке.
Айрис. А ты, Макс?
Макс (с дивана). Безумно люблю пилав. (Потирает лов и живот, смотрит на часы, не зная, как быть.) Беда в том что… еще час назад я должен был встретиться с одной цыпочкой в «Черном рыцаре»… Сидней. Жратва или женщина — перед этим выбором стоял первобытный человек.
Изображая дикаря, теряющегося перед загадками бытия, Макс закрывает глаза, мысленно сравнивая оба удовольствия.
Элтон (подходит к Максу, заглядывает ему в лицо). Давайте посмотрим, как принимает решения первобытный человек…
Макс открывает глаза, соскакивает с дивана и начинает собирать вещи и надежде успеть на свидание. Айрис уходит в спальню.
Низ взял верх! Нет, Макс, ты пе настоящий варвар, тот предпочел бы жратву. Ты только пишешь, как варвар. (Следуя за Максом к двери.) Послушай, где ты раздобыл такой наряд, старик? Словно приготовился позировать для «Лайфа»: «Наш корреспондент в гостях на нью-йоркском Монмартре». Куда девалась твоя борода?
Макс (высокомерно, с сокрушительной иронией). В том-то и разница между мной и тобой. Я стал действительно свободным человеком. Я не пытаюсь выставить себя бунтарем — лучше быть им. Улавливаешь?
Потрепав Элтона по подбородку, уходит. Из спальни появляется Айрис, она в джинсах и свитере, в руках у нее письмо.
Айрис. Смотрите, письмо от Глории.
Элтон. Айрис, светик, а как дела на кухне?
Айрис. Отстань, дай прочесть письмо.
Элтон снимает со стены банджо, усаживается в качалку, перебирает струны. Айрис медленно поднимает удивленный взгляд. На лице у нее растерянность.
Послушай, Элтон Скейлз… Глория пишет, что ты просишь ее выйти за тебя замуж.
Элтон (словно робкий подросток). Угу!
Сидней (смотрит на Элтона, потом на жену, потом снова на друга). Ты что, всерьез?
Элтон (так же). Угу.
Сидней. Неужели так врезался?
Элтон (в порыве грубоватой искренности, свойственной влюбленным мужчинам). Знаешь, если эта девчонка вернется сюда и не будет торопить события…, пожалуй, пропала моя голова.
Сидней. Черт побери. (Жене.) Кто бы мог подумать?
Айрис (еще не оправившись от неожиданности). Никто.
Сидней. И что же она сказала: «да» или «нет»?
Элтон. Ничего. Сказала, что подумает, в отъезде… (Словно подчеркивая свои слова, берет несколько струнных аккордов.) Вот и живу две недели в напряженном ожидании. (Внезапно прекратив бренчанье, запевает, аккомпанируя себе, «Полночный поезд». После нескольких фраз замолкает. Тягостная пауза. Встревоженно.) В чем дело?
Сидней и Айрис молчат; неловкость положения усугубляется тем, что оба они понимают, как превратно истолковано их молчание. Сидней делает вид, что занят чем-то за столом. Айрис застыла на стуле, не зная, что сказать. Закипающий гневом Элтон останавливается прямо перед Сиднеем и, не сводя с него взгляда, говорит раздраженно.
Я спрашиваю, в чем дело, черт побери! Что-то вы невеселы, мои бледнолицые братья, ну-ка, выкладывайте все начистоту. Надо, видно, поговорить по душам. А ну, карты на стол!
Айрис. Не надо, Элтон.
Сидней (просто). Тебе пе надоело носиться со своим проклятым комплексом? Честное слово, от этого даже как-то неловко становится.
Пристально смотрят друг другу в глаза; Элтон, поняв, что обидел Сиднея, смягчается.
Элтон. Извиняться пе собираюсь… Я вправе думать о людях что угодно. В этом мире. Даже о тебе, Сид…
Сидней. Есть недоразумения, которые дорого обходятся, Элтон.
Айрис. Да и кто мог ожидать, что вы с Глорией… Ты понимаешь, что я имею в виду: святой Павел Пролетарий и живой дух Мэдисон-авеню…
Элтон. Что ж, говорят, крайности сходятся. Кроме того… (медленно) мы нашли с ней общий язык!
Сидней (с напускным безучастием). Вот как?
Элтон (торжествующий любовник). Да, так!
Сидней. Еще одного красного вышибло из седла.
Айрис (многозначительно смотрит на мужа). Все ясно, правда ведь, Сидней?
Сидней (поняв, что жена хочет прекратить разговор). Абсолютно.
Айрис. Где мой «Вэрайети»[2]?
Сидней. Под яблоками.
Айрис (запоздалая мысль). Я подумала и должна сказать, что мне не нравится это выражение.
Сидней. Какое выражение?
Айрис (шутливо грозит пальцем). Насчет седла. Я знаю, откуда оно идет, и выражаю протест от имени моего краснокожего деда-чероки…
