Марша Норман - Прачечная на перекрестке
АЛЬБЕРТА. Значит, он делает из вас дуру?
ДИДИ. У него сверхурочная…
АЛЬБЕРТА. Но вы же сами сказали…
ДИДИ. Я видела, вы мне сразу не поверили. Поняли небось, что он не ночует дома, да? Поняли, что я ждала-ждала его, новую ночную рубашку одела, включила телевизор, потом все кончилось — включила радио, съела две пачки шоколадного мороженого, а когда уже и Стивенс со своими ночными словами замолк, тогда больше не выдержала, сгребла все белье, которое попалось под руки и пошла… Только чтобы он не видел, что я плачу… Да (твердо), я не плакала!
АЛЬБЕРТА (после долгой паузы). Я сорок лет не плакала.
ДИДИ. Счастливчик!
АЛЬБЕРТА. Счастливчик. Помните, это седьмого гнома звали — Счастливчик. Седьмого, которого вы забыли!
ДИДИ. Во здорово! (Огорчена. Но не столько реакцией Альберты, сколько какими-то мучающими ее воспоминаниями).
АЛЬБЕРТА (с сильным желанием помочь). У меня была тетушка Дора, у которой был кролик, которого они звала Пушистик. Я плакала, когда он умер. Так плакала, что не могла остановиться. Несколько недель.
ДИДИ. А кролик-то был чужой…
АЛЬБЕРТА. Я очень любила тетушку Дору, а она очень любила кролика. И когда не придешь, она всегда расскажет, что он делал. Тетушка уверяла, что Пушистик ей рассказывал сказки — сказки о кроликах: «Лютик и три зайца» и «О кролике, который съел Нью-Йорк». Потом мы шли с ней гулять и пили лимонад. А Пушистику давали салат — тетушка специально развела для него огород за домом.
ДИДИ. Она что была того, а?
АЛЬБЕРТА. Когда он умер, мы пошли его хоронить. Я плакала навзрыд. «Берти, сказала тетушка, — сейчас же перестань. Он вовсе не собирался оставить нас одних. Ему бы сейчас было очень стыдно, если бы он увидел, какие мы несчастные». После его смерти с тетей Дорой что-то случилось. Она перестала выходить и разговаривать. В конце концов мама была вынуждена отдать ее в частную клинику для престарелых.
ДИДИ. Она там, наверное, быстро умерла.
АЛЬБЕРТА. Да.
ДИДИ. Вот мы и постирали!
Кажется, что АЛЬБЕРТА ее не слышит.
Вы сидите, я все сама.
АЛЬБЕРТА. Нет-нет, не надо (Обеспокоенная).
ДИДИ. Да давайте уж лучше я. Я знаю, как расправляться с сушкой. Мать правда говорит, что это требует особого уменья. И хотя доверяет мне, но любит проверять: всегда найдет предлог, чтобы спуститься вниз и посмотреть, правильно ли я поставила температуру. Я не обижаюсь — все равно за всем не усмотришь.
ДИДИ вынимает белье из стиральной машины и переносит его в машину для отжима. АЛЬБЕРТА идет к окну. Она еще пребывает в своих воспоминаниях. ДИДИ регулирует температуру.
Так, для вас, голубчики, ставим нормальную, для нижнего белья — теплую. Для рубашек и шорт вашего мужа поставим погорячее. Трусы и носки требуют…
АЛЬБЕРТА. Им достаточно средней.
ДИДИ. Интересно, вы оставили ему хоть что-нибудь одеть?
АЛЬБЕРТА. Да, серый костюм.
ДИДИ (смеется над тем, насколько АЛЬБЕРТА в этом уверена). А галстук?
АЛЬБЕРТА. Красный, с серебристой полоской.
ДИДИ (еще веселее). Ну, а рубашка?
АЛЬБЕРТА. Рубашка — белая.
ДИДИ. Ботинки?
АЛЬБЕРТА (удивленная). Не знаю.
ДИДИ. Слава Богу. А то я решила, что вы прямо его портрет рисуете в Эйкроне. Будто ясновидец или еще что-нибудь такое. Альберта…
АЛЬБЕРТА. Да? (Оглядывается, боясь, что ДИДИ разгадает ее тайну).
ДИДИ. У вас нет десятицентовых монеток?
АЛЬБЕРТА (облегченно). Ну, конечно же, есть. (Идет к сумочке). Сколько нам надо?
ДИДИ. Я думаю, каждой по две будет довольно. Четырежды два, как раз восемь. (В то время, как АЛЬБЕРТА достает их из кошелька). Не знаю, что бы я делала без вас. Я ни о чем не подумала, когда.
АЛЬБЕРТА. Вы бы и без меня отлично справились. Не забывайте, что здесь есть еще этот соня.
ДИДИ. Хорошо, если бы моя мать была похожа на вас.
АЛЬБЕРТА. Такая же чопорная, да?
АЛЬБЕРТА. Нет, такая же общительная. Чтобы можно было поговорить.
АЛЬБЕРТА. Спасибо, но только я….
ДИДИ. Нет, правда. Вы были в Мексике. И у вас такой хороший муж.
АЛЬБЕРТА снимает очки, или делает какой-либо другой жест, пытаясь скрыть душевное волнение.
У моей матери есть только я. И еще огромная стиральная машина. И она двух слов не свяжет, пока я у нее сижу. Ни разу. Но я не обижаюсь.
АЛЬБЕРТА. Да… (Чувствует, что должна поддержать разговор, но не может найти подходящую тему).
ДИДИ. А-а.
АЛЬБЕРТА (справившись с собой). Вы такая молодая и хорошенькая. У вас великолепное чувство юмора.
ДИДИ. Ха-ха.
АЛЬБЕРТА. У вас обязательно будут дети.
ДИДИ. Я знаю (уныло). И еще — у меня впереди целая жизнь.
АЛЬБЕРТА. Вы можете пойти работать.
ДИДИ. О, я один раз уже попробовала. Работала на фирме в Нью-Джерси: они присылали мне конверты с письмами и список для рассылки. Я писала на конвертах адреса и вставляла «Уважаемый г-н Уллсон» и прочую дребедень. У меня хороший почерк.
АЛЬБЕРТА. Я в этом не сомневаюсь.
ДИДИ. Такая тягомотина — с ума сойти можно. Иногда хочется взять толстый оранжевый фломастер и большими буквами написать: «Ешь бананы — быстрее облысеешь», и какие-нибудь смешные мордочки во всю страницу…
АЛЬБЕРТА. Уверена, что лишние деньги вам не помешают.
ДИДИ. Да, но Джо не знает — я каждый раз все прятала перед его приходом. А деньги отдавала матери. Она иногда из них занимает. Говорит, что это за стирку. Но я ведь все равно не могу их тратить — иначе Джо догадается.
АЛЬБЕРТА. Он что, не хочет, чтобы вы работали?
ДИДИ (передразнивает голос мужа). Я — глава семьи или кто?
АЛЬБЕРТА. Он хочет, чтобы вы сидели дома, сложа руки?
ДИДИ. Похоже, что да (раздраженно, но с юмором). Нет, я конечно, могу мыть полы, если бы мне очень приспичило.
АЛЬБЕРТА. Вы должны были ему объяснить…
ДИДИ. Он бы меня сразу бросил.
АЛЬБЕРТА. Да, возможно.
ДИДИ (неправильно поняв Альберту). Это что, по-вашему справедливо?
АЛЬБЕРТА. Я думаю, ему надо было бы все объяснить. Дать шанс понять…
ДИДИ. А как я могу объяснить?
АЛЬБЕРТА (имея в виду ее разговорчивость). И вы бы сами кое-что поняли. Догадались бы…
ДИДИ. Я не хочу. Мне лучше не заводиться. Потому что, если я скажу, что хочу работать, надо будет сказать, что не могу все время сидеть и ждать, когда придет он или не придет… вообще. Он спросит, что значит это «вообще». А я должна буду сказать, что все знаю. Знаю, чем он занимается и лжет мне, знаю, что не любит. Он спросит: «Ты что, развода захотела?» А я не хочу, чтобы он это говорил…
АЛЬБЕРТА. А-а… значит, вы не знаете…
ДИДИ (твердо). Я однажды не выдержала и позвонила в кегльбан, спросить, нет ли его. А бармен говорит: «Тебе? Он только что ушел, малышка. Жди». Хоть бы он провалился в сточную канаву, черт!
АЛЬБЕРТА. Диди!
ДИДИ. Пусть бы у него молния заела! Пусть бы у него носки всегда были в дырках! Пусть бы у него правый поворот отказал. И пусть его бейсбольная шапочка провалится в навозную жижу! (С силой бьет ногой по одной из тележек).
АЛЬБЕРТА. ДИДИ!
ДИДИ. Что, Диди? Вчера вечером я решила: «А что, если его удивить и пойти сыграть с ним несколько партий в шары», спустилась в боулинг-бар, только начала зашнуровывать ботинки, смотрю, а они стоят на двенадцатой полосе и смеются. Одной рукой он поглаживал ее волосы, а другой — точно так же, ласково — шар. Не знаю, как я оттуда выбралась. Я ее уже давно заприметила: она преподает на курсах по похуданию. Такая хлипенькая, а чем-то приворожила. Ходит обычно в розовом трико. У нее даже волосы и то — тоненькие. Но возможно она сможет его отравить или еще что-нибудь в этом роде придумает. У-у, как же я его ненавижу.
АЛЬБЕРТА. Надеюсь, вы это не всерьез.
ДИДИ. Он подлец и дурак. Я все ждала, что он поумнеет, а он никак. Мерзавец. Я же не такой лопух: раз говорю «дурак», значит дурак и есть. Я все думала, он притворяется, пока не поняла что он такой…
АЛЬБЕРТА (завершая ее фразу). Дурак и подлец.
