Эдвард Радзинский - О себе (сборник)
Наташа. Знаю.
Карцев (вдруг резко). Слушай! Все ясно! Только одного я не понимаю: какого дьявола ты посылала мне поздравления на каждый праздник?! Какого дьявола…
Наташа. Не надо ругаться. Ну почему все надо понимать наоборот. Просто всем знакомым на праздники я посылаю открыточки. Людям приятно, когда о них помнят. В жизни не так уж много тепла. Вот в прошлый Новый год я послала девяносто две открытки.
Карцев. Восторженная дуреха!
Наташа. Не надо. Если у меня есть друг на свете, то это, наверное, — ты.
Карцев. А когда-нибудь, не сейчас…
Наташа. Не надо!
Карцев. Значит, в следующий раз ты полетишь на спецрейсах?
Наташа. Ага.
Карцев. Ну, прощай, Наташка. (Пошел к дверям, вдруг повернулся. ) Наташка, поцелуй меня на прощанье… сама.
Наташа. Поцеловать, да?
Карцев. Да… Только в губы.
Наташа. В губы?
Карцев. Не бойся.
Наташа. Яне боюсь. (Подходит, целует его.) Какой ты смешной товарищ.
Карцев. Все-таки ты лучшая девушка Москвы и Московской области.
Наташа. Я тебя прошу, будь с ней (кивает на кровать, где спит Ира) человеком. Понимаешь, Левушка, что бы ни случилось, главное — уметь остаться человеком.
Карцев (помолчав). А Экзюпери я тебе подарю. (Уходит.)
Ира садится на кровати.
Наташа. Ты не спала?
Ира. Нет, я не спала.
Наташа. Это даже хорошо.
Ира. Да, это хорошо! Ты лучшая Московской области! А ну-ка, идем, идем к зеркалу! (Лихорадочно.) Сними каблуки.
Наташа подходит к зеркалу, покорно снимает туфли.
(Надевает их.) Вот я уже такого роста, как ты или даже чуть выше!
Она не доходит на каблуках даже до виска Наташи.
Наташа. Да, чуть выше, Мышь.
Ира. И лицо у меня… Какое у меня лицо, разбирай меня!
Наташа. У тебя удивительное лицо.
Ира. Красивое!
Наташа. Больше чем красивое. У тебя родное лицо, Мышь. И ноги у тебя отличные.
Ира. Талия у меня сорок восемь! А ты туфли всегда кособочишь! Лицо у тебя — глупое! И мать тебя выгнала! И дома ты не ночуешь! Так почему же?!
Наташа. Ну зачем… Мышка?
Ира. И всегда ты смеешься. А я знаю, отчего ты всегда смеешься. Все знаю. (Торжествующе.) Потому что если ты перестанешь смеяться… ты задумаешься над своей жизнью! И тогда ты умрешь! И я не позволяю называть себя мышью!
Длительное молчание.
(Тихо, сквозь слезы.) Наташа…
Наташа. Да, Ира.
Ира. Сходим вечером в кино?
Наташа. Конечно.
Ира. Ты прости.
Наташа. Выключи свет.
Ира щелкает выключателем. Темнота.
Ты права, Мышонок. Во всем…
Ира. Зачем, Наташа?
Наташа. Ты послушай. Полезно. В восемнадцать лет мы ужасные дуры. Кино, книжки, все — про него. И вот мы ждем его. Необыкновенного его.
Ира. Ну зачем, Наташа?
Наташа. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот — он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, — ну он и берет. А оказалось, он — так… обычный… Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы… глупые… Но ведь все случилось. И тебе уже кричат со всех сторон: «Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!» Дома, вокруг… И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, — только бы он женился. И не дай бог, если он женится, потому что тогда… ну, я видела эти семьи.
Ира. Зачем, зачем, Наташа…
Наташа. Дальше, он не женился. На все тебе стало наплевать. Но одной трудно. У всех ведь есть он. Как же отстать-то! И еще — ошибочка… И еще… Но вот однажды ты говоришь себе: «Стоп! Стоп!» С этой минуты ты уже живешь одна. И ты начинаешь смеяться, и сама уже веришь, что тебе теперь все до лампочки! И твой девиз теперь: «Выдержка, выдержка и еще раз выдержка»… Но иногда бывает очень трудно… Идут девчонки с цветами. Ты тоже идешь с цветами. Только ты их сама себе подарила… Но самое трудное — это жить без кумира. Даю тебе слово, ужасно трудно… И вот однажды выдержка погорела. Я его увидела сначала в Политехническом. Он там неплохо выступал. Здорово выступал. Невероятно одухотворенный товарищ. Кумир! Но для него это все оказалось… так… Я бы его бросила, честное слово, как ни трудно! Но иногда мне кажется, что я для него… Знаешь, однажды мы ехали в такси, и он положил мне голову на плечо. Вот я бы никому не положила так голову на плечо!.. Потому что — выдержка… Главное, Мышь, тыне торопись. Вс еуспеется. И никогда не теряй достоинства. Вот я проверю… Если я действительно для него — просто… я уйду. Возьму и совсем уйду! (Включает свет.) А! Все бабья болтовня.
Ира. Наташка, неужели мы расстанемся!.. Обидно!
Наташа. Нет, это здорово, Мышонок. Нам теперь никогда не будет так хорошо… как прежде. Никогда.
Ира вдруг прижалась к ней.
Ну что?.. Что, глупая Мышь?..
Ира (торжественно). Я хочу, чтобы ты была счастливой. Будь, Наташа, за всех!
Наташа. Какие могут быть разговоры. Конечно, буду, и ты тоже, ладно?
Ира. И я тоже. Ладно…
Затемнение.
Часть втораяЕвдокимова. Евдокимов и Наташа. Она только что вошла, ее плащ брошен на диван. Наташа в форме стюардессы. На стуле ее чемоданчик.
Наташа. Эла, дай, пожалуйста, кувшин… Я поставлю гвоздики… Кстати, у меня здесь еще веточка эвкалипта. Она очень славно пахнет. (Выкладывает из чемодана на стол завернутую в целлофан эвкалиптовую ветку, потом достает из чемодана бесконечные яблоки.) Знаешь, яблоки в Ташкенте — просто чудо. Что ты на меня так смотришь?
Евдокимов. Я еще никогда не видел тебя в форме. (Усмехнулся.) Стюардесса!
Наташа. Не люблю этого слова. Я бортпроводница, понятно?.. Слушай, Элочка, дай какой-нибудь другой кувшинчик, а то этот уж очень облезлый.
Евдокимов. Поставь в бутылку… Какой у тебя великолепный орел на груди.
Наташа (рассмеялась). Нет, это просто птичка, Эла. «Питичка», как ее у нас называют. Хватит Аэрофлота… (Удовлетворенно оглядывает цветы на столе.) Очень прилично, по-моему.
Евдокимов. Иди сюда.
Она подходит, он положил руки на плечи, так они стоят посредине комнаты.
Здравствуй, Наташа!
Наташа. Здравствуй, Эла!
Евдокимов. Как ты жила, Наташа?
Наташа. Знаешь, неплохо.
Евдокимов. Да? (Стараясь шутливо.) Небось, целовалась в Ташкенте с разными?.. Чего это ты мне по телефону болтала?
Наташа. Ты как жил?
Евдокимов. Нормально. Через четыре дня опыт.
Наташа. А я сегодня улетаю, в ноль тридцать. Евдокимов. Чего это ты скачешь с рейса на рейс?
Наташа. Долг зовет.
Евдокимов. Ая знаю, почему ты скачешь с рейса на рейс.
Молчание.
Тебе жить негде. Тебя мать из дому выгнала.
Пауза.
Наташа. Чепуха какая. Если я захочу, я с мамой сразу помирюсь. Приду и скажу: «А!» — и помирюсь… Откуда ты знаешь, что меня выгнали?
Евдокимов. Я все знаю. Ты к этому привыкни. Что ж ты от меня утаила, Топтыгин?
Наташа. А! Я вообще считаю, что никому не интересно слушать о чужих несчастьях. У людей своих хватает. Терпеть не могу, когда жалуются, и хватит об этом, ладно?
Евдокимов (величественно ). У меня в записной книжке есть телефоны трехсот шестнадцати друзей. Они все сейчас ищут тебе комнату. К десяти вечера мы ее снимем.
Наташа. Знаешь, Элочка, давай договоримся: ты сообщи своим тремстам и шестнадцати друзьям, чтобы они ничего не искали. Я вообще одолжений не принимаю. Разве что от очень-очень близких друзей.
Евдокимов. А я не «очень близкие друзья»?
Наташа. Нет. Ты только мой любимый мужчина. Но ты не мой друг.
Евдокимов. Ты точно это знаешь?
Наташа. К сожалению, точно. Во всяком случае, я сегодня это проверю.
Евдокимов. Подожди, я только повешу картину, и ты начнешь проверять. (Прикалывает к стене плакат «Летайте самолетами Аэрофлота».)
