Александр Гельман - Наедине со всеми
(Вдруг.) Это правда, что ты стоял на коленях в кабинете Федора Федоровича? Когда вымаливал двадцать тысяч?
Андрей (не совсем понимая). Что?
Наташа. Ты стоял на коленях у Федора Федоровича в кабинете. Его секретарша видела, всем рассказывает… как ты открыл дверь и прямо на пороге опустился на колени… (Передразнивает.) «Федор Федорович, смотри, как я к тебе захожу… выручай!» Это правда, это было? Ты стоял на коленях?
Андрей (глухо). Это была шутка…
Наташа. Шутка… (Подходит к столу, выдвигает ящик, находит пакетик с пилюлями, бросает его Андрею.)
Пакетик падает на пол, у его ног. Он поднимает.
(Вдруг.) Между прочим, вот эти деньги (вытаскивая из ящика стопочку десятирублевок), которые ты позавчера принес, — это что за деньги?
Андрей осторожно поворачивает голову к Наташе.
Двести пятьдесят рублей. (Показывает.) Это что — аванс, получка — что?
Андрей. Позавчера?
Наташа. Да, позавчера.
Андрей. Это премиальные.
Наташа. За что премиальные?
Андрей. Ну…
Наташа. Я спрашиваю: за что премиальные?
Андрей. Ну, за работу… за итоги.
Наташа. За какие итоги… за какую работу?
Андрей. Ну…
Наташа. Ну, ну?
Андрей. Ну, за… за квартал.
Наташа. За какой квартал? Это за тот квартал? Когда двадцать тысяч не хватало? Когда на коленях стоял? Когда Алешу покалечили?
Андрей. Почему?.. Это…
Наташа. Что это? Не за тот? А за какой? За какой квартал эта премия? За тот? Или не за тот?
Андрей мнется, молчит.
Да или нет? Андрей. Да! За тот!
Пауза.
Наташа (подходит к нему близко. С болью.) Значит, это премия за руки Алеши? Андрей, я правильно говорю? Я не ошибаюсь, Андрей, это премия за руки твоего сына?
Он не поднимает головы.
И ты взял, да? Принес? Мне принес, да? Как же ты взял и принес?
Андрей. Ну, что я мог сделать… дали.
Наташа. Конечно, конечно. Ну, что ты мог сделать? Если дают. Если дают деньги! Если дают деньги, разве можно их не брать?! А если требуют план, разве можно доложить, что он не выполнен?! (Вдруг.) Ну-ка подойди к зеркалу. Подойди к зеркалу!
Андрей (глухо). Зачем?
Наташа. Как зачем? Ты же все это делал — для чего? Чтобы выглядеть! В глазах! Чтоб забраться повыше! Вот и подойди… подойди! (Толкает его.) Посмотри, как ты выглядишь. Куда ты забрался. Выкормыш Щетинина! Повелитель жизни! Смотри на себя. Сейчас бы нарисовать, как ты выглядишь, и надписать: «Портрет начальника, который закрыл квартал». И выставить тебя на обозрение… всего мира!
Пауза.
На! (Протягивает ему деньги.) Бери!
Андрей берет в руки деньги.
Порви!
Андрей кладет деньги на стол.
Я кому сказала: рвать! Ты будешь рвать или нет? Слушай, ты — я ведь сейчас выйду на балкон, начну кричать, я созову людей! Я сейчас позвоню всем женам твоих сподвижников, чтоб они знали, какую премию им принесли мужья… за что эта премия! Рви, тебе говорят! Рви!
Андрей. Порву, порву. (Берет со стола деньги.) Порву. (Рвет червонцы пополам.) Что еще порвать? Есть еще что-нибудь целое в нашей жизни? Давай, все порву, чтоб ничего не осталось!
Наташа. Тихо, тихо. Спокойно. Теперь встань, выйди и спусти эти бумажки в унитаз. (Смотрит, как он поднимается, плетется к двери, скрывается.)
Слышно, как Андрей спускает воду в туалете. Возвращается. Садится на краешек тахты.
Несколько секунд Наташа внимательно всматривается в его лицо. Затем вдруг быстро выходит из спальни. Тут же возвращается— в руке она держит разорванные десятки. Андрей увидел — вздрогнул, опустил голову, весь сжался.
(Подходит к нему совсем близко, смотрит на него. Горько усмехаясь.) Живые, что ли? Жалко? Дорого достались? Решил потом склеить? Алеше подарочек купить… кнопочный телефон? Тык — тык? (Рвет половинки червонцев на маленькие кусочки, бросает ему в лицо — обрывки разлетаются по комнате.) А теперь давай, чтоб духа твоего здесь не было. Быстро! Ну!
Андрей с трудом поднимается — направляется в прихожую.
Чемодан! Андрей (глухим, слабым голосом). Он мне не нужен.
Наташа. Я сказала: чемодан!
Андрей возвращается, берет чемодан, снова идет к двери.
Стой!
Андрей останавливается.
Ключи от квартиры на стол!
Андрей снова возвращается, вынимает из кармана плаща ключи, кладет на стол. Стоит у стола.
Чего остановился? Шагом марш!
Андрей берет чемодан, выходит из квартиры. Слышно, как в прихожей хлопнула дверь.
Наступает долгая тишина. Некоторое время Наташа стоит неподвижно посреди спальни с закрытыми глазами. Тяжело дышит. Она измучена. Затем делает несколько шагов и сваливается на тахту лицом вниз. Наверное, с минуту она лежит тихо, беззвучно, неподвижно. Поднимается. Подходит к шкафу, из верхнего ящика вытягивает длинное полотенце и медленными шагами выходит из спальни. Мы слышим, как в ванной начинает литься вода. Какое-то время на сцене никого нет, только слышно, как в ванной льется вода. Вдруг раздается длинный, неистовый звонок и одновременно глухие, мощные удары в дверь.
Голос Андрея. Открывай!
Слышно, как он кулаками и ногами колотит по двери.
Открывай! Открывай! Открывай!
Удары в дверь нарастают — видимо, он бьет по ней всем корпусом, чемоданом, раздается треск — он взломал дверь. Задыхаясь, озверелый, он врывается в спальню, полоснул дикими глазами по комнате, швырнул чемодан, дернулся обратно. Слышно, как он колотится в дверь ванной, звякнула отлетевшая защелка.
(Кричит.) Выходи! Потом домоешься, выходи! Вот так! Она суд мне устроила. Суд она устроила! (Грубо вталкивает в спальню Наташу. Она вся мокрая, халат прилипает к голому мокрому телу, бледная, босая. Швыряет ее в кресло. Орет.) Ты кто — бог? Святая Мария?
Наташа (смотрит ненавидящими глазами). Дай мне домыться! (Пытается встать.)
Андрей. Сиди! (Толкает ее.) Ты никогда не отмоешься все равно! Как ты теперь меня называешь? Я наглый, да? Наглый?
Наташа плачет.
(Поворачивает к себе ее лицо.) А двадцать лет назад, когда ты жила со мной в коммуналке, без ванной, — а ты, как известно, не можешь жить без ванной, нежно воспитана! — тогда ты как меня называла? Ну-ка вспомни, как ты меня называла? Ты не рыдай, а вспомни! (Хватает ее за подбородок.)
Наташа отбрасывает его руку.
Ты меня тюхой тогда называла. Тюха! Два уха! Но это я с твоего благословения… с твоего!., прошел славный путь, от тюхи до наглого! Ты-то никогда не была такой, ты всегда была бойкой, активной! С первого дня! Не успел ее еще разглядеть, а она уже со мной спит.
Наташа резко поднимается.
Сядь. (Усаживает.) Потом вижу, действительно студентка, действительно начитана в сто раз больше меня, действительно вся преданная, вся моя! Я был счастлив! Я тебе все отдавал: душу, тело, до последней копеечки! Я тебя на руках носил! А ты всегда была мной недовольна. Это твоя основная профессия в жизни — быть мной недовольной. Я всегда с тобой чувствовал, что мне надо больше зарабатывать, больше получать, больше приносить, больше иметь, а для того, чтобы больше иметь, надо кем-то большим стать… а я не хотел стать! Я и так стоял! Ты меня всегда толкала, подталкивала — не грубо, нет, а так, как ты умеешь — очень тонко, очень по — женски. Но и грубо тоже! Что такое был твой роман с Кузьминым… Протест против моей тихости, да? Сядь!.. Теперь у тебя нет романов. С тех пор как я, как ты выражаешься, «достиг» — ты верная жена. После того как у меня зарплата стала в три раза больше, после того как в трехкомнатную въехали, после того как появился телефон, после того как появилась машина! Сейчас ты ревнуешь, а не я!.. Ты же сама все это хотела. Ты помнишь… ну-ка вспомни, как восемнадцать лет назад, когда Щетинин меня вызвал в кабинет, в тот самый в котором я сейчас сижу, и сказал: «Старик, завтра партсобрание, ты наверное, слышал — тут под меня кое-кто копает, так вот я прошу тебя выступить… А то ты что-то засиделся в прорабах…» Я пришел вечером домой и тебе все рассказал. Я тогда все тебе рассказал, это я тебе теперь не все рассказываю, а тогда я тебе все рассказывал. Если бы ты тогда сказала— нет, если бы ты тогда сказала — я уйду от тебя, я бы никогда в жизни не пошел на такое. Но ты сказала (передразнивает): «Не знаю, смотри сам, Андрюшка, я здесь не советчица». Ты была не против, ты хотела! Потому что понимала — это шанс стать человеком Щетинина, войти в орбиту. Сядь!.. Я тогда всю ночь не спал, сочинял речь, старался, чтобы хотя бы чуть — чуть выглядело порядочно, прилично, а самому было противно. Но твои глаза были у меня все время на затылке. Твой недовольный взгляд. И я произнес речь! (Помолчав.) А десять лет назад, или сколько там, двенадцать лет… мне все опротивело, и я хотел бежать, даже не увольняться, а просто так исчезнуть! Ты меня поддержала? Ты что, сказала — правильно, давай уедем? Ты промолчала. Ты пожала плечами. Ты сказала: «Не спеши, подумай хорошо». Да ты просто боялась, что я это сделаю. Ты просто позвонила Щетинину — мол, что-то с Андрюшей происходит, поговорите с ним. Ты испугалась, тебя охватил страх, что потеряешь то, что имеешь. К чему ты привыкла. А ты ко многому уже привыкла! Привыкла себя чувствовать на работе барыней, вольной птичкой: захотела— пришла, захотела — ушла. А я за это держу у себя остолопа, мужа твоей заведующей библиотекой, твоей Олечки, на должности начальника участка. А когда я его уже решил гнать, ты сцену устроила. А сегодня уже и сама Оля мне сцену устроила… по телефону! А известно ли тебе, что если бы на его месте был толковый работник, может быть, мне не пришлось бы на коленях просить двадцать тысяч? И Алеша тогда бы был с руками! Что, уже не хочешь домываться? И так хорошо? (Помолчав.) Все, что я делаю там, — ты делаешь здесь, со мной. Но я там закрываю глаза на кое — какие вещи ради дела, а ты закрываешь глаза на кое — какие вещи, которые происходят со мной, с твоим мужем, самым близким человеком… извини, радость моя, ради конкретных благ, ради выгоды! Я — твое производство, твоя стройка… У тебя со мной производственные отношения, а не семейные! И после этого ты еще устраиваешь страшный суд с разрыванием денег? Я кому принес эту премию? Я для кого старался? У меня два костюма, и мне хватит их до смерти! У меня язва желудка, я ничего даже съесть вкусного не могу! Все тебе! Ну-ка встань!
